— Уф… уф… уф… — тяжело дышала Хана.

Она искала сына уже два с лишним часа. В такую непогоду путь в гору давался очень тяжело: каждый бугорок на дороге пытался ей помешать.

— Уф… уф… уф… А!..

Хана поскользнулась.

Хлюп!

Не успела она опомниться, как её нога по колено вошла в лужу, рябившую от капель. От резкого движения отстегнулся капюшон, но Хана бросила его и на четвереньках выбралась из западни. Она пошла дальше, но в резиновых сапогах захлюпала вода. Мерзость. Её нужно срочно вылить.

Хана устало присела на корни ближайшего бука и начала стаскивать с себя обувь. Руки соскальзывали, и первый сапог никак не поддавался. Наконец Хана всё же освободила ногу и потрясла ею. Она так торопилась выйти из дома, что выскочила без носков. Затем она вытряхнула грязную воду из сапога и снова надела его. Даже от таких несложных действий Хана снова запыхалась. Но стоило ей потянуться ко второму сапогу, как…

Шорох. В тумане буковой рощи мелькнул чей-то силуэт.

— Амэ!

Хана подскочила и устремилась прямо к нему. В такой ливень на безвестную гору никакой турист не полезет. А значит, это Амэ. Наверное, сбился с пути и заблудился в лесу. Хана бежала, сражаясь с цепляющейся за ноги травой.

— Амэ!

Шорох. В тумане не разобрать очертаний фигуры, но она похожа на Амэ. Фигура скрылась за деревом: видимо, сын её пока не заметил.

— Постой… Постой! — звала она изо всех сил.

Разросшаяся поросль и молодые деревья мешали Хане, не давая приблизиться. Но с другой стороны, она нашла Амэ и радость придавала сил. Фигура становилась всё ближе, всё отчётливее.

— Амэ!..

«Я так рада, что ты цел и невредим. Ну же, пойдём домой, а потом поехали за Юки. А затем…»

Шлёп!

Хана вступила в лужу, ахнула и замерла.

А затем медленно отвела ногу, обутую в облепленный листвой сапог. Это был вовсе не человек, а взрослый гималайский медведь.

Вш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! — Дождь резко усилился.

Хана не сводила с медведя ошарашенного взгляда и медленно отступала. Под ногой хрустнула ветка, чавкнула лужа. Наконец Хана упёрлась спиной в ствол — дальше отступать некуда. Глаза отводить тоже нельзя.

Медведь медленно повернулся на звук. С его подбородка свисали капли.

Гималайский медведь оказался куда больше, чем представляла себе Хана. Хотя она и знала, что эти медведи вовсе не такие свирепые хищники, как их бурые собратья, но от взгляда зверя у неё подкашивались ноги.

Тело будто окаменело от ужаса. Капли стекали по лицу и падали на землю. Она могла лишь стоять и смотреть на зверя. Хана впервые вживую встретила гималайского медведя.

Когда она только приехала сюда, в администрации ей объяснили, что свободные дома в деревни неспроста: в горах поселились медведи, кабаны и обезьяны. Они часто нападают на людей.

И действительно, Хана слышала, что медведи приходили в деревню и что были раненые. Как правило, напавших на людей медведей и кабанов отстреливают по программе защиты от диких животных. Непосредственную охоту доверили дяде Хорите, и тот несколько раз показывал Хане трупы животных, а затем с улыбкой добавлял: нападут медведи — сразу звони, придёт дядюшка Хорита с ружьём на плече.

Но что бы кто ни говорил, за все семь лет Хана так и не сталкивалась с ними. Более того, они даже в огород к ней не заходили. И хотя причина, скорее всего, заключалась в волчьих запахах Амэ и Юки, женщина всегда думала, что есть что-то ещё. Ей казалось, медведи понимали, где граница их территории, и не пересекали её.

Хане доводилось слышать от деда Нирасаки о временах, когда люди ухаживали за деревенским лесом, но всё равно почти не видели медведей, поскольку обе стороны знали, где проходит эта самая граница. Если Хана, поселившись в горах, случайно передвинула этот рубеж, то ничего удивительного, что медведи обходили её стороной.

