Сделав пару шагов, Тайвин оказался совсем рядом с видением. В белой женской руке что-то сверкнуло. Он понял, что это бокал с рубиновым вином. Пить. Ему тоже хочется пить. «Оставь и мне», — голос его звучит глухо, то ли от жажды, то ли от близости той, что стоит к нему спиной. Её хрипловатый смех ласкает слух. Он ему знаком — этот смех, этот голос, и это тело, что откинувшись назад, прижимается острыми лопатками к его груди. Он знает эти волосы, аромат которых он вдыхает, зарывшись лицом в тёмные пряди. Он склоняется к ней, почти касаясь губами уха, шеи.

Его мучает жажда. Он хочет её. И хочет вина, в том бокале, что она всё ещё держит в руках. Одной рукой он прижимает её к себе, другой берёт бокал. Он пьянеет от дорнийского, что осушает жадными глотками и от запаха кожи, волос, что щекочут его ноздри. Ему этого мало. Ему хочется большего. Её тело податливо, а талия столь тонка, что можно обхватить пальцами. Её движения призывны — он чувствует, как она прогибается ему навстречу, прижимаясь всё теснее. Ему уже недостаточно вкуса одного лишь вина. Губы сами тянутся к белой коже, гладкой и бархатистой. Он чувствует, как пульсирует жилка на шее, как где-то рядом, так знакомо стучит её сердце. Его рука перемещается на её грудь, отделяемую лишь тонким шёлком. Её резкое движение и уже не девичья спина прижимается к его груди, а их бёдра разделяет тонкая ткань одеяний. Её губы оказываются рядом с его губами. До него долетает её дыхание с ароматом дорнийского. Не в силах устоять перед этим призывом, он спешит утолить и свою, и её жажду. Как он соскучился! Она не изменилась. Она такая же, какой он её и помнил. Как он хочет её. И он уже не сдерживает себя. И она отвечает ему тем же. Нетерпеливые пальцы пытаются снять с него рубашку, одновременно освобождаясь от платья. Он проводит рукой по шее, ключицам, касаясь родинки чуть выше груди, скользит ниже, ниже … И память его подводит. Мучительно пытаясь вспомнить то, чего он не может знать, Тайвин просыпается. Всегда на одном и том же месте, судорожно выравнивая дыхание. Он сотни раз видел эту маленькую родинку над вырезом декольте платьев его воспитанницы. И ни разу не видел того, что скрывалось под этими платьями.

В очередной раз вынырнув из небытия, Тайвин уставился в потолок. Он мог поклясться, что всё ещё чувствовал на своих губах вкус поцелуев, вина, яблок и солёного морского ветра. Но это был всего лишь сон. Очередной сон, который его посетил в задымлённом шатре из шкур посреди снега и льда.

Поднявшись, он посидел пару мгновений. Судя по тишине, была глубокая ночь. Сколько точно он спал, Тайвин не знал, но ему было достаточно. Посмотрев на мерно посапывающую Арью, он тихо оделся, взял Светлый Рёв и вышел из палатки.

Звёздный купол сверкал и переливался бриллиантовым блеском. В лунном свете вдали белели громады гор и равнинная гладь озера. Вдохнув морозный воздух, Тайвин направился в сторону Молочной, привычно ускоряя шаг, чтобы нагрузить мышцы. Попадавшиеся ему редкие полуночные горемыки, либо отходили в сторону, либо радостно приветствовали своего Короля. На окраине стойбища за ним увязался какой-то хромой пёс, который, впрочем, столь же быстро и отстал. Выросшие словно из-под земли дозорные порадовали — караул его новые «подданные» нести умели. Пропустив нового вождя, четверо мужчин скрылись посреди камней.

Пройдя вдоль берега озера, Тайвин добрался до места, где брала своё начало Молочная. Берег уступами уходил вниз, наподобие ступеней. Лёд был не везде, а только местами, благодаря тёплым источникам, прорывавшимся откуда-то из глубины. Смешиваясь с ледяными озёрными потоками, вода покрывалась лишь тонкой коркой.

Постояв на берегу, Тайвин прислушался — он был один. Положив Светлый Рёв между камней, он снял с себя одежду, сапоги и нагим шагнул в ледяную купель. Холод обдал кожу, добравшись до сердца, отозвавшегося ускоренным бегом. Привычно вдохнув, он сделал пару взмахов руками и поплыл, ломая лёд. Особой глубины и опасных подводных течений он не опасался. Заводь была хорошо известна местным и летом здесь вовсю купались. Зимой, кроме него, желающих не было.

