Сама не заметила, как отдалилась от остальных девушек, подошла к одной из повозок, такой же большой как та, на которой нас привезли. Я бесстрастно разглядывала прочные металлические бока, большие черные колеса, прозрачные, хоть и заляпанные местами грязью окна в той части, где сидел возница. Повозка казалась ужасно тяжелой, в голове мелькнула мысль, что ни одна лошадь – и даже пара – ее не сдвинет.

– Как же она ездит? – пробормотала я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Это какая-то магия?

– Это двигатель внутреннего сгорания. Изобретение айшев, – раздался рядом знакомый голос.

Я не ожидала его услышать, но не испугалась. Лишь медленно повернула голову и посмотрела на улыбающегося пепельноволосого дельца… То есть, того, кого приняла в свое время за дельца. Сейчас он, как и его тогдашний спутник, красовался в форме армии варнайцев.

– Здравствуй, красавица, – поприветствовал он, убедившись, что его узнали. На губах цвела все та же милая, доброжелательная улыбка, а в глазах светилось сочувствие.

– Здравствуйте, – пробормотала я бесцветным голосом.

На удивление или обиду за обман, как и на любые другие эмоции, просто не осталось сил.

– Вот, возьми.

Мужчина неожиданно протянул мне шуршащий бумажный пакет с промасленным боком. От него невыносимо вкусно пахло мясом, луком и жаренным тестом.

Я заглянула внутрь, чувствуя, как рот наполняется слюной, и обнаружила в пакете два плоских пирожка с хрустящей, ломающейся от неосторожного прикосновения корочкой. От запаха закружилась голова, организм напомнил, что сегодня мы с ним лишь наспех перекусили утром, а уже сгущались сумерки.

– Угощение за угощение, – объяснил пепельноволосый в ответ на мой вопросительный взгляд и уточнил: – За печенье. Тебе надо поесть. Тебя зовут Мира, да?

Я кивнула, жадно впиваясь зубами в первый пирожок. В рот потек горячий, но не обжигающий мясной сок, хрустящий гребешок пирожка слегка осыпался, но я поймала крупные крошки ладонью и подобрала языком, торопливо пережевывая и откусывая снова. Было плевать, насколько дико я выгляжу со стороны. Должно быть, приблизительно как Бардак, который неизменно накидывался на любое угощение с энтузиазмом оголодавшего варга.

– А меня Риталь Моран. Капитан Моран, адъютант генерала Шелтера, – как будто виновато уточнил он.

Я лишь снова безразлично кивнула, вцепившись в бумажный пакет и торопливо принимаясь за второй пирожок. Главное – не подавиться.

«А ведь только думала, что умереть от голода лучше, чем так жить», – напомнила себе с той же отрешенностью.

Оказалось, что умереть все-таки сложнее, чем жить. Какой бы жизнь ни была или обещала стать.

– Вы закончили?

От неожиданного громкого окрика генерала я все-таки едва не подавилась, потому что вздрогнула и проглотила кусок раньше, чем успела как следует прожевать. Он с трудом пролез в горло и камнем упал в живот. Риталь на мгновение ободряюще коснулся моего плеча и тут же пошел прочь, к генералу, а ко мне уже спешил зазевавшийся солдат, из-за невнимательности которого я умудрилась так далеко отойти от остальных. Пришлось быстро засунуть в рот остатки второго пирожка, чтобы его не отобрали.

Нас снова повели к повозке, на которой доставили сюда. Пока другие девушки покорно забирались внутрь, я следила взглядом за генералом Шелтером и капитаном Мораном, стоявшим у него за плечом. Шелтер отдал другому офицеру последние распоряжения, тот что-то коротко ответил и моментально встал еще прямее, вытягиваясь вверх, резким движением поднимая раскрытую ладонь и поднося кончики пальцев к козырьку фуражки. Генерал повторил его жест, но более расслабленно, после чего вместе с адъютантом и тем полковником, с которым спорил раньше, направился к маленькой повозке. Риталь открыл перед ним дверцу заднего сиденья, генерал снял фуражку, собираясь забраться внутрь, но вдруг остановился и обернулся, как будто снова почувствовал на себе мой взгляд.

