— Ну да, — говорю. — Мне-то, положим, не нравится, но я же не специалист…

Люлю посмотрел на меня умилённо.

— Не нравится ему… душка непосредственная. Да картины тут вообще ни при чём! У Саторини — связи были, деньги в тусовке крутились. Газетные и сетевые скандальчики, провокации, гадость всякая — неужели не понимаешь? И ещё: я точно знаю, что ты, дубина романтичная, всё идеал свой ищешь среди девиц, а Саторини шлялся по барам знакомств для мужчин-некроморфов, да ещё и в компании репортёров — плевать ему было на идеалы. Популярность в тусовке, понимаешь ли: чем грязнее, тем легче сделать себе рекламу.

— Понятно, — говорю. А сам думаю: ох, ничего ж себе…

Хорошо ещё, думаю, что никуда в газету не ткнулся. Влип бы по самые уши. Как вовремя результаты пришли, всё правильно, я — Ронни Хейли, бывший охранник, нормальный киборг без всяких мерзких штучек, хоть, предположим, не гениальный и не богатый.

И на душе сплошной уют и спокойствие.

Одно плохо: теперь картина пропадёт без всякой пользы. Двадцать штук за неё точно дали бы, если бы была Хербиусом нарисована.

Нет, в принципе, скандал, конечно, можно было бы замутить. Возрождение, то, сё… Но что же мне своё честное имя марать всякими Саторини!

Наш босс с мадам Фряк вёл дела с давних лет. И у них интимные финансовые отношения водились. Мадам Фряк, известное дело, держала прачечную, где отмывались боссовы денежки — ночной клуб с казино и стриптизом, но всё цивильно. А кроме того клуба у неё ещё немало всего было. И дюжина массажных салонов, где массируют что угодно и любым манером, и полсотни квартир, где всякая шелупонь веселится с девочками. Помимо того — просто плешки, где пасутся уж совсем подонки, а девочек предлагают им под стать: некроморфов да старых шлюх, у которых уже совсем ничего живого в организме нет, только силикон да пластик. Но это уже безо всякой цивильности.

В общем, бандерша как бандерша.

Я смерть не люблю с ней встречаться.

Она на меня глаз положила. Считает, что у нас что-то было. А по мне — с перепою не в счёт: на трезвую голову мои нежности дальше братской ухмылочки не зашли бы.

Мадам Фряк знает. Потому и тыкает меня вечно. Пиончик, мол, розанчик, цветик полевой — и откуда только в простом бандюке, да ещё и киборге, столько нравственности.

Ничего я ей на это не говорю. Делать мне нечего — с бандершей ругаться. Розанчик, как же! Просто я — точно, что простой бандюк, а у неё — шесть грудей в три ряда, главная пара — с дыню каждая. Куда мне столько счастья…

Но, конечно, хожу к ней неохотно. Если посылают — стараюсь отмазаться. Пусть Дэн с неё получает, у них мир, покой и полное взаимопонимание. Дэн, конечно, не розанчик, но его мордоворот одна Мида считает симпатичным. К тому же он в былые времена мадам Фряк ущипнул как-то раз. И она теперь сильно опасается.

Только мне всё равно пришлось. Босс велел с неё наличными получить, западло было отпускать Дэна одного за кучей стриженой капусты — техника безопасности не велит. Раз в таком случае мы вдвоём еле отбились, да и то потому, что кроме башлей ещё и гранатомёт везли.

Тем более что пригласила она не в клуб, а в какое-то новое место. Никогда мы с Дэном там не были.

Совсем мне это не понравилось. Компаньонка она там боссу или нет, а всё равно на подставу похоже. Но пошли. И Дэн сперва меня тыкал, что у меня, небось, свидание с мадам Фряк назначено — и я молчал. А потом он сказал, что там бордель, небось, свежие девочки — и я отомстил по полной. Пообещал всё Миде рассказать, как Дэн интересуется свежими девочками. И тогда уже и Дэн заткнулся.

А место, между тем, оказалось не совсем и в трущобах. Приличное место. Подземная парковка, холл с очищенным воздухом, весь в зарослях искусственных фикусов, фонтанчики журчат, электронные канарейки на фикусах щебечут — располагающая, как говорится, обстановка. А Дэн говорит:

— Ты заметил, как называется? Брачное агентство! Брачное, приколись, агентство «Птички-неразлучники».

