Бо по привычке сел, расшнуровал свои рабочие ботинки и снял их. Он снова встал, держа ботинки в руке, и открыл дверь. Впустив Эрика, он закрыл дверь за ними и поставил ботинки на коврик, который видал лучшие дни.

— Можешь бросить свои вещи где угодно, — сказал он Эрику.

Как только Эрик скинул свой рюкзак, Бо повёл его по маленькому коридору в гостиную и включил свет. К счастью, всё было не слишком плохо, по большей части потому, что в комнате было достаточно места не только для огромного чёрного кожаного дивана, который занимал целую стену, и телевизора размером с Монтану, который висел на другой стене. Единственный другой предмет мебели — кофейный столик из стекла и хрома — стоял между диваном и телевизором и держал на себе скрученные дырявые носки и остатки вчерашнего ужина.

Возможно, было слегка неряшливо. Но в целом не сильно плохо.

Бо оставил дверь в свою спальню открытой и даже издалека видел, что пол забросан грязной одеждой — нет худа без добра, потому что он не мог вспомнить, когда последний раз пылесосил. К счастью, незастеленную кровать было видно только чуть-чуть, а ванная, находящаяся рядом, была полностью скрыта от взгляда.

Однако, кухня была другим делом.

Так как она была открыта со стороны гостиной, никак нельзя было упустить беспорядок, который вышел у Бо из-под контроля. Каждый дюйм тумбочек покрывали грязные тарелки, всё ещё с остатками того или иного блюда, а раковина с горой была наполнена практически всей посудой, которая у него была.

И ни одна из тарелок не была вымыта за памятное прошлое.

Маленький круглый столик в углу — за которым Бо никогда не ел и думал, зачем вообще его держит — был усыпан газетами, которые он едва ли читал, и назойливой рекламой, которую он туда бросал из-за того, что девать её было больше некуда. Ещё там были различные коробки от хлопьев, большинство из которых тех фирм, которые клали внутрь игрушки.

Не совсем здоровая пища, но опять же, с утра он обычно спешил.

Ужин был другим делом, и так как Бо нравилось готовить, плита обычно была чистой. Однако в этот момент на ней стояли кастрюли, оставшиеся после спагетти, которые он ел в среду вечером, и на поверхности засохли капли соуса.

Даже урна у задней двери была переполнена, и на полу вокруг неё были липкие пятна, к которыми Бо прилипал носками, спеша достать пакет и завязать его. Чувствуя себя глупо, он открыл заднюю дверь и выкинул пакет на маленький балкон. Он повернулся лицом к Эрику, который по-прежнему стоял в гостиной с ошеломлённым видом.

Бо неловко пожал плечами.

— Я говорил тебе, что здесь небольшой беспорядок.

— Небольшой беспорядок? Бо, эта квартира выглядит как Гаити после землетрясения. Твоя мама знает, что ты так живёшь?

Возникла долгая неловкая пауза.

— Моя мама умерла, когда мне было двенадцать, — тихо произнёс Бо.

— Вот чёрт, — Эрик закрыл глаза и провёл рукой по губам, будто мог стереть слова, которые только что вылетели. — Прости.

— Всё в порядке.

— Нет. Не в порядке, — Эрик открыл глаза, полные извинений. — Иногда у меня очень длинный язык.

— Всё нормально, правда. Ты не знал.

— Может быть, но знал, что где-то что-то не так.

— Откуда?

— Потому что ты никогда не говоришь о ней. Ты постоянно говоришь об отце и о братьях, но никогда не упоминал свою маму. Но я даже не задумывался... ты не против, если я спрошу, как она умерла?

Снова возникла пауза, но на этот раз она была не столько неловкой, сколько болезненной.

— Она покончила с собой.

Эрик резко развернулся к нему спиной, но почему-то теперь, когда начал, Бо не хотел останавливаться.

— Не то чтобы кто-то в моей семье действительно это осознаёт. Официальная версия заключается в том, что она погибла в автокатастрофе.

— Тогда как ты понял, что это было намеренно?

— Потому что не важно, как сильно я хотел верить в официальную версию, в конце концов, я повзрослел достаточно и понял, что одна машина на пустом шоссе в идеально ясный день не может случайно врезаться в опору моста, убив единственного пассажира, которая случайным образом в это время не была пристёгнута, только если что-то где-то было не так, — Бо прочистил горло. — И у меня был приятель в отделе полиции, который поднял документы по делу.

