Для неё Аякс дом, любимый, да вообще всё — уличные девчонки, не знавшие семейного тепла, легко привязываются. Даже его черствость Рэйн не отталкивала, холодность и деловая отстранённость, наоборот, лишь подначивали разгадывать эту загадку с двойным усердием. Рейн давным-давно получила прививку от наивности, но о том, что однажды всё может круто измениться, она думать не хотела.
Чужие крики боли глухо доносились через два бетонных перекрытия, к ней на третий, отгороженный пустыми пролётами, этаж, туда, куда её поселили сразу после удачного завершения эксперимента восстанавливать поломанные рёбра. А ей казалось, что стонут ей под самое ухо, оглушительно, до блевоты. В такие моменты хотелось свалить подальше и насладиться отупляющей, вакуумной тишиной. Одиночество ей порой было просто необходимо, но Аякса этот факт не особенно устраивает.
Сквозь наползающую дремоту Рейн слышит топот и хлопанье дверью, снова шаги по лестнице и скрежет распахнутой без стука двери в её более, чем скромную клетушку. Ей не нужно открывать глаза, чтобы ощутить его присутствие, впивающееся под кожу сотнями ледяных игл.
— Наверное, ты забыла, что твое место теперь этажом ниже. Но если ты этот факт намеренно игнорируешь, я больше не пущу тебя за порог. У тебя пять минут, чтобы принять решение.
Нарочито обходительный тон ― опять взбешён, или таким странным образом решил, наконец, вслух обозначить их отношения. Тут Рэйн выбрасывает белый флаг ― читать его у неё сейчас просто нет сил. За ним с грохотом захлопывается дверь, и Рэйн упрямо отсчитывает три минуты, наслаждаясь последним мгновениями покоя, заставляя себя выскабливаться с постели, с запахом отсырелого белья и хлорки, на которую свалилась прямо в одежде. Под ногами едко скрипят металлические ступени, словно вот-вот расшатаются и свергнут её в пропасть замшелых подвалов, ячеистые подмостки просвечивают первый этаж лаборатории, где вдоль тускло освещенных коридоров в ряд стоят голые, тёмно-зелёные кушетки и свербит тусклыми бликами плотный пластик занавесей между постелями испытуемых. Узкая полоса света выскальзывает из-за приоткрытой двери, выжидающе подсматривает, отсчитывает эти грёбаные минуты, чтобы через четыре-пятьдесят девять захлопнуться у неё перед носом. С него станется.
― Плохой день? ― Рэйн стоит на пороге, попирается плечом дверной косяк, Фрэнсис угрюмо молчит, только два раза ладонями хлопает себе по коленкам, приглашая её сесть.
― Болтливый пациент, ― она тихо прикрывает за собой дверь, садиться к нему в кресло, забирается на него с ногами, целует, не глядя, куда-то в висок. На нём жёстко и горячо, но Рэйн уже привыкла к таким неудобствам, его твёрдые руки, обнимающие ей спину, и неровное дыхание в шею дают ощущение безопасности. Для неё это важнее прочего.
Рэйн не видит картинок, не слышит голосов, она падает в бездну, в один момент оказываясь в чужой шкуре, ощущая чужие мысли, чужие страхи, чужую боль. Одно прикосновение к его бритой голове заставляют её захлебнуться кровью чьего-то обрюзгшего от старости и бухла тела, на котором под её/его руками вспыхивали новые бордовые полосы, переполняя душу ядовитой сладостью долгожданной мести. Он, как всякий мудак, молил о пощаде и визжал прокуренным басом «Фрэ-энси-и-ис», вымаливая для себя лишь новые и новые сеансы боли.
― Фрэнсис, — она выдыхает его настоящее имя, которое Аякс прятал, которого стыдился, да будь оно трижды проклято, это девчачье имя! Как и его история, которой он ни с кем в этой чёртовой жизни делиться не собирался, а с ней тем более. Момент, которого он опасался и ждал, настал, лимит исчерпан, слабое звено с треском вырвалось из цепи. Драму пора завершать, их и так было достаточно в его жизни.
Spectralis - Acoustichocolate
Психоделический транс бьёт по мозгам садистскими ритмами, от дыма и света слезятся глаза, людское месиво извивается под невозможными углами, завязывается в узел и дёргается в такт, будто стая зомби. Ангельской Пыли хочется разложить их ровным рядком вдоль стен или запустить в толпу одним таким, покрупнее, сбить всё это стадо, словно кегли. Страйк. Но здесь надо вести себя тихо и не отсвечивать, клуб под завязку набит мутантами и мутанты его содержат. На площадке — зоопарк и мордоплясия, никто не скрывает свою истинную сущность, не боится спалиться, расслабляется и рвёт танцпол, блистая чешуёй, синей кожей, шерстью, хвостами и прочими органическими и неорганическими приблудами, которыми их наградила ебанутая на всю голову мать-природа.
Путь до стойки, как подъем на крутую скалу без снаряжения, пара условных знаков, пачка денег и полупустая вип-комната, где посторонние шумы глушатся обитыми войлоком стенами. К услугам Бобби, совладельца заведения, Кристин прибегала нечасто, однако он один был достаточно осведомлён обо всём, что происходило в их узком, сверхчеловеческом мирке. Способностью иметь вместо мозгов полноценный банк данных мог похвастаться не каждый мутант.
— О-о-о, Ангельская Пыль, чтоб тебя, дьявольское ты отродье, когда же Господь тебя приберёт?! — Кудрявый наркоша, в потрёпанной временем гавайской рубахе, ортодоксальный католик, обвешанный чётками, и, несмотря на это, большой любитель сквернословить. Он улыбается радушно и даже вполне непритворно тянет руки для дружеских объятий, вызывая у Кристин когнитивный диссонанс.
— Я тоже охренеть, как рада тебя видеть, Боб. — Времени Аякс дал ей немного, за информацию заплачено, Кристин без прелюдий кладёт ему под нос фото Рэйн лохматой давности.
― Зверушка ваша сбежала? — он щурит желтоватые глаза, сканируя приятное девичье лицо, постукивает пальцами по мрамору столешницы. — Видел я её. Давно. С Аяксом. Пусть покоиться с миром этот чокнутый мудак-селекционер.
Выразительный, таинственный взгляд и беспорядочное движение бровей собеседника дали Кристин жирный намёк на то, что голые факты из личного дела, далеко не вся информация, которой Аякс посчитал нужным с ней поделиться. Паршиво.
— Лабораторией ты теперь заведуешь? Или загнулись вы, ребят? – на словесный понос Бобби Ангельская Пыль не отвечает, знает уже, что бесконечный пиздёж помогает ему сосредоточиться. Ей самой теперь есть, над чем пораскинуть мозгами. Не настолько шеф ей доверяет, насколько ей хотелось думать. Кристин не приучена обсуждать его решения и задавать лишние вопросы, но от всей этой ситуации погано скребёт на душе. ― Знаешь, мутанты по рождению не очень то жалуют синтетических. Её бы запомнили. Я спрошу кое-кого. Выпьешь? Только я не угощаю, — он смеется, выходя за дверь.
— Я снаружи подожду, ― она выходит за ним следом. Оставаться одной, в замкнутом пространстве клуба, где полно мутантов гораздо сильнее её, Кристин не желает в целях элементарной безопасности, да и проветриться, собрать мысли в кучу не помешает.
Бледная полоса рассвета наползает на горизонт, скрытый за громадами уродливых малоэтажек, в воздухе рассеянный смог и пыль, и голова, как мешок, набитый соломой. Чёртова музыка.
Фрэнсис. Он не сказал ей, что его зовут Фрэнсис. Он толком ничего ей о себе не рассказал. А ей лишь оставалось беспрекословно выполнять приказы, заглядывать в рот, внимать каждому слову, временами заштопывать и тихо радоваться, когда он возвращается невредимым. Сколько раз Кристин ловила себя на подобных вещах. А сколько нервов она потратила со всей этой историей с Уилсоном, сколько хладнокровия ей потребовалось, чтобы достать эту чёртову пулю и смиренно ждать, когда он придёт в себя? Взрослая баба, способная арматурину завязать в нехитрый бантик, а повелась на эту его британскую обходительность, на эти «благодарю, Кристин», «пожалуйста, Кристин», как дура малолетняя. Никто с ней так раньше не обращался. Так, по-человечески что ли. Ангельская пыль ничего не требовала взамен, но интуиция подсказывала, что эта их ебанутая идиллия скоро рухнет ей на голову, и она уже ничего не сможет сделать. Дура.
— Вот адресок. Проверь, — Бобби выходит на улицу, вынося за собой грохающие ритмы и отсветы лазерного шоу, режущие по глазам, суёт ей бумажку с нацарапанными кривым почерком буквами. ― Только она не одна. Будь осторожна, чтоб не говорила потом, что Бобби тебя подставил! ― кричит вдогонку, когда Кристин уже даёт по газам, со свистом покрышек покидая закрытую территорию.
