- Дядя Федот, за сколько же дней мы доедем до Тюмени?
- Ден за десять, за пятнадцать, бог даст, доберемся, - отвечает Федот.
- За десять или за пятнадцать? - переспрашивает Муся.
- А не все ли равно? Ты моли бога, чтобы колесо не отлетело.
- Да мне же через две недели в школу идти.
- Школа не медведь, в лес не уйдет.
- Но и опаздывать нам негоже, - сказала тетя Феня.
- Нагоним, Фекла Ивановна. Лошади, они дорогу знают.
- А сколько нам еще осталось верст? - спрашивает опять Муся.
- Кто его знает! Наши версты мерил черт да Тарас, но у них цепь оборвалась... Но-о, залетные! Шевелись, что лича!
Он дернул вожжами, и кони прибавили ходу.
- Я так себе кумекаю, - рассуждает Федот, - ежели ты в дороге, то выбирай день по силам. Об конце не думай. Потому как думы об конце зарасть вызывают.
- Это какая такая зарасть? - спрашивает Муся.
- Чаво?
- Ну, азарт, - отвечает за Федота тетя Феня.
- Вроде, - соглашается Федот. - А зарасть в любом деле помеха, потому как ты думаешь не о том, как бы лучше сделать да силы сохранить, а о том, как скорее.
- Так ведь дорога для того и дана, чтобы ее скорее проехать, - сказала тетя Феня.
- Для тебя да. Но каково лошадям? А мне? Бричке? А?!
- Верно, дядя Федот! - Муся даже в ладоши хлопнула.
- Пожалуй, да, - усмехнулась тетя Феня.
- Ай да дядя Федот! - сказала Муся. - Мудрец!
- Ты не в ладоши хлопай, а на ус мотай, - снисходительно заметил Федот. - Кончишь свои важные учения, начнешь работу гнать - помни не только о деле, но и о тех, кто тянет твою работу... Н-но, милые! Н-но, помаленьку!.. Ой да ты не сто-о-ой, не сто-ой на гаа-аре кру-утой...
Навстречу им по дороге идет странная колонна: арестанты не арестанты и не солдаты, одеты пестро - кто в пиджаках, кто в поддевках, а кто и просто в полотняных и холщовых рубашках. Впереди идут подводы, груженные заплечными мешками. Идут нестройно, не то колонна, не то толпа - не поймешь. Поравнявшись с ними, Федот спрашивает головного:
- Куда путь держите?
Головной, насупленный военный в погонах, молча прошел мимо.
- На работу? Али, может, по пожару собрались? - спрашивает Федот.
Ему ответили из колонны нехотя:
- Мобилизация.
- Какая ишшо мобилизация? - спросил Федот.
- Тетеря! Ай не слыхали, что война началась?
- Германец поднялся.
- Вот те раз... Приехали... - сказал Федот.
Муся в сером платье с кружевным воротником и такой же вязки кружевными обшлагами читает письмо:
"Дорогая казачка!
Пишет Вам тот самый дикий тунгус, который вилкой рыбу из реки доставал. Вы, наверное, уже приступили к своему пятилетнему курсу обучения. Не сомневаюсь, что Вы его одолеете в пять прыжков. А вот моя академия скрылась в синем тумане. Я ухожу на войну - мобилизован. И вообще все помощники Ивана Николаевича, которые брюки носят, за исключением Федота, идут на войну бить германца. И даже сестрица Ваша, чего мы не ожидали, добровольно пошла на курсы сестер милосердия..."
- Тетя Феня! - кричит Муся. - Со скольких лет принимают на курсы сестер милосердия?
Тетя Феня появляется в дверях Мусиной комнаты в строгом костюме.
- Должно быть, с восемнадцати. А в чем дело?
- Ирина в добровольцы записалась...
- Правильно сделала.
- Литовцев в классе сказал, что воевать будут за интересы капиталистов.
- Оно конечно... Хотя отечество состоит не из одних капиталистов.
- Как подойдет срок, я тоже запишусь в сестры милосердия.
- Прекрасно! А сейчас иди на собрание.
В актовом зале коммерческого училища собрались все учащиеся, педагоги на сцене за столом. Из-за стола встает строгая тетя Феня и произносит:
- Господа! Отечество наше переживает трудное испытание войной... От того, как будут вести себя ее сыны и дочери, зависит победа над коварным врагом. Это касается всех, в том числе и учащихся. Больше собранности, больше старания и ответственности. Помните, мы начали учебный год в военное время...
