"Уж верно, дело не в Академии! — решил он. — Да, и советы колдуна так дорого не стоят. Тогда, что?"

— Хорошо, — ни разочарования, ни удивления в голосе, но неожиданно и без видимой причины императрица перешла с французского языка на немецкий, — нет, так нет. Но позволяю вам, граф, пропустить слово "императорское". "Величества" будет вполне достаточно. Садитесь!

— Благодарю вас, ваше величество! — ответил Август по-немецки, сел и без трепета посмотрел на императрицу. — Я в вашем распоряжении.

— Вот и хорошо! — она обернулась к молчаливо стоявшему в стороне ливрейному лакею и сделала повелительный жест, указывая на бутылку в серебряном ведерке со льдом и на два бокала, приготовленных на маленьком столике, разделявшем их с Августом кресла.

— Еропка глухой от рождения, — объяснила София, пока слуга разливал вино по бокалам. — В этом смысле, он надежен, как мало кто другой. И он определенно не знает немецкого языка, так что не сможет читать по губам.

Август промолчал. Ему пока нечего было сказать, но императрица, по-видимому, и не ожидала его реплики.

— Прежде, чем мы перейдем к тому, ради чего я вас пригласила, я должна вам кое-что объяснить, граф. Ввести вас в курс дел, — императрица говорила спокойно, ровным голосом, и было очевидно, что она заранее продумала их беседу во всех подробностях. — Без этого, все остальное, что будет сказано в этой комнате и что, разумеется, останется строго между нами, лишено смысла. Никто, кроме рабов, не способен исполнить сколько-нибудь сложное поручение, не зная, в чем его смысл. Однако, если дело, о котором мы говорим, настолько сложное, как я думаю, поручать его рабу бессмысленно. Рабы в такого рода делах не эффективны. Вы согласны со мной, граф?

— Вполне. — У Августа не было причин разбираться в банальности, предложенной ему в качестве "глубокой мысли". Права София или нет, она императрица, и этим все сказано. Да и вопрос, если честно, не из тех, в которых нельзя лукавить.

— Тогда, слушайте, граф, — императрица отпила немного вина, отставила бокал и начала свой рассказ:

— Я взошла на престол пятнадцать лет назад. Беременная молодая женщина, мать двух маленьких девочек и жена человека, полагающего себя достаточно сильным и умным, чтобы решать дела государства вместо меня. Чтобы сломать его гордыню, потребовалось пять лет. Чтобы избавиться от недоброжелателей, и того больше. Сейчас моей власти трудно угрожать, но, тем не менее, заговоры все еще устраиваются. К счастью, мой супруг не может претендовать на трон, а от управления я его отстранила, не говоря уже о казне. Однако у меня по-прежнему нет наследника, и уже не будет, как утверждают лекари. Официально мне наследует принцесса Екатерина, в очереди за которой, как вы, верно, знаете, граф, находятся Елизавета и Анна. Закон — и старый, и новый, утвержденный мной четыре года назад, — позволяет женщине править Российской империей, но недовольных от этого меньше не становится. Одни указывают на традицию, другие — на опыт иноземных государств. Правда, в русской истории была уже, как минимум, одна правящая великая княгиня. Вы ведь знаете, о ком я говорю?

— Вероятно, о княгине Хельге.

— Да, — кивнула София, — именно о ней, о княгине Ольге.

— У германцев была королева Брунгильда, — галантно улыбнулся Август.

— Всего лишь регент, — покачала головой София. — Точно так же, как императрица Ху в Китае или Теодолинда у лонгобардов.

— Были еще Зоя и Феодора в Византийской империи, — припомнил Август. — Маргарет Норвежская, Екатерина Валуа, королева Неаполя Джованна, королева Кастилии и Леона Изабелла, Мария Шотландская и Елизавета Английская, наконец!

— Вы правы, граф, — улыбнулась София. — Приятно иметь дело с образованным человеком. Однако, согласитесь, все это, скорее, исключения из правил, чем проявление нормального порядка вещей, и все эти монархини столкнулись со множеством проблем, проистекавших из того факта, что они не мужчины, а всего лишь "слабые телом и духом" женщины.

— Пейте, граф, — кивнула она на бокал, который Август даже не пригубил. — Помните? Без чинов!

— Благодарю вас, ваше величество! — Август действительно смочил губы вином, оценив, как аромат, так и вкус превосходного французского вина, насладиться которым — увы — не позволяли обстоятельства. Императрица говорила сейчас об очень непростых вещах, и можно было только догадываться, что за откровения ожидают Августа впереди.

— Вы можете спросить, граф, с какой стати мне беспокоиться, если, не смотря на предубеждение, я все-таки была коронована и правлю без потрясений вот уже пятнадцатый год подряд? — Императрица озвучила вопрос, который и сам Август намеревался задать, хотя и несколько позже. Прежде он хотел услышать саму Софию. Все, что она намеревалась ему сказать. Информация бесценна, и ее никогда не бывает много.

— Предположим, я спросил, — сказал Август вслух.

— Два года назад агенты Преображенского приказа, так называется у нас служба политического сыска, начали доносить о слухах, циркулирующих в среде дворян и богатых купцов. Люди говорили о некоем бесспорном наследнике, коего я лишила права на трон, узурпировав власть сразу после кончины моего отца — императора Василия Третьего.

— У вас или у вашего отца есть брат?

— В том-то и дело, граф, что у моего отца был всего лишь один родной брат. Но Борис страдал падучей, никогда не был женат и умер молодым. Даже если бы случилось чудо, и он заимел ребенка на стороне, все равно по всем законам божеским и человеческим безвестный бастард великого князя, не являвшегося к тому же наследником престола, вряд ли мог составить мне конкуренцию. Я же была законной дочерью императора и еще при жизни моего отца названа принцессой-наследницей. Другое дело, если бы объявился бастард моего тятеньки, мужеского пола и старше меня годами. Но на момент коронации такого и в помине не было. Однако, когда пошли слухи о "бесспорном наследнике", князь Пронский, стоящий и поныне во главе нашей тайной канцелярии, отнесся к делу весьма серьезно. Впрочем, розыски ни к чему не привели. Вернее, полученный результат меня не устроил. Если верить слухам, у меня, и в самом деле, есть старший незаконнорожденный брат. Более того, рожден он, якобы, некоей знатной особой, и вырос под другим именем, как родной сын кого-то из наших аристократов. Ну, и чтобы стало совсем весело, между моим отцом и той дамой был, якобы, заключен брачный договор перед лицом богов, о чем неким храмом был выдан соответствующий документ.

— То есть, документально слухи ничем не подтверждены, — констатировал Август. — Вы ведь проверили мужчин определенного возраста?

Рассказ императрицы становился по-настоящему интересным, но Август по-прежнему не понимал, какие цели преследует София, посвящая его во все эти грязные подробности. Ну, не в ищейки же она его предполагает нанять?!

— Скажем так, — дернула губой императрица. — Под подозрением находятся шестьдесят три отпрыска знатных родов подходящего возраста. Расследование тайное. Прямо ведь никого не спросишь, да и о чем спрашивать? Не нагуляла ли вас, случаем, ваша матушка с моим батюшкой? А документов, действительно, нет. То есть, если поверить в заговор, то и сам претендент может ничего такого о себе не знать. Знает кто-то другой, тот, у кого хранятся все потребные документы. Брачное свидетельство моего отца и той никем не поименованной вслух дамы, и все прочее, что необходимо для появления "бесспорного наследника". Якобы, существует даже завещание моего папеньки, в котором Василий Глебович назначает наследником не меня, а этого неизвестного имярек.

— Даже так? — удивился Август. — Но почему именно теперь, а не тогда, когда вы, ваше величество, всходили на престол? Почему об этом завещании заговорили только сейчас?

— Хорошие вопросы задаете, граф, — кивнула императрица. — Уместные и правильные. Но однозначного ответа на них у меня, к сожалению, тоже нет. Дело в том, граф, и это, разумеется, государственная тайна, что в завещании императора наследник не упомянут вовсе. То есть, в том завещании, которое реально существует и с которым можно ознакомиться, обо мне, как о наследнице, нет и полслова. Вообще ни о ком. Речь там идет о политике. О союзах. Территориальных спорах. О казне… Но только не о наследовании престола. А короновали именно меня, просто потому что это представлялось очевидным шагом. Меня наследницей называл, и мой отец, и его придворные. Других претендентов — я имею в виду серьезных претендентов — в наличии не оказалось. Жрецы идее о "государыне императрице" не воспротивились, и кроме того за мной стояли все власть предержащие, возвысившиеся в правление моего отца.