– Спой джентльмену про один из моих подвигов, – приказал ему Капитан Капут. – Спой о том, как ты вступил в мою шайку. Я этой баллады с прошлого вторника не слышал.
Менестрель вздохнул, ударил по струнам и шатким контратенором запел:
И когда Капитан восвояси скакал,
Завалив на охоте оленя,
Он увидел: стоит в луговине юнец,
Побледнев и согнувши колени.
«Ты почто распечалился, славный юнец?
Аль влюбился в кого без предела?
Может, дали тебе безуханный надел
Или вовсе не дали надела?»
«Есть надел у меня, и уханный вполне,
Хоть что значит то – я без понятья,
А печалуюсь я о подруге своей,
Увели ее прочь мои братья».
«Пред тобой – Капитан из зеленых лесов,
Я верну тебе, парень, подругу,
Ведь в отряде моем – молодец к молодцу.
Но отплатишь ты чем за услугу?»
«Если ты, Капитан, мне подругу вернешь,
Ты по морде получишь в отплату.
Но на шее у ней висит изумруд —
Больно жирно отдать его брату».
К тем трем братьям тогда поскакал Капитан,
И запел его меч распаленный:
«Пусть вам будет девица, а нам – самоцвет,
Что достоин царской короны».
– Вот сейчас самое лучшее будет, – прошептал Шмендрику Капут. Он нетерпеливо подпрыгивал на цыпочках, обняв себя за плечи.
Все сорвали плащи и схватили мечи,
Раздаются стальные напевы.
«Я клянусь потрохами, – сказал Капитан, —
Не видать вам ни камня, ни девы».
Он их гонит вперед, он их гонит назад,
Он их гонит кругом, как баранов…
– Как баранов, – выдохнул Капут.
На протяжении семнадцати последних строф он раскачивался и погуживал, и отбивал предплечьем удары трех мечей, упоенно не замечая издевательской усмешки Молли и нетерпения разбойников. Баллада наконец завершилась, Шмендрик громко похлопал в ладоши и похвалил Вилли Кроткого за технику правой руки.
– Я называю это щипком Алана из Лощины[33], – сказал менестрель.
Он вознамерился развить эту тему, однако Капут прервал его, сказав:
– А теперь Вилли, добрый мальчик, сыграй остальные. – Он улыбнулся Шмендрику широкой улыбкой приятного, как понадеялся чародей, удивления. – Я сказал, что обо мне сложено несколько песен. Их тридцать одна, если быть точным, хоть в сборнике Чайлда[34] они пока и отсутствуют…
Глаза его вдруг расширились, он вцепился в плечи чародея.
– Вы, случаем, не мистер Чайлд, нет? – спросил Капут. – Говорят, он часто бродит, переодевшись в простое платье и разыскивая баллады…
Шмендрик покачал головой:
– Нет. Мне очень жаль, право.
Капитан вздохнул и отпустил его.
– Ну, не суть важно, – пробормотал он. – Всегда ведь надеешься, еще бы, даже теперь, что тебя соберут, выверят, аннотируют, приведут варианты, даже усомнятся в подлинности одной из баллад… ладно, ладно, чего уж тут. Спой нам другие песни, юный Вилли. Когда-нибудь тебя будут записывать в полевых условиях и нынешняя практика тебе пригодится.
Грабители заворкотали, заерзали, пиная ногами камни. Хриплый голос проревел из безопасной темноты:
– Нет, Вилли, спой нам настоящую песню. Спой про Робин Гуда.
– Кто это сказал? – Капут снова с лязгом вытянул меч из ножен и завертелся во все стороны сразу.
Лицо его вдруг представилось Шмендрику бледным и безрадостным, точно лимонный леденец.
– Я сказала, – ответила Молли Грю, что было неправдой. – Люди устали слушать баллады о твоей отваге, милейший Капитан, пусть даже сочинил их ты сам.
Капут искоса посмотрел на Шмендрика.
