Чтобы ответить на эти вопросы, нужно обратиться не столько к истории ткацкого производства и культурно-гигиенических практик, сколько к социальной и моральной символике. И здесь особое значение приобретает проблема цвета. Обратившись к ней, мы выйдем из круга идей, связанных с пейоративными полосками, и вернемся в мир «правильных» полосок, который мы пока видели лишь мельком, когда говорили об эпохе романтизма. Но сейчас речь пойдет о полосках совсем другого рода, и основным вопросом станет не их расположение (горизонтальное или вертикальное), но цвет и ширина, а главное — вновь и вновь возникающая проблема социальной нормы. На этот раз — в связи с гигиеной тела.
Начиная с эпохи феодализма и вплоть до «второй промышленной революции» (конец XIX века) одежда и ткани, соприкасающиеся с голым телом (рубашки, вуаль, кальсоны, простыни), могли быть или белыми, или неокрашенными. В некоторых монастырских уставах, например, специально оговаривалось, что одежда такого рода не должна быть «суровой», небеленой — это максимально точно передавало идею «нулевой степени цвета». Дело в том, что краски считались чем-то потенциально нечистым (особенно если они содержали вещества животного происхождения), более или менее бесполезным и уж точно нескромным. Они не должны были соприкасаться со столь интимной поверхностью, как кожа. На этом во все времена сходились приверженцы самых разных традиций: в XII–XIII веках — цистерцианцы и францисканцы (святой Бернар и святой Франциск отличались особой нетерпимостью к краскам и цвету), в конце Средневековья — авторы законов против роскоши, в эпоху Реформации — протестанты (известные своим неприятием всего цветного), во времена Контрреформации — католики (поскольку они были вынуждены принять некоторые протестантские ценности). Наконец, ту же тенденцию мы наблюдаем в эпоху становления индустриального общества, унаследовавшего в этом отношении, как и во многих других, традиции протестантской этики[71]. Таким образом, с XI по XIV век постельное и нижнее белье было либо белым, либо бесцветным[72].
Положение начало меняться после 1860 года, сначала в Соединенных Штатах и Англии, а потом и в остальной Европе. По мере освобождения от гнета протестантской этики, капиталистической морали и буржуазных ценностей производители и потребители товаров начали продавать и покупать нижнее и банное белье, постельные наборы и спальные костюмы, выполненные уже не из некрашеных или беленых тканей, но «в цвете» — явление это, поначалу незаметное, приобретало все больший размах, особенно накануне Первой мировой войны[73]. Этот процесс постепенного перехода от белого к цветному продлился больше века, причем эволюция происходила по-разному, в зависимости от типа ткани и категории одежды. Если в 1860 году голубая рубашка была чем-то немыслимым, то в 1920 году она уже была достаточно популярна, а в 1980 году стала банальностью (сегодня мужская голубая рубашка — обычная будничная одежда, она распространена даже больше, чем белая). При этом и том же 1860 году постель из ярко-зеленой или красной ткани нельзя было даже вообразить, и такое положение продолжалось не только в 1920-м, но и в 1960 году. Десять лет спустя ситуация изменилась, и сегодня такое белье встречается, хотя и не слишком часто. Таким образом, разноцветные ночные рубашки появились в результате последовательной эволюции, в случае же простынь и постельных наборов, напротив, произошел резкий скачок.
Итак, в каждой области переход от белого к цветному осуществлялся в своем ритме. Однако было два элемента, которые на промежуточном этапе использовались всюду: пастельная гамма и полоски. Собственно, нигде не наблюдалось резкого сдвига от белого к ярким и насыщенным цветам; всегда были промежуточные этапы, когда господствовали ткани в полоску и ткани, окрашенные в пастельные тона, будь то нижнее белье, полотенца или ночные сорочки. В истории одного и того же изделия бывали периоды, когда пастель и полоски мирно сосуществовали — цвет постепенно укреплял свои позиции либо за счет пастельных и ненасыщенных тонов, или же благодаря сочетанию (в форме полосок) белого и других цветов, также неярких оттенков. В обоих случаях начало этого процесса, т. е. период до 1920-1940-х годов, характеризовалось преобладанием холодных тонов[74].
Здесь надо отметить абсолютное, почти грамматическое соответствие между полосками и пастелью как в конце XIX века, так и в наше время (к другим эпохам и культурам эта аналогия неприменима). Пастельный цвет — не вполне цвет, цвет несостоявшийся, «цвет, не решающийся назвать свое имя»[75]. Полоски же выполняют сходную функцию, играя роль полуцвета, — цвет в полосатой ткани как бы усечен, перемежаясь с белым. И в том и в другом случае цвет оказывается как бы прибавочным знаком, почти как в геральдике, и хотя технически это разные вещи, у них одна и та же двойная функция — придать некую живость белизне и добиться чистоты цветовой гаммы. Полоски и пастель позволили освободиться от долгого засилья белых и небеленых тканей, не нарушая норм гигиены и социальной морали. Надо сказать, что все вышесказанное относится не только к тканям и одежде, сходный процесс происходил и в других областях, связанных с гигиеной, здоровьем и уходом за телом, как то: стены кухонь и ванных комнат, больничные палаты, плитка для бассейна, бытовая техника, посуда, туалетные принадлежности и упаковки лекарственных средств. Здесь также имел место переход от гигиенического белого к живым и разнообразным краскам при посредстве полосок и пастельных тонов.
Но вернемся к текстильным изделиям. Если посмотреть вокруг, мы увидим, что гигиенические полоски — порождение индустриального общества, нечто вполне далекое от полосок, о которых мы так подробно говорили, прочно обосновались в нашей повседневности. Мы все еще носим полосатые рубашки[76] и пижамы, пользуемся салфетками и полотенцами в полоску, спим на полосатых простынях. Полоски сохранились даже на покрытии наших матрасов. Будет ли самонадеянностью предположить, что эти пастельные полоски, соприкасающиеся с нашим телом, призваны не только сохранять его в чистоте, но и защищать его? И защищать не только от грязи и внешних воздействий, но и от наших собственных желаний, от нашего извечного влечения к нечистоте? Здесь снова уместно вспомнить о защитных полосках, полосках- фильтрах, которые мы упоминали в связи с заключенными и каторжниками.
Как бы то ни было, очевидно, что в течение долгих десятилетий обществом были выработаны определенные культурные коды, объединяющие полоски и гигиену. В этом отношении типичен случай с рубашкой и костюмом (в современном значении слова). Здесь установилась настоящая знаковая система, классифицирующая отдельных лиц и группы людей по социокультурному признаку, в зависимости от типа полосок на одежде: перемежают ли они белый с яркими или же с пастельными цветами, широкие они или узкие, вертикальные или горизонтальные, сплошные или прерывистые. Одни полоски считаются вульгарными, иные свидетельствуют о хорошем вкусе их хозяина, некоторые могут стройнить или выделять человека[77], другие — старить или молодить. Какие-то полоски могут быть в моде, а какие-то нет. И, как часто бывает, эти типы полосок используют друг друга, переходят в свою противоположность, позволяют отличать один социальный класс от другого, одну страну от другой.
В послевоенный период в западном обществе сформировались определенные конвенции. Там, где речь идет об одежде, соприкасающейся с телом, а также о некоторых видах верхней одежды, тонкие полоски бледных оттенков более популярны, чем широкие полосы контрастных цветов. Таким образом, та же рубашка и костюм в полоску могут быть характерны и для банкира, и для преступника, однако это будут разные полоски: в первом случае они будут тонкими и неброскими, во втором — широкими и бросающимися в глаза.
