К началу весенней навигации в Усть-Утку стекались огромные толпы людей. Крестьяне из соседних деревень – чтобы наняться бурлаками на барку; купцы – чтобы продать больше товаров отъезжающим; провожающие – родные караванщиков, а также представители заводской администрации и священнослужители. Открытие весенней навигации превращалось в праздник. За порядком следили исправник и три оренбургских казака.
Готовились к навигации и местные «пираты». Для караванов судов проблемой были не только камни-бойцы, но еще и разбой. Суда никогда не шли по реке ночью – останавливались на ночлег. В это время на отдыхавшую команду барки нападали разбойники, отнимали продуктовые припасы, одежду, обувь и дорогостоящую медь с барок.
Нападали и крестьяне береговых деревень – по маршруту следования барок. Иногда нарочно отвлекали команду барки от маршрута, чтобы загнать судно на мель. В литературе приводится пример, когда деревенские бабы и молодухи, нарядившись в яркие сарафаны, начинали свои хороводы на берегу Чусовой или прямо на камне, который сильно вдавался в реку. Естественно, кто-то из сплавщиков мог заглядеться, отвлечься, а поскольку сплавное дело – командное, то барка оказывалась на мели.
Тут на «сцену» выходили деревенские мужики: либо грабили, либо просили выкуп за то, чтобы снять судно с мели. Известны случаи, когда команда барки вступала в сговор с грабителями. Хозяева грузов часто давали старшинам барок деньги для откупа.
Тагильские заводы отправляли, в среднем, по 50-60 барок в одну навигацию, перевозя с Урала до миллиона пудов груза (в одном пуде – 16 килограммов). Но бывали случаи и более масштабных перевозок. Например, в 1860 году только на Усть-Уткинской пристани загрузили и отправили 90 барок.
Путь караванов, как мы уже знаем, начинался в верховьях Чусовой, затем шел по Каме и Волге до Нижнего Новгорода, а затем часть судов отправлялась по маршруту Муром-Рязань-Коломна – до Москвы, а другая группа двигалась в сторону Петербурга, минуя Кострому, Ярославль, Рыбинск и Великий Новгород. В Петербурге металлы (медь и железо) продавались через биржи – в Европу и Англию.
Стандартная барка – это грубо сколоченный трюм из сосновых или еловых досок. Она управляется двумя рулями, сделанными из огромных бревен. Их называли «поносными» или потесями. Под каждое из таких бревен вставала команда из 10-12 человек (бурлаков) и выполняла приказы сплавщика.
Когда нужно было пристать к берегу, пользовались специальным приспособлением: вертикально закрепленном на палубе бревном. На него был намотана снасть. Два человека садились в лодку и плыли к берегу со свободным концом снасти, находили дерево покрепче, обматывали вокруг него канат, который должен был в итоге «притормозить» барку и подтащить к берегу. Очень часто от трения бревно на барке могло загореться (поэтому его часто называли «огнивом»), а дерево на берегу – сломаться. Тогда всю процедуру торможения барки (её называли «хватка») нужно было начинать сначала.
Когда барки приходили в конечный пункт назначения и разгружались, их разбирали и продавали на дрова. А с началом новой навигации на пристанях строились новые барки.
Часто на «железных караванах» плыли и «штатские» – мелкие чиновники с семьями, дети священнослужителей на учебу в Пермскую духовную семинарию, подростки с заводов Демидова, выбранные для продолжения учебы в Петербурге и за границей. Это был самый дешевый способ передвижения для местного населения. В рассказе «Отрезанный ломоть» Д.Н.Мамин-Сибиряк вспоминает о том, что его отец, священник церкви Висимо-Шайтанского завода, сам доставлял старшего сына в шитике по Чусовой – до Перми. В другом рассказе описывает сцену крушения одной из барок, на которой плыл чиновник с семьей – для экономии бюджета. В итоге мужчина потерял жену и детей; вытащенный на берег, сошел с ума и был отправлен в психиатрическую лечебницу.
Еще раз обратимся к строкам замечательного очерка Д.Н. Мамина Сибиряка «По Чусовой». Еще молодым он совершил путешествие до Кына вместе с командой одной из барок.
