Дианка крутанулась на стуле, оказалась лицом к лицу с сестрой и выпалила:

– Не ходят по нашей улице принцы, сестрёнка. Не ходят! Они вообще пешком не передвигаются. Исключительно на лимузинах! Подбирай хоть кого-нибудь.

Ирина усмехнулась: её развеселил выпад младшенькой. К разговорам о том, что замуж пора, она давно привыкла. Это нормально. Людей всегда заботят чужие печали, особенно если этих печалей в помине нет.

– Диана! – рассердилась мать, но…

– Ты смотри, – развеселился внезапно отец. – Яйца курицу учат. Дожили! А, мать?

– А ты что помалкиваешь? – обратился он к Ирине с наигранным выговором. – Сидишь, как засватанная, и помалкиваешь, будто боишься свекрови не угодить. Или впрямь что серьёзное случилось? Так поделись с родителями. Мы тебе худого не посоветуем.

Ирина посмотрела на отца и вдруг тоже развеселилась. Вот он, её тыл. Крепкий и надёжный. А всё остальное вполне решаемо.

– Всё нормально, пап, – фыркнула вдруг она совсем по-детски. – Всё в порядке. Всё замечательно. Я просто задумалась. Ни о чем…

– Ну, тебе виднее, – ответил отец, и дальше всё покатилось по наезженной колее: обычные воскресные разговоры, шуточное пикирование с сестрой, игра в шахматы с отцом, плетение бус с матерью. С некоторых пор Ирина увлеклась и с азартом изобретала всё новые узоры, выплетала цветочки и косички, вышивала бусами картины и плела броши.

У них уже вся стена была увешана работами её и матери. Гости – сослуживцы отца и матери, приходившие к ним чаще всего на праздники, – хвалили и говорили, что можно выставку устраивать, так интересно и качественно у них получается. Ирина с матерью только улыбались. Конечно, похвала и кошке приятна, но рановато им записываться в великие мастера. Рановато.

Некоторое оживление и разнообразие в воскресное послеобеденное время вносили визиты соседа дяди Васи. Высокий, худой и нескладный, он был отчаянным спорщиком, но больше всего любил рассуждать о политике.

Мать частенько морщилась, уходила в другую комнату, так ей надоедали безапелляционные разглагольствования соседа и его резкий голос, а Ирина оставалась. Ей нравилось слушать эти разговоры и сравнивать со своими мыслями.

– Ты пойми, – гудел дядя Вася, наставляя на отца указательный палец, – нельзя в угоду внешней политике гнобить собственный народ! Замордовали людишек! Мы ж не можем все быть бизнесменами – у кого-то ж ещё и совесть осталась!

– Да я согласен, что бизнес наш не отличается честностью, – пытался вклинить собственное мнение отец, но дядя Вася уже завелся, и не было такой силы, которая могла бы его остановить на скаку.

– Какая честность?! Она близко к нашему бизнесу не ночевала! Но я даже не об этом! Хапуги были во все времена и у всех народов! Обидно, что господами стал малюсенький процентик, а товарищами перестали быть все! Во, как они нас перевернули! Не за что нам власть любить! Не за что!

Ирина редко вмешивалась в такие разговоры. Что она могла сказать двум взрослым мужикам, неоднократно битым жизнью?! Но сейчас осмелела:

– А как же национальные проекты? Материнский капитал недавно придумали? Придумали! Очень нужная вещь! Мамочки вздохнули! Помощь всяким там … производителям?

– Эх! – горько скривился дядя Вася. – Купили вас, молодежь, за три копейки! Всю страну разворовали! Разграбили! Недра и те поделили! Теперь откупаются, а вы и рады! Словно нищие с протянутой рукой по расплодившимся, как вши в войну, социальным организациям. Во, расплодили бездельников! Раньше зашел в сельсовет, переписал дом на другого хозяина, получил денежки – всё, купля-продажа состоялась. И никаких ста прописанных человек в одной квартире! Никакого кидалова! Всё в похозяйственной книге видно. А теперь? Путают нас специально, чтоб времени ни на что не было. Власть – она размышления народные не любит! Ей болванчиков подавай, чтоб кивали молча, со всем соглашались.. . С такими удобнее!

– Ну, это ты зря, сосед, – покачал головой отец, не соглашаясь с такими речами. – Материнский капитал – дело хорошее. Молодым всегда трудно с жильем, а так – всё-таки помощь.

– Какая помощь?! – продолжал кипятиться дядя Вася. – Ваш материнский капитал – это «Титаник»! Слыхал про такой пароход?!

– Кто ж про него не слыхал?! Но при чём тут?!.

– А при том! Цены на жильё как взлетели?! Гнилушку предлагают, а не дом за этот капитал! В любой деревне! Молодым деваться некуда – хватают и тонут! Денег на ремонт нет! Работы нет! Попробуй за что-нибудь зацепиться. Если в город на работу – опять же расходы дополнительные! В крупном городе этот ваш капитал копейки!..

Скрипнула дверь. Это мать не выдержала, вошла в комнату и с досадой сказала:

– Умен ты, Василий, из нашей квартиры правительством руководить, а посади тебя в Кремль – и тот же «Титаник» изобразишь! Хватит лясы точить! Посидели – и будет!

Дядя Вася мать уважал и отчасти побаивался. Тут же подхватился со стула:

– Извиняй, хозяюшка! Заболтался я! И в самом деле пора и честь знать, – и шустро вымелся за дверь.

– А ведь, Раиса, он в чем-то прав, – почесал голову отец. – Цены на жильё и впрямь взлетели до небес… особенно по сравнению с нашими зарплатами…

– Ты ещё в демагогию ударься, – оборвала его мать и присела на диван рядом с Ириной. – Простому человеку при любой власти туго. При Советах только и подышали. Хоть и не всё тоже хорошо было, но всё-таки… Слова о равноправии, о нашей значимости в голову нам вбили. Человеком второго сорта ни один работяга себя не чувствовал, не то что нынче. Да что теперь говорить?! Люди не выбирают, когда им родиться. Хоть войны нет и то хорошо. Кому-то и в этом плане не повезло. Я своих дедов и не видела… из-за войны этой проклятой … – мать вздохнула горестно, сгорбилась. – Не порти нам воскресенье с этим Васькой оглашенным!

Домой Ирина вернулась поздно. После обеда у родителей она ещё немного побродила по городскому парку с бывшей одноклассницей Мариной, у которой был годовалый сын и вечно занятый на службе муж.

Они по очереди толкали перед собой коляску с малышом, сидели рядышком на скамеечке, любуясь окружающим их спокойным и привычным пейзажем, болтали ни о чём и обо всём, иногда вспоминали школьные проказы и смеялись над собой и одноклассниками, но о посещении Элеоноры Ирина не обмолвилась ни словом. Ситуация требовала вдумчивых размышлений в одиночестве, иначе станешь посмешищем всего города. Сплетни у них, не успевая родиться, с космической скоростью распространяются по всему городку.

Нет, подругу сплетницей она не считала, но ведь человек может и случайно обмолвиться, так что лучше всего – промолчать.

– Марин, а ты материнский капитал одобряешь? – спросила вдруг Ирина, когда трёп ни о чем закончился и наступила небольшая пауза.

– Жаль, у меня первый, я бы не отказалась, – рассмеялась Марина. – У меня знакомая одна превратила капитал в деньги. Конторы такие открылись: им отдаешь проценты, а тебе денежки на руки чистоганом.

– Как это? – не поняла Ирина. – Нельзя же, вроде…

– Если очень хочется, то можно, – продолжала веселиться Марина. – Оформляешь бумажки, будто ты у них кредит берешь. Шестьдесят тысяч забирают как проценты, остальное – твое. В общем, и волки сыты, и овцы целы. Одно плохо: деньги эти халявные быстро кончаются. Сама понимаешь – родители разные. Некоторым погулять бы, а до детей дела нет. Родились, так выживут как-нибудь.

А ведь прав дядя Вася, – мелькнуло у Ирины в голове. – Лучше работа достойная, чем подачки.

– А ты бы что с ними сделала? – поинтересовалась Ирина вслух.

– Я бы обменяла свою квартиру на большую. С доплатой.

Разговор сошел на нет; время, отведенное для прогулки, тоже вышло. Марина заторопилась домой, подружки быстро попрощались, и Ирина направилась к себе.

Проблема с Элеонорой так и осталась неозвученной и нерешенной, но девушка не унывала. Промолчала – и правильно!

Вечером она (а ещё лучше утречком на свежую голову) поразмыслит и найдёт выход из ситуации. Найдет сама. Это её проблема, ей и решать. Иначе чем она лучше Элеоноры, которая перекладывает свои заботы на плечи других и решает свои проблемы за счет спокойствия совершенно посторонних ей людей?!