— Но это же… Это… А, впрочем… — Август вспомнил женщину, которую подложил под него отец… В смысле, бывший отец… Любовницы, куртизанки, шлюхи… Молодой мужчина все это изучал на собственном опыте… Но в мире Тани, где женщины, судя по всему, были полностью эмансипированы и равны в правах с мужчинами…

— И ты? — спросил он прямо.

— Да, конечно, — ничуть не смутившись, ответила Теа. — Смотрела, естественно. Надо же знать, что мой суженный будет со мной делать? Ну, то есть, что и куда… И не больно ли это, случаем? И среди прочего, прочитала я одну медицинскую статью про ваши, Август… э… причиндалы… С картинками… — неожиданно покраснела Теа.

— Так вот, — взяла она себя в руки, — оказалось, средний размер мужского достоинства, в смысле, его длинна — пятнадцать сантиметров, а у тебя, если на глазок…

— Понял, — остановил ее Август. — Спасибо. Я все понял.

Теперь уже покраснел он.

***

Рассказ о событиях, происходивших в гостинице в то время, когда Август в одиночку геройствовал в пурге, возобновился буквально через несколько часов. Как оказалось, он проспал весь вечер и всю ночь. А между тем, распогодилось. Снегопад закончился, и стало возможно снова отправиться в путь. Правда на этот раз от поездки верхом пришлось отказаться в связи с полной невозможностью удержаться в седле, и ослабевший от потери крови и снадобий, которыми потчевала его Теа, Август был погружен в поставленный на полозья дормез. Туда же собрались и все остальные. Так что рассказывали о случившемся в лицах, он им, а они ему. Под новую — какую-то по счету — порцию глинтвейна и легкие закуски, состоявшие из греческого миндаля, персидского кишмиша и турецкой кураги, разговор шел как бы сам по себе, неторопливо и без лишних эмоций, хотя всем присутствующим и пришлось тогда изрядно понервничать.

Но что было, то прошло. Поскрипывал снег под полозьями, перекликались изредка слуги и кучера, а в нагретой печкой карете шел неторопливый обмен замысловатыми историями. То есть, с точки зрения Августа, по-настоящему причудливой и уж точно непростой являлась история Анны Захарьевны Брянчаниновой, но только потому, что рассказы остальных участников беседы ничем особенным его не удивили, да, правду сказать, удивить и не могли. Про себя он и так все знал, а чего не знал раньше, понял теперь из весьма поучительного обмена мнениями с собственной невестой. Все темные колдуны — по сути своей эгоисты и в хорошем, и в плохом смысле слова, но главное, они индивидуалисты и уже поэтому — одиночки. Таким, сколько себя помнил, был и Август. Поэтому не удивительно, что, отправляясь на бой с оборотнями и доподлинно зная, что за вервольфами стоит сильная лесная ведьма, он даже не подумал обратиться за помощью не только к графу Новосильцеву — о его "родственнице" в тот момент и речи быть не могло, — но и к Теа. А ведь Теа очень сильная, пусть и недостаточно обученная, колдунья. Вдвоем им в этом поединке стало бы куда проще. Но нет, не подумал и в расчет не взял. Полез в пекло один и чуть не поплатился за это головой. В итоге, рассказывая о своих приключениях, Август переступил через собственную гордость — насколько это вообще было возможно, и честно признал, что идти против оборотней в одиночку было не лучшим его решением, спасибо еще Кхару и Анечке Брянчаниновой, а то дело могло закончиться куда хуже.

Не удивил Августа и рассказ Теа. То, что Таня почувствовала старую каргу, творящую мощное заклятие где-то в глухом лесу километрах в пяти от деревни, было так же естественно для сильной колдуньи, как и способность молодой тренированной женщины, — к тому же искушенной в неведомых в эти времена и в этих краях боевых искусствах, — отбиться от вампира, имея в руках боевой корейский веер и флорентийский стилет. Понятным было и то, что, едва закончился бой, и девица Брянчанинова помчалась в пургу помогать Августу, сама Теа взялась колдовать против лесной ведьмы.