Он посмотрел на меня, прямо в глаза, хотя нас разделяло довольно приличное расстояние. И все же мне показалось, что он снова проникает в меня. Не бесстыдными пальцами, как мужчина, проводивший «проверку», а в голову, в душу, заставляет сердце глухо ухать в груди то ли от вернувшегося страха, то ли какого-то другого, совершенно незнакомого чувства.

Резкий порыв ветра взметнул мои волосы и подол платья, слуха коснулся едва слышный шепот, но я не разобрала слов: меня как раз грубо толкнули в спину, давая понять, что пора забираться в повозку. И я забралась.

Захлопали дверцы, повозки снова грозно зарычали и зафыркали, качнулись и поехали. Я встала, придерживаясь руками то за стены, то за низкий потолок, чтобы не потерять равновесие, и выглянула в окошко в двери: ворота Оринграда стремительно удалялись. Сколько раз я представляла себе, как однажды пройду через них и оставлю родной город в прошлом, устремлюсь навстречу новой жизни, приключениям и необыкновенному мужчине, который изменит мой мир.

Что ж, сбылось. Я покидала Оринград, чтобы стать игрушкой в руках – или, правильнее сказать, в постели – главы Варнайского Магистрата. Это определенно навсегда изменит мой мир, низвергнув до положения падшей женщины. Да, предсказание ветра полностью сбылось. Кто только мог подумать, что все окажется… так?

«Надо было поточнее мечтать, – горько усмехнулась я, наблюдая, как ворота скрылись из вида и осталась только еще одна небольшая повозка, следовавшая за нами. – А теперь уж никто не виноват».

Разве что генерал Шелтер по прозвищу «Кровавый», который пришел и играючи завоевал сначала Сиран, а потом и Оринград.

Стемнело довольно быстро, едва мы отъехали от ворот, но тяжелые и резвые повозки варнайцев оказались оснащены яркими фонарями. Света от той, что ехала следом, хватало, чтобы мы могли хорошо видеть друг друга. Я только сейчас нашла в себе силы рассмотреть подруг по несчастью. Их было шестеро, и все они выглядели значительно моложе. Одна и вовсе казалась почти ребенком. Лишь кареглазой шатенке, сидевшей в дальнем от входа углу, на вид можно было дать лет двадцать.

Повозки двигались довольно быстро, мы вполне могли оказаться в ближайшем крупном городе Сиранской Республики еще до полуночи, не останавливаясь на отдых в деревне, что находилась у самой границы.

Фургон, в котором ехали мы, пугающе раскачивался, нас нещадно трясло на каждой кочке, от чего меня снова мутило, но два вкусных пирожка я была твердо намерена удержать в себе. Поэтому плотно сомкнула веки и сжала губы – так было легче переносить тряску.

Снаружи вдруг что-то бахнуло, потом заскрипело, завизжало. Нашу повозку повело в сторону, закачало сильнее. Я открыла глаза, но не поняла, что произошло. Снаружи опять что-то громыхнуло, взвизгнуло. Фургон резко развернуло и накренило, меня кинуло в противоположную стену, как бы отчаянно я ни пыталась удержаться за сиденье. Кто-то рядом закричал, а я больно приложилась головой обо что-то твердое. В глазах потемнело, и на какое-то время я отключилась от происходящего.

Когда сознание вернулось, грохот, крики и скрип стихли, зато в ушах появился навязчивый звон. В фургоне стало очень темно: фонари шедшей следом повозки исчезли. Я попыталась встать, но мне не удалось. В темноте не сразу удалось понять, что не так, но через несколько секунд я сообразила: повозка сильно накренилась, но не перевернулась, так и зависла под углом.

Снаружи раздались непонятные хлопки. Достаточно быстро я сопоставила звук с тем, что слышала, когда солдат выстрелил в Бардака. Только сейчас грохотали и одиночные выстрелы, и целые очереди, похожие на звук трещоток. Какой-то древний инстинкт заставил меня прижаться к полу… под каким бы странным углом он сейчас ни находился.

Рядом кто-то заплакал, а кто-то – зашептал молитву. Снаружи слышались грубые, резкие выкрики, но слов было не разобрать: шум в ушах мешал. Я зажала их ладонями, как будто это могло помочь, изменить происходящее.