Раз за разом, рассекая воду и ледяную преграду, Тайвин посылал своё тело вперёд, смывая тягостные воспоминания и грязь, накопившуюся за день. Мышцы наливались приятной усталостью, в голове светлело. Перевернувшись на спину, он расслабился, раскинув руки. Прямо над ним зависли Дева и Всадник. Равнодушные звёзды молча созерцали свои собственные отражения и меж ними голого мужчину, окружённого осколками льда. Почувствовав пробежавшую по мокрому телу дрожь от ветерка, Тайвин понял, что пора возвращаться.

Оказавшись на берегу, он хорошенько растёр себя, подождав, пока остатки влаги высохнут или, наоборот замёрзнут и осыпятся инеем. В очередной раз подивившись шуткам богов, он с усмешкой отметил, что, пожалуй, никогда ещё не был в такой прекрасной форме. Натягивая на себя бриджи, рубаху и ботфорты, он оставил лежать куртку. Порядком поистрепавшаяся одежда была его единственным пригодным одеяниям. Ещё немного и он уже реально превратиться в голого короля, если не побережёт то, что имеет. Он готов был смириться со многим, но нацепить на себя шкуры, подобно Реймару, он пока ещё не в силах, хотя, видят боги, похоже, дело дойдёт и до этого.

Взяв в руки меч, Тайвин провёл по нему ладонью, прицениваясь к силе, сокрытой в нём. От привычных движений в его душу и мысли пришло спокойствие. Выпад, удар, разворот... снова и снова... Выпад, удар, разворот...

Закончив тренировку, Тайвин вложил Светлый Рёв в ножны, надел куртку и направился в сторону стойбища. До рассвета было ещё далеко.

В шатре ничего не изменилось. Арья всё так же посапывала, повернувшись на бок. Присев рядом, Тайвин вдруг понял, что жутко хочет спать. Стоило его голове коснуться шкуры, как он провалился в черноту, лишённую сновидений...

====== Глава 2.27. ======

Ветер трепал её волосы, а волны целовали босые ноги. Рассмеявшись, она развела ладони в стороны и, прикрыв глаза, подставила лицо солнцу, бризу и солёным брызгам. Влага оседала на щеках, шее, губах, делая их мокрыми и солёными. Тут же захотелось пить. Каким-то чудесным образом в её руке оказался бокал. Поднеся его ко рту, она ощутила вкус дорнийского. Вино было восхитительным. Терпким, тягучим, в меру сладким и в меру отдавало кислинкой. «Оставь и мне», — прозвучал у неё над ухом тихий голос. Рассмеявшись, она откинулась назад, прижимаясь спиной и затылком к широкой груди. Тёплое дыхание согревало её макушку, а щетина покалывала где-то в районе уха. Потянувшись всем телом, она ещё теснее прильнула к мужскому торсу, ощущая лопатками лишь тонкие ткани платья да его нательной рубашки, что разделяли их тела. Одна сильная рука, обняла её за талию, вторая — взяла у неё бокал. Пальцы, что легли ей на бок, слегка сжимались и разжимались, лаская её сквозь шёлк. С лёгким вздохом она прогнулась в спине и запрокинула голову. Объятия стали теснее. Влажное дыхание и покалывание щетины щекотали шею. От прикосновения губ и языка по коже побежали мурашки. Обнимавшая её рука переместилась на грудь. Тело заныло. Уже не в силах сдерживаться, она, так и не открывая глаз, повернулась лицом к тому, кто был позади, требуя поцелуя. Поцелуй был со вкусом дорнийского… и яблок… Сначала нежно, а потом всё более настойчиво, чужие губы касались её губ. Чужой язык был требователен и неумолим. Она отвечала тем же, судорожно цепляясь за широкие плечи. Она прижималась всё теснее, растворяясь в обнимавшем её мужчине. Подавшись назад, она попыталась избавить его от нательной рубашки и освободиться от ненужного платья… и… проснулась…

Она была одна. Ей показалось, что Тайвин только что был рядом. И только что ушёл. С мыслью, что надо бы его дождаться, или посмотреть куда он делся, она не заметила, как снова уснула. Сон окончательно покинул её, когда Тайвин уже вернулся.

Кругом стояла звенящая тишина. Настолько тихая, что на мгновение стало больно ушам. Потом до Арьи донеслись далёкие отзвуки чьих-то шагов, блеяние коз в загоне, лай собак. Судорожно выдохнув, она дёрнулась всем телом, случайно коснувшись рукой шеи Тайвина. Холодной шеи, не имевшей ничего общего с тем Тайвином, что целовал её на берегу моря. Он не проснулся. Его дыхание было столь же ровным и едва заметным, что и всегда. Подавив стон, Арья села, подтянув ноги. В шатре царил полумрак, скрывая убогую обстановку. Но и того, что было видно, ей хватало, чтобы в очередной раз начать сходить с ума.