– Мой к Врангелю ушёл, так что ещё покуражился… Недолго… На «Живом»³ потонул. Но может и не совсем зря – бабка-то в Евпатории родилась. – Будто отряхнувшись от невеселых мыслей, наш казак опять глядел почти также браво и только, что не подмигивал пассажирам.

– Ну да, эвакуация – пробормотал Аркадий.

«Исакыч» – не отчество никакое, так – дружеский шарж. Это я Аркадию, кстати, приклеил. Несколько лет назад приперся он на костюмированную вечеринку в пенсне и френче. Образ сложился вполне гармоничный, надо сказать. Одна экзальтированная поклонница из его немногочисленной армии заявила даже, что напоминает он ей в этом прикиде, ни много ни мало – Исаака Бабеля. Ну похож и похож. Так он же начал пыжиться и соответствовать по-своему. Как там Алёша чуть выше слово заворачивал – не помню – подражать, в общем. Имейлы от него теперь стали приходить «с тов. приветом» вместо обычного «best regards» и тэдэ и тэпэ. Исторический период изучил – местами, так очень прилично. Ну и временами его замыкало на новом увлечении, и он начинал «гнать» – мог не к месту «Одесские рассказы» цитировать или, вон как сейчас, про Гражданскую грузить. Сам себе конечно нравился безумно, в эти минуты. И, похоже, не только себе. Армия поклонниц пополнилась, точно Красная пленными казаками – это стало слишком очевидным, чтобы отрицать. Вот я и аккумулировал нашу с Алёшей иронию в этом прозвище. И зависть ещё. Да и ревность, наверное. Всё-таки Бабеля я всегда считал своим любимым писателем, а Аркаша меня от этой любви теперь как бы отодвинул. Хотя, он и на самом деле похож!

– Куда же казачков дели? – Алёше не терпелось вернуть себе привычную центральную роль в разговоре.

– Из Крыма-то? Так на корабли погрузили… – Начал Аркадий

– Уймись, Исакыч! Памятник куда убрали?

– Да там всего один и если бы казак ещё… – Григорий закурил.

– Будёновка помешала значит? – так я и не понял, кто это сказал, но по приметам – мои парни.

– В девяностых власть же переменилась – Он старался выдыхать дым в окно, но назад все равно задувало. Алёша притворно закашлялся, будто от табачного дыма:

– Хотел сказать: «наконец-то»? Гриш, не слышу радости в голосе. – Пришла очередь Алексея зубоскалить.

– Ух ты, страх потерял? – Григорий сделал движение, словно собирался бросить перетянутый дермантином руль.

– Руки на руль, контра! – Истошно завопил Алексей, и старенькие жигули взорвало общим, неожиданно дружным, хохотом. Григорий басовито гоготал, однако держа руль обеими руками. Аркадий беззвучно трясся, то и дело вытирая слёзы. Звонко и заливисто похохатывал Алёша.

– Да уж – всхлипывал Григорий – Заверещал показательно… «Контра» … Мститель наш, неуловимый.

Резонанс наступил.

Алёша уже нашёл в сети фото и сунул под нос Григорию:

– Ну да. Он.

Конник сидел верхом на вздыбленном коне в профиль, натянув поводья одной рукой и развернув на зрителя неестественно широкие плечи, лицом получался уже анфас. Правая рука опиралась на рукоять сабли.

– Понятно. Красный богатырь – Алексея тема откровенно не сильно трогала.

– Шинели нет, летняя форма – ну это Исакыч, ясное дело, ввернул. – Отвезли может куда?

– А бес его… Срезали, говорят… Может бульдозером… Вроде насовсем.

– Да, червонный казачок, никто за тебя, видать, не вступился – вздохнул Аркадий.

– Сыскалась заступница – покосился на него через зеркало Григорий – Да жидковата оказалась супротив упырей при погонах. Слухи ходили, новому фээсбэшному назначенцу в области прям поперек горла этот монумент встал.

– А отважная женщина?

– Ксюха-то – одноклассница моя – в Вёшенской, кстати, в музее смотрителем.

– О! Григорий и Аксинья? – Повернулся Алёша, почуяв игривый контекст.

Тут мы, то есть Аркадий с Алексеем, на мгновение увидели широкую казацкую улыбку – во весь ровный ряд желтых прокуренных зубов:

– Не Аксинья – Ксения – тепло так проговорил – Она по Витьке Рябому сохла. – усмехнулся – Вот жизнь. Ему и писала потом, чтобы буденновца не трогали – он как раз главой района тогда заступил.

