«Мне кажется, ты придумываешь», – отвечаю я.
«Так почему они жрут меня, а не вас?»
«Ты потеешь, – легко заявляет Вивиан. – Насекомые обожают пот. Так что мажьтесь дезодорантом».
В моем кармане звонит телефон, и я возвращаюсь в реальность, пробуждаюсь от мрачного сна. Это Марк. Он пытается позвонить мне по видеосвязи, и я сильно сомневаюсь, что у него что-то получится.
– Привет, Вероника Марс! – говорит он, как только я нажимаю на «Ответить». – И как твое расследование?
– Я только приступила.
Я сажусь на кровать и вытягиваю руку, чтобы Марк видел мое лицо. – Не могу долго говорить. Тут просто ужасно ловит.
Марк драматично хмурится в ответ. Он стоит на кухне своего бистро. Я могу разглядеть блестящую стальную дверь морозилки за его плечом.
– И как тебе лагерь «Кристал лейк»[1]?
– Ну, я пока не нашла ни одного убийцы в маске.
– Думаю, это плюс.
– Зато я живу с тремя подростками.
– И не в домике на колесах, – говорит Марк. – Ну и какие они?
– Ну вообще они довольно прикольные, но мне кажется, что это слово устарело.
– Оно не выходит из моды. Это как классическая пара джинсов. Или водка. Ты что, сидишь на двухъярусной кровати?
– Угу, – отвечаю я. – И да, она очень, очень удобная.
Марк тут же приходит в ужас:
– Господи боже. Прости меня. Это же я убедил тебя поехать.
– Неправда, ты лишь слегка меня подтолкнул.
– Если бы я знал, что там спят на двухъярусных кроватях, я бы молчал.
На мгновение картинка исчезает, а потом лицо Марка расплывается в пикселях.
– Я тебя очень плохо слышу, – говорю я.
Дело в моем телефоне. На экране исчезла последняя полоска, а Марк замер в причудливой размазанной абстракции. Но я все-таки его слышу, хотя и через слово.
– Ты… погулять… скучай… ладно?
Телефон сдается, звонок обрывается. Вместо лица Марка я вижу свое собственное отражение. Смотрю на себя и удивляюсь. Я выгляжу усталой и истощенной. Понятно, почему Миранда решила пошутить про мой возраст. По сравнению с ними я кажусь старой бабкой.
В этот момент я задумываюсь, как бы выглядели девочки, доживи они до сегодняшнего дня. Эллисон, наверное, была бы милой и невысокой, совсем как ее мама. Несколько лет назад я видела ее в новой постановке «Суини Тодда». Весь спектакль я просидела, думая о том, стоит ли в ее гримерке фото Эллисон, вспоминает ли она о ней, грустит ли.
Натали точно была бы в прекрасной форме, потому что занималась бы спортом в университете.
А Вивиан? Осталась бы такой же. Худой и стильной наглой красоткой. Я представила, как она появляется прямо передо мной, смотрит оценивающе и заявляет:
– Нам надо серьезно поговорить. Про твою прическу и твои шмотки.
Я засовываю телефон обратно и открываю чемодан. Переодеваюсь в шорты и форменное поло. Я получила несколько штук по почте еще пару недель назад. Все остальное надо запихнуть в ящик. Даже тот не поменялся с прошлого раза: на атласной обивке видны серые разводы.
Я закрываю крышку и пробегаю по ней пальцами, чувствуя неровности и зазубрины. Крышка испещрена вырезанными именами. На память мне приходит еще кое-что. Первое утро. Я склонилась над ящиком и держу тупой карманный нож.
«Вырежи свое имя», – торопит меня Эллисон.
«Так все делают, – говорит Натали. – Это традиция».
Я решила не нарушать сложившиеся правила и вырезала на темном дереве две буквы:
Вивиан все это время стояла рядом и мягко подбадривала меня: «Оставь свой след. Пусть все знают, что ты тут была. Что ты существовала».
Я смотрю на другую половину, на два ящика, принадлежавших Эллисон и Натали. Их имена почти стерлись и не выделяются среди других. Я двигаюсь к четвертому ящику. Вивиан вырезала свое имя прямо по центру и не поскромничала. Буквы выделяются на фоне других. Они огромные.
Я открываю его. Я знаю, что он принадлежит Миранде, что я не найду одежду Вивиан, ее принадлежности для рисования и пузырек духов «Обсешн». Вивиан клялась, что привезла его, чтобы маскировать запах спрея от насекомых.