— И?

— Там всё было написано чёрным по белому. Никаких наркотиков или алкоголя в организме. Никаких следов торможения. Никаких нарушений правил. Официальная причина смерти: не установлена. Не официальная: суицид.

Не поворачиваясь лицом к Бо, Эрик спросил:

— Ты знаешь, почему она это сделала? У неё была депрессия или...?

— Я такого не помню. Я однажды пытался спросить у отца, но он отказался об этом говорить, а когда я надавил... Давай просто скажем, что тот факт, что после этого я неделю не мог сидеть, убедил меня никогда больше не задавать вопросов.

Эрик кивнул, но всё равно не поворачивался, и что-то в положении его плеч было каким-то... не таким.

Спустя мгновение Бо подошёл туда, где он стоял, но Эрик не разворачивался к нему лицом, а когда он накрыл ладонью его руку и попытался его развернуть, Эрик устоял.

— Что такое? — спросил у него Бо.

— Ничего.

Бо снова попытался развернуть его, на это раз чуть более настойчиво, и Эрик снова воспротивился, даже сделал шаг назад от него.

Знак «не приближаться» был ясным как день.

Не уверенный, что происходит, Бо перестал пытаться к нему прикоснуться, но не мог не спросить:

— Эрик, что случилось?

— Ничего не случилось. Я просто сожалею, что ты потерял свою мать, вот и всё.

Слова были достаточно чёткими, но его голос звучал странно. Приглушённо. Бо совсем запутался. Затем его осенила сумасшедшая мысль.

— Ты плачешь? — спросил он.

— Да, — коротко ответил Эрик.

— Почему?

— Я тебе сказал: я сожалею, что ты потерял свою мать. А теперь ты можешь дать мне минутку, пожалуйста?

Бо был серьёзно сбит с толку.

— Почему ты плачешь из-за моей мамы? Ты ведь не был с ней знаком.

— Знаю.

— Тогда почему плачешь?

— Потому что со мной такое бывает, ладно? — произнёс Эрик, его терпение явно было натянутым. — Я плачу. Плачу из-за всего. Плачу из-за реклам о спасении детей. Плачу из-за открыток «Холмарк». Плачу из-за каждой чёртовой вещи. А теперь, почему тебе просто не пойти в душ или ещё куда-нибудь и оставить меня одного?

Вместо того, чтобы пойти в ванную, Бо сделал ещё один шаг к Эрику, но Эрик в ответ сделал шаг прочь. Бо попытался его обойти, но Эрик снова отвернулся — будто между ними происходил какой-то зловещий ритуальный танец.

Теряя терпение, Бо положил руку ему на плечо, чтобы удержать на месте, а когда Эрик попытался дёрнуться, он сжал руку крепче и слегка встряхнул его.

— Прекрати, — скомандовал он.

— Я пытаюсь, придурок!

Теперь Бо действительно слышал в голосе Эрика слёзы.

— Нет, я имею в виду: прекрати от меня прятаться. Мне плевать, что ты плачешь. На самом деле, я думаю, это отчасти мило.

Эрик напал на него.

— О да? Что ж, попробуй быть единственный мальчиком в седьмом классе, который плачет, когда умирает хомячок, и посмотрим, как тогда будет мило. Вот тебе и посмешище класса, и не в лучшем смысле.

Не зная, что ещё сделать, Бо послушал своё нутро и обвил Эрика руками, притягивая его в объятия. К его везению, Эрик не сопротивлялся, но и не расслабился.

Надеясь облегчить какое-то напряжение, Бо произнёс:

— Знаешь, даже если по моей квартире не видно, я уже не в седьмом классе. А это значит, что я не буду дразнить тебя из-за слёз. Особенно из-за такого повода. Грустно, когда кто-то так с собой поступает. Не говоря уже о том, как это повлияло на всех нас.

— Но дело как раз в этом, — натянуто произнёс Эрик. — Это твоё горе, не моё. Так что это я должен тебя успокаивать, а не наоборот.

— Меня не нужно успокаивать. Я уже давно преодолел её поступок.

Эрик издал звук, который мог быть смехом.