– Знаю, ты желаешь ей только добра. Не думай, что тебя постигла неудача.

Она уже не могла с уверенностью сказать, какая неудача тревожит ее больше всего. Что Ханна не заговорит, что Алекс полностью встанет на сторону дочери или что она потеряет веру в собственные инстинкты. Они, каждый по-своему, слишком долго оправдывали ненормальное поведение Ханны. Может, кому-то из них надо было раньше предложить обратиться к психологу? Возможно, они не столько вникали в суть проблемы, сколько отгораживались от нее?

– Попробовать стоит, доктор Ямамото, говорят, очень опытная, – сказала Сюзетта более настойчивым, чем хотела, тоном, словно у них все еще оставалась возможность устранить ущерб, который Ханне могла нанести их медлительность.

– Я целиком и полностью поддерживаю эту идею.

Когда Алекс потянулся к ней, выражение ее лица смягчилось.

– Мне совсем не хочется, чтобы ты чувствовала себя одинокой, особенно… Тебе нужно поправить здоровье и прийти в норму. Порой я не знаю, как помочь, но всегда к этому стремлюсь…

Вниз по ступенькам запрыгал небольшой и твердый резиновый мячик. Через секунду – второй, за ним – еще один. У подножия лестницы они разлетелись в разные стороны, вслед за ними скатилась Ханна и стала носиться кругами, пытаясь их догнать.

– Ханна, вернись в свою комнату, пожалуйста.

Девочка не обратила на мать никакого внимания. Она схватила один из мячей, опять бросила его на пол, а когда тот отскочил, вприпрыжку помчалась за ним такими же резкими движениями, раскачиваясь на ходу и балансируя руками, чтобы сохранять равновесие.

– Ханна!

Сюзетта встала, обошла диван, повернулась к Алексу спиной и сложила руки на груди. Ей не хотелось, чтобы он видел, как тяжело ей сохранять самообладание. Она желала наброситься на дочь, закричать: «Ну что ты за дрянь такая, черт бы тебя побрал!», но не могла.

– Ты не могла бы поиграть наверху, пока мы не закончим?

Мимо Сюзетты проскакал мяч. Ханна, даже не взглянув на нее, бросилась за ним.

– Lilla gumman. Мы с мамой разговариваем. Иди наверх, я скоро буду.

Тяжело топая уставшими ногами, Ханна наконец собрала своих попрыгунчиков и медленно побрела наверх.

Дочь всякий раз старалась отомстить матери, когда та не шла у нее на поводу: щипала за самые чувствительные места, била в какое-нибудь особенно болезненную точку, кусала… Лицо Сюзетты покраснело от гнева, она чувствовала себя разбитой и не могла этого скрывать.

– Девочка всегда тебя слушается, – сказала она и опять села, расположившись рядом с Алексом.

– Видит меня не так часто.

– Тебя она любит больше.

– Неправда.

– Правда.

– Со мной, älskling, она даже не разговаривает.

Вот это да. Неужели Ханна, заговорив с ней, принесла ей победу, пусть даже жестокую и неприятную?

– Может, пришло время позвонить в «Саннибридж»? – спросил он.

Сюзетта затаила дыхание. Она не могла выплеснуть разом свои эмоции и выказать облегчение, поэтому потянулась к бокалу и сделала глоток.

К заведению под названием «Саннибридж» Алекс всегда относился с большой неохотой. Если отбросить дурацкое название[10], оно представляло собой альтернативную школу с углубленным изучением искусств, но недостаточно академическим, на его взгляд, уклоном. Когда Ханна была совсем еще крохой, они не раз спорили, куда ее определить: в «Грин Хилл экедеми» или во «Фрик скул», потому что обе производили впечатление и считались школами с высоким уровнем обучения.

Из «Грин Хилл» Ханну попросили пять недель спустя. Сидя перед небольшим советом воспитательниц и руководителей учебного заведения, Сюзетта с Алексом услышали, что девочка эмоционально не готова посещать детский сад. Ее «неспособность к взаимодействию» доставляла «значительно больше проблем, чем предполагалось ранее». Они, особенно Алекс, обиделись, когда в разговоре зазвучали более резкие тона и воспитательницы отбросили вежливость в сторону. Сам он никогда не видел, чтобы Ханна «агрессивно рычала», и не мог поверить обвинениям в том, что она «прятала игрушки только для того, чтобы ими не могли воспользоваться другие дети» и «злобно все ломала». В саду боялись, что их дочь в конечном итоге ударит другого ребенка: «Мы подозреваем, что она подожгла в столовой мусорную корзину», после чего Алекс потребовал вернуть плату за неоконченное обучение и выбежал из зала.

Сюзетта кротко извинилась перед персоналом и поспешила за мужем.

До провала с исключением из «Грин Хилл экедеми» она считала, что среди всех ее знакомых Алекса было труднее всего вывести из себя. И, даже разозлившись, он быстро остывал. Но в следующие несколько дней в нем клокотал гнев.

В итоге Сюзетта записала Ханну во «Фрик скул», и настроение Алекса вернулось в норму. Надеясь, что это поможет, она заранее предупредила новую воспитательницу о проблемах с поведением, с которыми Ханна столкнулась в предыдущем детском саду.

Сюзетта осознавала, что эта молодая женщина с татуировкой в виде изысканной улитки на запястье и крохотной нострилой в носу понятия не имела, какие трудности ждали ее впереди. Но при этом надеялась и молилась, что Ханна откликнется на ее юный безграничный задор, придет в восторг от улитки (либо от бунтарского пирсинга) и постарается ей понравиться.

Сюзетта заранее решила приложить все усилия и оградить Алекса от правды, если дело не заладится. До исключения дочери из первого детского сада он никогда не отгораживался от всех и не впадал в депрессию, а в таком состоянии она с ним долго справляться не могла.

Когда Сюзетта забирала дочь в первый день, воспитательница заметила: «Она, может, и тихая, но совсем не робкая, настоящий маленький вулкан». Конец уже можно было предвидеть. На пятый день молодая женщина, в беспокойстве заламывая длинные пальцы, сообщила, что Ханна им не подходит. Она без конца ломала на мелкие кусочки все карандаши. И, что еще хуже, любила вылавливать из аквариума золотых рыбок. Ее несколько раз на этом ловили, до тех пор пока наконец не обнаружили всех их дохлыми среди коллекции пластмассовых игрушек сходного размера. На восьмой день Сюзетту вызвали в детский сад, после того как Ханна сделала вид, что потеряла сознание от голода. Первым делом ее спросили, не страдает ли Ханна СГДВ[11]; потом усомнились в способности Сюзетты воспитывать детей.

Следующего вызова она ждать не стала, забрала Ханну из сада и рассказала Алексу правду лишь отчасти: дочка не умеет говорить, поэтому среди незнакомых людей впадает во фрустрацию. А потом предложила заниматься с ней дома. Девочка уже умела читать и производить простые арифметические действия. Алекс воспринял эту идею с энтузиазмом и обнял ее.

То, что сейчас ему в голову пришла мысль о «Саннибридже», означало, что он начал осознавать весь масштаб проблемы. Идея записать дочь на прием к психологу не показалась ему оскорбительной, хотя она этого боялась. Может, получив заказ на строительство в деловом центре города, он преследовал более эгоистичные цели и хотел, чтобы у Сюзетты высвободилось время на него. Или проникся ее страхом перед гниющими кишками и экскрементами в специальном мешке. Она не всегда могла сказать, что им двигало: интересы других – ее или дочери – или же его собственные. Но, возможно, учебное заведение, в котором упор больше делается на игру, станет для Ханны приятным развлечением.

– Уже апрель, в этом году слишком поздно, – сказала она, возвращаясь к действительности и выливая в бокал остатки вина, – но я узнаю, примут ли ее во второй класс.

– Конечно, примут. – Он безгранично верил в дочь. – Для своего возраста она так много знает, они наверняка разглядят в ней молчаливого гения.

Он улыбнулся, и вокруг его глаз появились тонкие морщинки.

– Я запишусь на прием.

Алекс наклонился к ней и поцеловал.

– Я уверен: врач, новая школа – это сработает. Может, к осени она даже заговорит, и тогда у нас появится возможность выбирать из многих школ.