Однако сейчас всё по-другому. Хана сама зашла на территорию медведя, пусть и совершенно не нарочно. Если что-то случится, ей останется лишь пенять на себя…

Медведь ещё долго смотрел на Хану. Возможно, прошло лишь несколько секунд, но для неё они растянулись на минуты и часы.

— …

Как вдруг…

Вш-ш-ш…

Дождь резко стих.

— У-у-у, — услышала она.

Из тумана появились два медвежонка и остановились рядом с медведем.

— !..

Хана изумлённо слушала медвежьи голоса.

Один из медвежат мельком глянул на неё, но быстро потерял всякий интерес и вернулся в туман. Второй уткнулся мордочкой в медведя и заскулил, словно просил поторопиться.

Взрослый медведь отводил взгляд медленно и с неохотой, но всё-таки пошёл на зов детёныша и исчез в тумане.

«Медведица. Это была их мать», — подумала Хана.

Наверное, она потеряла детёнышей из-за дождя и искала их по лесу. А теперь, отыскав, успокоилась.

«А как же я? Что я тут делаю?»

— Амэ, — обронила она, внезапно почувствовав облегчение.

Её спина заскользила по буковому стволу, и Хана осела на землю.

— Амэ… где ты?

В себя она пришла далеко не сразу.

Опустился ветер. Голубой свет падал в окно и выхватывал из тьмы очертания парт. Сохэй, дремавший в полутёмном классе, проснулся, зевнул и потянулся.

Затем глянул на дверь… и не смог сдержать крика:

— А-а-а-а-а! Что ты здесь делаешь?!

В дверях стояла ошеломлённая Юки. Вопрос её сильно озадачил.

— Как что… Тебя ищу.

Они вернулись в спортзал, но там оказалось пусто. Только холодный свет лампы отражался от пола.

— Что? Никого нет. Все по домам разошлись?

— Лишь за нами никто не приехал, — Сохэй подобрал брошенный рюкзак.

— Может, с мамой что-то случилось? — Юки тоже подняла ранец.

Она не верила, что мать решила не приезжать. Наверное, они разминулись. Или дома что-то произошло, и она просто не смогла.

Юки пыталась понять, что же могло случиться, но на ум ничего не приходило.

— Холодно…

Она потёрла голые руки — рукавов у платья не было.

— Айда бродить, — Сохэй бросил на девочку короткий взгляд и пошёл к выходу.

Взволнованная Юки осталась на месте.

— Юки, — позвал её Сохэй.

Девочка опомнилась и побежала следом.

— Эй, подожди меня.

Они гуляли по безлюдным школьным коридорам. Через окна пробивался голубой свет, горели красным аварийные огни, но лампы в коридорах уже выключили. В открытом нараспашку медкабинете виднелись холодные койки. Перед столовой тускло отсвечивала стальная тележка для тарелок. На доске в учительской красовался план со словами настолько сложными, что они напоминали иноземные письмена.

Почему в пустой школе так жутко? Вдали послышался гром.

— Что будем делать, если за нами не приедут?

— Жить в школе, что ещё.

— Но мы не сможем.

— Спать будем на койках в медкабинете.

— А есть что?

— Что в столовой осталось.

— А если за нами никогда не приедут? Останемся жить навсегда?

— Работу найдём. Газеты, там, разносить.

— Мы же дети. Никто нас не возьмёт.

— Соврём. Скажем, старшеклассники, хотим подрабатывать.

Они остановились перед ростовым зеркалом на лестничной площадке. Сохэй посмотрел на себя.

— Я похож на старшеклассника?

Юки тоже глянула на своё отражение и увидела худого, жалкого ребёнка. За старшеклассницу её никак не примешь.

— Нет.

— Правда? — Сохэй задумчиво наклонил голову.

Юки провела по волосам рукой и пробормотала удручённо:

— Я так хочу повзрослеть.

Сохэй скосил на неё взгляд, а затем вновь уставился в зеркало.

— И я.

— Уф… уф… уф…

Дождевик еле проглядывал под налипшими на него листьями.

— Уф… уф… уф…

Она шла на подкашивающихся ногах, постоянно наступая в лужи, едва успевая хвататься за обнажившиеся скалы.

— Уф… уф… уф…

Такую тропу и тропой не назовёшь, даром что в гору. Её ширины еле хватает на одного человека, склон крутой и весь бугрится корнями. Вниз по нему бегут грязные ручьи.