— Это что ж за сорт борделя такой — «брачное агентство»? — спрашиваю. — Девочку не на ночь сдают, а на три года прямо?

А Дэн:

— Почему на три? Может, аж на семь. У официального брака — семь лет максимальный срок, если брачное свидетельство не продлевать.

Серьёзно разбирается. Небось, если бы стал с Мидой записываться — то на все семь, будьте-нате. В старину говорили — «навечно».

— Ты по себе-то не равняй, — говорю. — То Мида, а то платные цыпочки. Кто же одну и ту же девицу будет целых семь лет терпеть? Обычно недели хватает, чтобы надоела до смерти. Да и денег стоит немалых, я так рассуждаю.

А Дэн скорчил рожу и говорит:

— Тупой киборг, тут любовь и контракт денежный, а жена — не панельная цыпочка: не только в постели, а и кофеёк варить по утрам.

— Если уж так приспичил кофеёк, — говорю, — то абсолютно любая тебе сварит за десятку сверх оговорённых. Или вообще за пятёрку. Но я лучше сам, задаром: всего-то делов — кофей из пакета в кофеварку пересыпать.

А Дэн:

— Никакой в тебе романтики.

— Во мне, — говорю, — романтики на центнер больше, чем в тебе. И если уж свяжусь с девочкой, то точно без мадам Фряк в зоне видимости.

Пока пререкались, подошли к лифту с указателем «офис». Рядом с лифтом охранник торчит, боевой стереотип, форменное чучело. Морда отполированная, глазки голубенькие, фирмы «Киборгс Шок», цвет «влюблённый сапфир», блондинистая шевелюра зализана и блёстками посыпана, спутниковая антенна под старину, в виде монокля, фрак розовый, рубашка серебряная, штиблеты серебряные — и галстук-бабочка.

Ходячая реклама дешёвого притона, одним словом.

Посмотрел на нас с тоской и завистью, говорит:

— Вам, братаны, наверх — мадам дожидается.

Жалко глядеть, что с киборгом сделали. Всё равно, что атомный танк ромашками разрисовать — только ещё злее. У мадам Фряк тяга к киборгам прямо нездоровая — так этого, по всему видно, держат тут и за охрану, и за хахаля.

У меня прямо генератор засбоил, коротит в позвоночнике, аж искра чувствуется. Еле заставил себя в лифт войти. Куда легче — на стрелку, где десять модификатов с пушками дожидаются. Хоть душу бы отвёл.

А Дэн говорит:

— Ревнуешь, небось, к этому пижону с бабочкой? — и оскалился, как павиан.

Но боевой дух чуток поднял. Смешно, точно.

Дверцы у лифта, между тем, раскрылись с малиновым звоном, а за ними — шикарный офис под цвет охранника, розовый и серебряный. На стенах — рекламные плакаты плазменные, всё юга, голубой океан, пальмы и оранжевые девочки, стандартные модели: обтянуты по силикону шелковистым и атласным, а позы такие, что разъёмов от периферии и блоков питания не видать. Мебель вокруг — гламурный шик, в подушках в форме женского тела; на диванчике между ягодицами — глянцевый хрен глянцевый порножурнал читает: отреставрирован под нежного юношу атлетических форм, а морда брюзгливая и глаза кислые. Ясно, что старый пердун, попробуй скрой натуру-то.

Однако, не чувствуется, как в его потрохах электроника пашет. Не иначе, как всё натуральное — клонированные пересаженные потроха. Дорогой апгрейд. Ждёт беседы с мадам, надо думать.

А на ресепшине — скучающий бесполый ангел в розовых шелках, слушает музон в ушках-ракушках и ноготки полирует. Что-то в моде брать в секретари модификатов-гермафродитов последнее время.

Только этот — не как наш Люлю. Этот — как манекен в бутике: полупрозрачный, кровеносная система сквозь шкурку просвечивает. Экзотическая штучка. Мне такое не нравится.

Поднял на нас взгляд — глаза, как пустые стекляшки — сверил, видимо, наши морды с записью в ежедневнике и выдал нестерпимым контральто: