От любви, от страха и от падения в яму пожилой старичок, к слезам домашних и к радости сыновней, отчаянно занемог. Сын к услугам больного определил сего слугу, который усердно наблюдал должность лекаря; и ежели б изготовлена была духовная, то уж бы давно началась по больном вечная память, однако он сам ускорил своею кончиною. Сколь ни болен был, однако не поручал никому ключей, ни печати от кладовой, и для того, когда хотел спать, то ключи привязывал к шее, а печать клал в рот. Уснул он к несчастию своему очень сладко, лежавши навзничь и разинув рот. Слуга, прибравши к тому удобный инструмент, хотел потихоньку вынуть из-за щеки печать, задел ее и потащил; но она сорвалась и упала старику в самое горло. Все в один миг сделалось; больной захлебнулся, подавился и умер. Усердный слуга бросился тотчас к своему господину и объявил ему о родительской кончине. Сын бросился тотчас к телу своего отца, а другие сказывают, к привязанным к шее его ключам, которые тотчас отвязав, пошел туда, где находились деньги, взял их столько, сколько ему было надобно, чтоб уведомить любовницу о кончине своего родителя. В одну минуту отправился он к ней, а слуге приказал иметь попечение о приуготовлении к похоронам.

В один день все было изготовлено. Покойник лежал в гробе, и подле его сидели попы на стульях, и конечно бы начался вынос, ежели бы был тут сын, к которому хотя и много раз посылали, однако он с места не трогался, потому что распоряжал тамо свою свадьбу, и любовь его долго боролась с благопристойностию. Однако наконец, больше послушавшись своей любовницы, нежели желая проститься с отцом, приехал и похоронил покойника весьма великолепно, которое великолепие сделано было больше для славы сыновней, нежели для достоинства отцовского. Мертвые, как бы знатны ни были, однако не требуют уже излишнего почтения.

Печальный сын не думал ни о чем больше, как о свадьбе. В тот же день началось в доме приуготовление прямо по-деревенски, для того что, живучи в городе, конечно бы он усовестился и не так бы скоро приступил к свадьбе, но в деревне никто не примечает господских поступок; итак, разума он не послушался, которого было у него весьма без излишку. К вечеру невеста с женихом условились, а на другой день к обеду и обвенчались. Свадьба была веселее, чем похороны, ибо тут истрачено больше денег, нежели там. Новобрачный не жалел отцовских денег и тратил их столь прилежно, сколь прилежно отец его их сохранял. Винное празднество наконец успокоило гостей и домашних, все легли спать в разных местах и разными манерами; иные подражали молодым, а другие спали и без того спокойно. Словом, весь дом находился в великой тишине, и больше никто не присутствовал тут, как Сомн[84] и Морфей.

В середине ночи проснулся один слуга, или, может, он и не спал; предприяв такое благое намерение, конечно, сон не пойдет уже на ум: он определил еще с вечера потревожить несколько покойника и обобрать с него платье, ибо он думал, что на тот свет и без кафтана появиться можно. Итак, отправился он к могиле. Пришед туда, хотя и не без труда, однако разрыл ее и вытащил покойника, хотя не на белый, однако на этот свет; обобрал его и хотел бросить опять в могилу, однако воровское человеколюбие не допустило его до сего намерения. Он, поставив тело подле могилы, толкнул его в затылок столь исправно, что отшиб печать, которою покойник подавился.

Мертвец из всей силы закричал: «Ох!», у вора подкосились ноги, и упали оба они в могилу, где лежали очень долго без памяти. Наконец покойник образумился прежде живого и потом вздумал о своей кладовой; вылез весьма поспешно из ямы и побежал домой. Прибежавши к дверям своей поклажи, нашел их запертыми и без печати; бросился искать своего сына, чтоб взять у него ключи, и когда вбежал он в спальню, то молодая в то время не спала. Увидев мертвеца, испужалась она столько довольно, что сошла с ума и отправилась на тот свет. Старик, подбежавши к сыну, начал его дергать весьма неполитично. Молодой князь, растворив глаза и увидя мертвого перед собою отца, вскочил и наполнил весь дом отчаянным криком, бегал везде и призывал всех себе на помощь; старик за ним гонялся, пьяные гости пробуждались со страхом и бежали все из деревни таким образом, как и крестьяне. В то время тут находился армейский офицер, который не совсем еще проспался и для того не испужался столько, как другие; бросился он в ту горницу, где находились ружья, подхватя одно, зарядил его пулею и, когда бежали живой сын с мертвым отцом по двору мимо окна, то он выстрелил и для прекращения всего страха застрелил их обоих. Правда, что похоронить их сыскалось довольно людей, но только сожалеть было некому.

В сем доме страху больше было, нежели при разорении города Трои. Троянцы побеждены в городе, а тут все крестьяне бегали дни с четыре по лесам, и некоторые из них хотели сделаться от страху пустынниками. Сыновний слуга, сожалея очень много о своем господине, предприял было умереть поутру; однако к вечеру раздумал, сказывают, для того, что после покойников наследил имение человек весьма тороватый, который имел модный разум и щегольское рассуждение.

Великодушный рогоносец

отя многие сомневаются, что будто подьячие не тем богом произведены на свет, которым и все люди; однако сомнение их почитаю я весьма язвительною насмешкою и утверждаю, как это и все знают, что они происходят так же, как и мы, от первородного Адама, потому что ныне видим мы из них очень много честных людей; а что исполняется над ними пословица: «в семье не без урода», то этому все не виноваты. Итак, вздумалось мне теперь, оставив честных людей в покое, поговорить об одном приказном служителе, который с тех пор, как запретили брать взятки[85], начал раздавать деньги свои в проценты, то есть торговать тем, на что никогда цены не прибавляется.

Во всяком городе бывает по нескольку мотов, а в столичных бывает их иногда и слишком. Из этого числа тороватых граждан занял некто у приказного служителя триста червонных; куда он их употребил, об этом я не знаю. Сказывают некоторые, что поставлены они на верную карту; однако мне до этого дела нет, а нужда в том, что должен он заплатить, ежели не хочет познакомиться с тюрьмою. Дело обошлось без суда, и заемщик промыслил деньги и послал их с слугою в тот приказ, в котором заседал его заимодавец. Слуга, выступи на вольный свет, начал разжигатися духом, смотря на светлую монету. А как дьявол никогда не дремлет и мешается во всякие дела, чтоб погубить человека, присуседился к нему и начал склонять его не к хорошему, а к дурному. Слуга знал твердо сию пословицу: «деньги долбят и камень»; итак, предприял за них полюбить на время какую-нибудь госпожу, а как это произвести в действо, то дьявол предлагал ему многие способы и не отставал от него до окончания дела.

Денежный любовник, наименовав себя Селадоном, предприял несколько возгордиться против нежного женского пола по примеру петиметров; чтоб тем удобнее исполнить свое намерение, пошел искать хорошей улицы и также изрядного двора, в котором вознамерился опорожнить карманы. Очень не трудно было найти ему хороший дом и также прекрасную хозяйку. Пришедши к воротам, с позволения дьявола начал он стучаться. Вышла девушка, которые иногда занимают должность Меркурия, и спрашивала у него, кого ему надобно?

— Есть ли у вас госпожа? — спрашивал новомодный волокита с гордым видом, будто бы он презирал служанку. Девушке показался вопрос этот весьма нехорошим; это она изъявляла наружным видом, а внутренно, может быть, и радовалась.