«В последних числах апреля, когда на открытых местах снег уже стаял, и показалась первая бледная зелень, я подъезжал по самой ужасной дороге к одной из верхних чусовских пристаней. На Чусовой стоял еще лед, рыхлый и ржавый… В первую минуту я не узнал знакомой пристани, на которой бывал несколько раз летом и зимой. Обыкновенно тихая деревушка, с полсотней изб, облепивших крутой берег, теперь походила на живой муравейник, где копошились тысячи черных точек.
На время сплава на чусовские пристани народ набирается со всех сторон: из ближайших уездов Пермской губернии, из Вятской, Уфимской и даже Казанской.
…На другой день я ходил около барок, когда по всему берегу пронесся общий крик: «Вода на прибыль пошла…» Толпы народа бросились к реке. Где-то вдали слышался неясный, глухой шум.
…Вода быстро прибывала; лед отстал от берегов и дал несколько трещин. Шум усиливался, точно по реке ползло громадное животное, с подавленным шипеньем и свистом. Скоро весь лед зашевелился, и образовалось несколько свежих полыней, точно льдины были разорваны какой-то сильной рукой.
Это спустили воду из Ревдинского пруда. Чусовая иногда стоит долго, и вешняя вода может сбежать подо льдом. Тогда, чтобы взломать лед, спускают воду. Ревдинский завод стоит в верховьях Чусовой, и его громадный пруд служит главным запасом воды для сплава по реке. Обыкновенно выпускается громадный вал, который растягивается по реке верст на двести; это и есть тот паводок, по которому сплавляются весенние караваны.
…Через час картина пристани изменилась совершенно, точно все разом ожило кругом с громким говором и веселым весенним шумом. По реке длинной вереницей плыли льдины всевозможных форм. На заворотах они сталкивались и лезли одна на другую, образуя ледяные заторы; особенно сильно напирал лед на мысок, где стояли барки; льдины, как живые, вылезали на песок… Вместе с льдинами несло оторванные от берега молодые деревья, старые пни, какие доски и разный другой хлам…
… На другой день происходила «спишка» барок. До двух тысяч бурлаков собралось на мысу. От барок к воде проведены были «склизни», то есть толстые бревна, смазанные дегтем; по этим склизням барку и спихивали в воду. Крику и суеты при таком важном событии было много. Барку с одной стороны сталкивали «чегенями», то есть деревянными кольями, а с другой – удерживали толстыми канатами, снастью. В воздухе висела стоголосая «Дубинушка», все лица были оживлены, громкое эхо катилось далеко вниз по реке и гулко отдавалось на противоположном берегу. Нагрузка продолжалась в течение трех дней, причем работа кипела и по ночам, при свете громадных костров на берегу. Картина пристани в такую ночь была поразительная, точно это был разбойничий притон, где ночью старались захватить то, чего нельзя было взять днем».
Караваны по продолжительности маршрута были полугодовыми (май – октябрь) и годовыми, когда оставались на зимовку в Твери, а в следующую весеннюю навигацию доходили до Петербурга или Москвы.
Скорее всего, мальчиков, выпускников заводской школы, доставляли в Петербург весенним караваном. Вот что писал Н.Н.Демидов 8 июня 1800 года приказчикам: «…если прежде попутной оказии не окажется, то будущим летом отправить на однолетнем караване для обучения, как хорошему письмоводству, так и иностранным языкам, трех подростков от 10 до 12 лет, выбрав к тому способных и к наукам склонность имеющих из служительских детей или из сирот»[7].
После Чусовой караваны шли по Каме, затем по Волге, по Староладожскому каналу, через Волховские пороги и к началу осени достигали Рожковской пристани в Петербурге. В Перми, Нижнем Новгороде и Твери происходила смена «команд»: чусовские сплавщики возвращались домой из Перми, а их место занимали вятские лоцманы и бурлацкие артели. Постоянными оставались только водоливы и «коренные» сплавщики, которые были на судах в течение всего маршрута с Чусовской пристани до Невы.