– Не ответил, выходит, он ей взаимностью. Да, дядь Гриш?

– Что ты? По малолетству жгли, степь аж гудела и стонала – какая любовь промеж них случилась… Верхом-то у нас тут многие до сих пор приучены. Но эти двое всем фору давали. Ксюха, известно, Витьку уделывала всякими дедовскими Ермаковскими приёмчиками. Виктор-то не из казацкой семьи, приезжий… Да вот только кончилось всё у них враз… Застукала она его, чего уж, бывает по молодости-то… Только не простила, не смогла. Да нет, он бы и рад был помочь потом с памятником. Но куда ему? Резников этот, фээсбэшник, больно круто запрягал – бандюкам даже вздрюч устроил, сам и стал тут бандитом, поглавней прочих. Уехал через год в Москву обратно, но людей положил – шахиды позавидуют.

– Гордая равно несчастная? – подросток наш твердо держался максималистских позиций.

– Гордая – не гордая, но мстительная – факт. Виктора из партии чуть не сковырнула, хотя имелось за что. Она тогда в колхозе парторгом вызвездилась.

– Погоди-ка. Музей в Вёшенской – это такой карьерный взлет, да?

– Ой, глумлив ты. В простоте спросить гонор не даёт? – Григорий досадливо отвернулся – После писем тех за памятник карьера-то у ней и оборвалась.

– А хахаль ёйный руководящий что ж? – Хотели «в простоте» – получите – Алёшин месседж кричал и провоцировал. Ещё пара таких подковырок и Григорий его порвёт, чего доброго.

– Витька не слабак, только втрескался крепко, видать. Женился потом, двух сыновей нажил, развелся. До сих пор Ксюшу любит, наезжает. Ни слова от неё, говорит, за двадцать с лишним лет! Видимся иной раз – вожу его, пока шофер в отпуску.

– А она?

– Одна. – Поджал губы. – Ну всё, приехали. На площади сейчас крутанусь и вылазьте.

Аркадий церемонно начал раскланиваться:

– Спасибо вам, Григорий за нескучную доставку. Теперь хоть за роман садись.

– О, а ты шож, писатель? – Аркадий скромно потупился и не ответил.

А мог бы ведь честно признаться: да, мол, и довольно известный, член союза писателей СССР – Бабель Исаак Эммануилович, расстрелян в сороковом. Вот бы у Гриши физиономия вытянулась.

Мы ведь сокурсники, окончили весьма именитый технический вуз. По специальности, правда, никто потом работать не стал. Алёша, например, продаёт авиационные агрегаты. Говорят, «продажник от бога» – гримаса эпохи, Господи прости. Аркадий в большом холдинге трудится. Должность его по какой-то верхней иронии называется «технический писатель». Ну а я себя мню писателем настоящим. Вот допишу этот рассказ и смогу уже с полным правом заказывать визитки. А технический – тот, который инструкции пишет, бизнес процессы человеческим языком описывает и т.п. – обеспечивает коммуникации живого с неживым и искусственным. Вот, а после этого диалога с Григорием закралось у меня сомненьице. Не пописывает ли наш ролевик кое-что кроме инструкций своих. Он же, зараза, нем, о чём ни спроси. Говорит исключительно, когда самому большая нужда приспичит. Памятуя творческий концепт тов. Бабеля, начинаешь невольно проецировать. Быть может он уже не тот, что прежде – «технический», просто ему, как и обожаемому кумиру, необходимо «несколько лет молчать, для того чтобы потом разразиться». Ждём теперь, пока сундук свой распечатает.

Алексей достал портмоне, и Аркадий будто спохватился:

– Постойте, Григорий. А почему же именно она? В смысле, пыталась памятник сохранить?

Гриша, похоже, кого-то увидел и вдруг заторопился:

– Всё, больше не могу. Сами у неё спросите… Там фотка на стене… Может расскажет… – Мои выгрузились на раскаленную площадь станицы.

– Телефончик оставь, дядь Гриш! Может обратно поедем или опять на экскурсию. – Алексей, зажмурив один глаз на ярком солнце, весело скалился.

– А то как же! Держи – и протянул клочок бумажки. Визитка!