Веселыми стайками сбегают ученики с лестницы парадного крыльца. Здесь, неподалеку от училища, пристроился со своим огромным деревянным аппаратом и натянутым холстом с намалеванным озером и горами фотограф. Он зазывает пробегающих учеников:
- Аспада юноши и девицы! Античный горный пейзаж! Один момент, и вы перенесетесь навечно в голубые горы Кавказа. Подходите сниматься!
Мимо фотографа пробегают два парня и две девушки. Один из парней приостанавливается:
- А что, ребята? Сняться в такой момент. Война - и начало года!
- Фантастика!.. - кричит второй парень.
- Вы будете иметь удовольствие на всю жизнь, - говорит фотограф и, не давая им опамятоваться, тащит всех четырех к холсту.
- Вы потом себе просто не простите, если не сниметесь, - суетится вокруг аппарата фотограф, накидывая на голову черную тряпку. - Я вам сделаю вещь, вы сами удивитесь...
Ученики стоят возле холста... И только теперь мы замечаем среди них Мусю. Она все в том же сером платьице с кружевным воротником. Один из парней, почуяв на себе объектив, с улыбкой придвинулся к Мусе. Она тотчас же нахмурилась, надула губы и отодвинулась к подруге.
Так она и вышла на фотокарточке - с надутыми губами, наклоненная к подруге.
Фотокарточка стоит на ее письменном столе в знакомой нам комнате. Горит настольная лампа. Муся читает учебник, а рядом фотокарточка Ирины - она в белом чепце с красным крестиком на лбу. За окном мечутся снежинки, и белая мгла постепенно заволакивает весь мир. И видим мы бесконечные снежные просторы и холмы, холмы - не то борозды, покрытые снегом, не то могилы...
А за столом у окна все так же сидит Муся, читает учебник. Но теперь на ней накинута шубейка. Переворачивается страница - и вот к знакомым нам фотокарточкам добавилась еще одна - Василий в папахе, с медалью на груди.
Стук в дверь. Муся, словно очнувшись, встает, кутаясь в шубу, подходит к двери.
- Телеграмма! - Почтальон подает телеграмму.
- Откуда?
- Из Кургана. - Почтальон уходит.
Муся читает телеграмму: "На станции тиф". И больше Ни слова.
- Тетя Феня! - кричит Муся.
- Что случилось? - спрашивает тетя Феня, вырастая на пороге.
- У папы беда! Вот... - она протягивает телеграмму.
- Странная телеграмма, - сказала тетя Феня, прочтя ее. - Впрочем, Иван Николаевич ни слова не скажет. Это кто-то из рабочих.
- А почему Смоляков молчит? - спросила Муся.
- Он в Петрограде.
- Тетя Феня, я туда еду. Немедленно...
- В Кургане сейчас весна, распутица...
- Но я должна... Обязана!
- Хорошо, поезжай! Если застрянешь, попытаюсь туда вырваться.
Опытная станция. Весна. По грязной, оплывшей конским навозом дороге тащатся дровни. Лошадь идет еле-еле... Правит вожжами баба в нагольном полушубке. В дровнях сидит закутанная в тяжелую клетчатую шаль Муся. Вот и пристанционная усадьба, конюшня, дом... Но никто не вышел навстречу подводе. Даже Федот не вышел.
Муся встает с дровней и, оставив чемодан, бежит на крыльцо.
В просторной комнате на железных койках двое больных: молодая женщина рабочая-селекционер - и конюх Федот. Возле койки Федота сидит на табуретке в ватнике Иван Николаевич и пытается кормить с ложки больного.
- Иван Николаевич, не идет... В горле заслонка.
- А ты проглоти ее... Глотни, глотни. Она и откроется.
Скрипнула дверь.
Иван Николаевич обернулся, да так и застыл с ложкой бульона - на пороге стояла Муся.
- Папа!
- Тебе нельзя сюда!
- Папа! - крикнула она, с плачем кинулась ему на шею.
- Успокойся, дочка! Успокойся!.. Напрасно ты приехала сюда... Это же опасно.
- Нет, нет! Я не уеду от тебя, - плакала Муся.
- Успокойся, успокойся... Кто тебя вызвал?
- Телеграмма была от вас.
- Кто давал? Федот, не твой грех?
Федот с минуту тяжело дышал.