Там и правда лежат вещи Миранды. Майки в обтяжку, кружевное белье, совершенно не подходящее для лагеря. В углу – на удивление внушительная стопка книг в мягкой обложке. Я вижу «Исчезнувшую», «Ребенка Розмари» и несколько детективов Агаты Кристи.
Обивка, впрочем, такая же. Бордовый атлас, как и в моем ящике. На нем нет разводов, но зато имеется прореха длиной сантиметров в пятнадцать. Она бежит по левой стороне сверху вниз, и изнутри торчат перья.
Это был тайник Вивиан. Там она хранила подвеску в форме сердечка, которую снимала только на ночь. Золото и маленький изумруд по центру.
Я узнала про тайник, потому что случайно увидела, как Вивиан прячет украшение в первый же день. Я сидела у своего ящика и искала зубную щетку. Она встала на колени и сняла цепочку с шеи.
«Какой красивый, – сказала я. – Семейная реликвия?»
«Он принадлежал моей сестре».
«Принадлежал?»
«Она умерла».
«Извини». Я заволновалась. Я никогда не встречала людей, у которых умерла сестра. Я не знала, как себя вести. «Я не хотела тебе напоминать».
«Ты не виновата, – сказала Вивиан. – Я сама завела эту тему. Да и вообще, про такие вещи говорить нормально. Ну, так считает мой психолог».
Я заволновалась еще сильнее. Мертвая сестра и психолог? В моих глазах Вивиан мгновенно стала кем-то вроде экзотического зверя.
«А что с ней случилось?»
«Она утонула».
«Ой», – сказала я и замолчала в удивлении.
Вивиан тоже не проронила ни слова. Она засунула пальцы в прореху и спрятала украшение.
Я смотрю на старый тайник и тереблю свой браслет. В отличие от Вивиан, я никогда его не снимаю – ни на ночь, ни в душе, ни в мастерской. И это заметно. На каждой птичке есть царапины, похожие на шрамы, а клювы перепачканы краской.
Я вытягиваю руку и залезаю пальцами в прореху. Ткань щекочет запястье, а я шарю по крышке. Вряд ли там что-то будет. И я точно не найду кулона. Вивиан уходила с ним из коттеджа. Я шарю в тайнике, потому что хочу убедиться в том, что здесь не осталось ни единого следа Вивиан.
Я ошибаюсь.
В самом низу есть что-то, засунутое между деревом и обивкой. Это кусок бумаги, сложенный пополам. Я пробегаю пальцами по сгибу, чтобы понять, насколько он длинный, а потом подцепляю его за край и вытаскиваю на свет божий.
Бумага потемнела от времени. Оттенок неприятный, напоминает засохший желток. Лист хрустит. Я разворачиваю его – и вижу фотографию, которая кажется еще более старой.
Вначале я изучаю снимок. Такой скорее найдешь в музее, а не в летнем лагере. По краям она истрепалась. Цвет – сепия. На ней изображена молодая женщина в простом платье на фоне голой стены. Женщина слегка повернулась, поэтому видно, что по ее спине бегут длинные темные волосы.
Она прижимает к груди серебряную щетку для волос так, будто это нечто ценное. Жест кажется мне милым, хотя можно предположить, что женщина так сидит из тщеславия. Она целыми днями расчесывает волосы невероятной длины. Распутывает узлы, приглаживает пряди. Но приглядевшись к ее лицу, я понимаю, что вряд ли она таким занимается. Она должна быть расслабленной, но я вижу, что ее губы плотно сжаты. Она напряжена. Ее глаза – темные и дикие. В них грусть, одиночество и что-то еще. Что-то хорошо мне знакомое.
Горе.
Я смотрю в эти глаза, и они кажутся мне родными. Я видела это выражение на своем лице, когда покидала лагерь «Соловей».
Я переворачиваю фотографию и вижу, что на обороте написано имя.
Элеанора Оберн.
У меня возникает масса вопросов. Кто эта женщина? Когда был сделан снимок? Откуда он у Вивиан? Почему она спрятала его в ящике?
Страница не дает мне ответов. Складывается впечатление, что это листок из чьего-то блокнота. На нем лишь грубый набросок. Я вижу бесформенное пятно, слегка напоминающее огурец из узора бута. Вокруг – сотни быстрых отметок, росчерком. Они сделаны в одно движение, быстрое и сильное. От одного взгляда на них у меня начинает болеть рука. Под огурцом, среди линий, я вижу несколько неопределенных форм. Это не круги, но и не квадраты. Левее изображен еще один кругоквадрат, побольше.