– Они все равно могут считаться народными песнями, правда, мистер Чайлд? – негромко и обеспокоенно спросил он. – В конце концов…
– Я не мистер Чайлд, – ответил Шмендрик. – Честное слово.
Из темноты крадучись выступил закоренелый злодей в драном бархате.
– Капитан, если нам нужны народные песни, а я полагаю, без них не обойтись, так по-нашему, они должны быть правдивыми песнями о настоящих разбойниках, а не о жалкой и лживой жизни, которую мы здесь ведем. Не хочу никого обидеть, Капитан, но не так уж мы и веселы, в конце-то…
– Я весел двадцать четыре часа в сутки, Дик Фанси, – холодно прервал его Капут. – И это непреложный факт.
– Мы вовсе не обираем богатых и не оделяем бедных, – торопливо продолжил Дик Фанси. – Мы обираем бедных, потому что они – большинство их – не способны дать нам отпор, а нас обирают богатые, потому что им ничего не стоит стереть нас с лица земли в один день. Мы не грабим на большой дороге жирного, жадного Мэра, мы что ни месяц, несем ему дань, чтобы он нас не трогал. Мы ни разу не похищали гордых епископов, не держали их пленными в лесу, не пировали с ними и не веселили их, потому что у Молли нет ни одной приличной тарелки, да к тому же не такое уж мы и приятное для епископов общество. Когда же мы, переменив обличье, приходим на ярмарку, мы никогда не побеждаем в соревнованиях лучников или мастеров клинка. Мы получаем милые комплименты за искусность нашей маскировки, и не более того.
– Я однажды послала на конкурс гобелен, – вспомнила Молли. – Он занял четвертое место. Пятое. А рыцарь из стражи… в тот год кто только в стражи не лез. – Она вдруг вытерла заскорузлыми кулаками глаза. – Будь ты проклят, Капут.
– Что, что? – озлобленно завопил он. – Я, что ли, виноват, что ты ткать разучилась? Как заполучила мужика, так все твои умения прахом пошли. Ты больше не шьешь, не поешь и манускриптов годами не иллюминировала, – а что случилось с виолой да гамба, которую я для тебя раздобыл? – Он повернулся к Шмендрику. – Можно подумать, что мы поженились, настолько она опустилась.
Шмендрик едва заметно кивнул и отвел взгляд.
– Что до истребления несправедливостей и борьбы за гражданские права, – сказал Дик Фанси, – тут нас винить не в чем – я и сам не из паладинов, это уж кому как повезет, – но в таком разе и петь нам должно о тех, кто носит зеленое линкольнское сукно и помогает угнетенным. Мы им не помогаем, Капут, мы сдаем их за вознаграждение, и песни твои – попросту срам, вот тебе вся правда.
Капитан Капут скрестил на груди руки, не обращая внимания на согласный ропот разбойников.
– Пой песни, Вилли.
– Не буду. – Менестрель даже руки не поднял, чтобы коснуться лютни. – Ты, между прочим, никогда с моими братьями ни за какие самоцветы не дрался, Капут! Ты послал им письмо, да и то не подписанное…
Капитан Капут отвел руку назад, и клинок замерцал меж его разбойников, как если бы кто-то из них подул на груду углей. И Шмендрик снова выступил вперед, назойливо улыбаясь.
– Если я вправе предложить замену, – сказал он, – почему бы не позволить вашему гостю заработать себе ночлег, позабавив вас? Ни в пении, ни в игре я не силен, однако и у меня есть некие умения, подобных коим вы, возможно, не видели.
Пак Перезвяк согласился немедля, сказав:
– Ага, Капут, он же чародей! Редкое будет развлечение для наших парней.
Молли Грю проворчала некоторую грубую характеристику чародеев как класса, однако разбойники пришли в мгновенный восторг и закричали, подбрасывая друг друга на воздух. Единственным, кто проявил настоящее недовольство, был Капитан Капут, уныло возразивший:
