6. Ч?рная Москва.
Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти.
Откр. 1.17 - 1.18
На ходу сорвав с себя куртку и бросив е? на дорогу, Соня бежит и бежит от места боя, не замечая, что ни партизан, ни горящих машин сзади уже нет. Она останавливается, только когда из воздуха появляются л?гкие снежинки, липнущие к лицу и холодными капельками остающиеся на коже. Заслонив запястьем глаза, она оглядывается назад и видит только поле под сплошным снежным небом. В поле стоит такая тишина, что слышно, как шуршат друг о друга снежинки. Соня ид?т по покрытой белым нал?том дороге, оставляя маленькие босые следы, пока впереди не появляется широкая т?мная полоса каменных деревьев.
Каменный лес заполнен кладбищенским снежным покоем. Соня не отражается ни в зеркальной коре ч?рных стволов, возносящихся в туманную бездну зимнего неба, ни в перламутрово мерцающем лабиринте антрацитовых ветвей, словно е? не существует в реальности. Здесь снег падает непрерывно и медленно, не тревожимый никаким ветром, и никакая птица не прерывает неподвижность деревьев, когда-то охваченных неразрушимой вечностью своего нового материала.
Соня вс? глубже уходит в лес, чувствуя на лице обжигающее дыхание царствующего в н?м мороза, но снег уже не жалит е? босых ступней, а только с нежным хрустом заворачивает их в свои мягкие ладони. Сквозь занавесь падающих снежинок Соня начинает различать среди сугробов замороженые фигуры м?ртвых пионеров, поднявших руки для салюта и прямо глядящих синими лицами в вечный покой зимы. Алые галстуки пылают на их шеях, снежинки тают на ш?лковой ткани, не в силах погасить космического огня детской памяти. Соня проходит мимо них, вглядываясь в спокойные юные лица с такими же ясными, как у не?, глазами. Она находит среди них Таню, стройно выпрямившуюся у зеркального ствола с поднятой рукой, и новая эта рука, не знающая крысиной крови и ядовитых ночных дождей кажется чище всего тщательно вымытого смертью таниного тела.
- Ты узна?шь меня, Таня? - ш?потом спрашивает Соня, останавливаясь напротив Тани. Таня молчит. Е? глаза смотрят сквозь Соню в вертикальное течение снега. Обернувшись, Соня видит, что напротив Тани стоит Алексей, и лицо его больше не мрачно, а полно чистого и светлого созерцания времени, которому суждено наступить через множество лет.
- Таня, это я, Соня, - Соня касается пальцами лица девочки. Кожа Тани холодна как речной л?д. Не слыша сониного голоса, она продолжает смотреть на своего друга Алексея. Ресницы е? покрывает иней, а волосы полны нападавших с неба снежинок. Соня клад?т ладони на танины щ?ки и дышит ей в лицо. Но даже е? жаркое дыхание не может растопить вечную мерзлоту заколдованного сна Тани.
Соня ид?т по каменному лесу, иногда подходя к инеевому мальчику или инеевой девочке и тщетно пытаясь заставить их вспомнить о жизни. Она гладит пионеров руками, целует их синие с золотыми губами лица, прижимает к ним сво? горящее сердце. Однако страшный вечный мороз, не имеющий температуры, сильнее сониной любви, и пионеры продолжают отдавать свой салют, и снег продолжает опадать, как лепестки цветущих на небе ледяных вишен, и зеркальные деревья, словно покрытые негативной пл?нкой, отражают его непрерывное движение вниз.
Лес редеет и Соня выходит на бесконечный мраморный космодром. Снег не лежит на н?м, но ступни Сони вс? равно пронизывают морозные иглы, когда она ступает босиком на полированный ч?рный камень. Посередине каменного пространства стоит огромная ч?рная пирамида, и двенадцать прекрасных комсомолок с заплет?нными косами, в ч?рных платьях до колен, держат в руках факелы, горящие синеватым пламенем коммунистической весны.
Соня медленно приближается к пирамиде, и снежинки тают на е? немигающих глазах. Она подходит к лестнице, восходящей по стене пирамиды к вершине. Комсомолки спускаются к ней, неслышно ступая стройными босыми ногами по широким мраморным ступеням.
- Здравствуй, смелая девочка, - шепчет ей одна из них, у которой каштановые волосы. - Наконец ты пришла, девочка со страшным талисманом в груди, чтобы солнце надежды встало над вечной зимой, - комсомолка наклоняются к Соне и целует е? в висок.
- Кто вы? - спрашивает Соня.
- Мы - архангелы революции, - в один голос отвечают ш?потом девушки. - Мы весталки Ч?рной Пирамиды, хранительницы вечного огня коммунизма, мы, комсомолки, умершие юными и безгрешными, собираем человеческую кровь, чтобы огонь коммунизма не погас в сердцах будущих поколений. Наши ноги, ступающие по ступеням священного камня, не знают неудобных туфель, уши, слышащие все звуки мира - золотых серьг, ногти, касающиеся жервенных пиал - химического лака, а рты, несущие вещее слово коммунизма - лживой помады. Наши косы не могут быть расплетены, потому что их заплетает завет вождя, наши платья не могут быть сняты, потому что их скрепляет завет вождя, наши мысли всегда чисты, потому что в них вечно длится мысль вождя...
- Ленин, - тихо произносит Соня, закрывая глаза. - Он здесь, рядом.
- Ленин спит, - шепчет комсомолка с каштановыми волосами, которую зовут Вера. - В сво?м Ч?рном Мавзолее, на Ч?рной Площади Ч?рного Кремля.
- Спит? - переспрашивает Соня.
- Вечный холод сковывает вождя, сила ужасного проклятия охраняет его смертный сон, - шепчет вторая девушка, у которой русые волосы и имя Женя. Никто, никто не может проникнуть в Ч?рный Мавзолей, потому что нет туда входа. Только ты можешь сделать это, ты, смелая девочка со страшным талисманом в груди. Но для этого тебе нужно войти в Ч?рный Кремль, который охраняют м?ртвые коммунисты. Они могут убить тебя вечной смертью. Они могут сделать так, что ты исчезнешь навсегда. Они погрузили вс? в вечный мороз. Скоро они проникнут и сюда, потому что огонь коммунизма слабеет. Ему не хватает чистой человеческой крови.
- Да, человеческая кровь стала грязна, - вздыхает черноволосая худая комсомолка со знакомыми Соне чертами лица. - Она вс? более походит на кровь свиней.
- Я где-то видела тебя? - спрашивает Соня. - Мне кажется знакомым тво? лицо.