Рассказ графа Василия был и того проще. Про свою "родственницу" он и так все знал. Про Августа и Теа догадывался, хотя и представить себе не мог, насколько сильна и оригинальна в своих способностях графиня Консуэнтская. Сам же он действовал так, как и должно дворянину и гвардейскому офицеру, а он оказался секунд-майором кавалергардского полка, и делал ровно то, что умел — дрался. Впрочем, против вампиров у него имелся весьма сильный оберег, что и помогло ему в схватке с великобританским кровососом.

Самой же вычурной — на вкус Августа — оказалась история Анны Захарьевны Брянчаниновой. Оказывается, в России — не везде, разумеется, но всегда за фронтиром — издавна существуют люди, способные бороться на равных с разнообразной нечистью, которой тем больше, чем дальше от населенных людьми мест. Эти мужчины и женщины, которых численно совсем немного, но которые, тем не менее, есть — не колдуны и не волшебники, но и обычными людьми их не назовешь. Они не восприимчивы к темной магии, которой обычно наделены "порождения ночи": лешии и русалки, оборотни, вампиры и прочие малоприятные персонажи. Но прежде всего, мужчины и женщины, принадлежащие к этим древним русским родам, великолепные бойцы, щедро наделенные такими замечательными качествами, как выносливость и стойкость, нечеловеческая сила, ночное зрение и острый слух.

Магия — особая магия этих бойцов — проявляется буквально во всем. Будучи невероятно сильными людьми, эти богатыри и богатырши — охотники, как называют их в народе — внешне отнюдь не напоминают гераклов и титанов. Обычные люди с обычной внешностью. Иногда даже красивые, как та же девица Брянчанинова. А между тем, Анечка, как выяснилось, могла руками подковы гнуть. Провести без ущерба для здоровья ночь на морозе в одном легком платье, а то и вовсе без всего. Могла нырнуть в полынью, проплыть под водой довольно большое расстояние и, в конце концов выбраться из-подо льда, пробив его руками снизу-вверх. Видела ночью. Могла идти по запаху, что твоя гончая. Могла в одиночку и вампира завалить, что накануне и сделала. Вот такая умница и красавица, поляница-охотница Анна Захарьевна Брянчанинова.

— Так, если ты охотница, — удивилась Таня, — зачем тогда тебе меха?

— Ну и что ж, что охотница! — возмутилась Анна. — Что же мне теперь голой ходить?

— Не голой, конечно, — смутилась Теа, — но…

— Вот именно, что "но"! — усмехнулась девица Брянчанинова. — Я тепло люблю не меньше тебя, Теа. Не мерзнуть — это еще не значит, любить мороз!

Петербург, пятое декабря 1763 года

В Петербург приехали двадцать шестого ноября ближе к вечеру. Впрочем, если верить часам — а не верить им не было причины, — городскую заставу на Ревельском тракте поезд компаньонов пересек в начале пятого. Однако, несмотря на ранний час, на город уже спустились вечерние сумерки.

— Привыкай! — печально вздохнула Теа. — Здесь вам не там, моншер. Короче, это не Бургундия. Зимой здесь темно и холодно… Сыро… и одиноко.

— Ерунда! — беспечно улыбнулся граф Новосильцев. — Это на улице темно и грустно, а у меня дома, уж поверьте, господа, светло, тепло и сухо. И по поводу одиночества, графиня. Отдохнем, примем ванну, выпьем водки… Впрочем, водку можно заменить шампанским или коньяком… В общем, выпьем, кто чего захочет, и поедем развлекаться. У кого сей день случится бал или раут, к тому и поедем. Нам везде будут рады.

— Кстати об этом, — повернулся Август к Новосильцеву. — Василий, вы вполне уверены, что нам стоит жить в вашем доме? Согласитесь, это может быть небезопасно. Мы с графиней опасные попутчики…

И в самом деле, ни для кого не секрет, на кого именно покушались великобританские кровосососы и литовские вервольфы. Вопрос был исследован самым тщательным образом, включая сюда "колдовские штучки", которыми пользовались Август и Теа, обследование лесной избушки, в которой жила почившая в бозе старая ведьма, — этим занялась Аннушка Брянчанинова — и допрос захваченного живым вампира. К слову сказать, кровососа пытали в шесть рук: граф Василий, Теа и девица Брянчанинова. Август в это время спал, но ему потом о допросе англичанина рассказала в красках, и едва ли, не смакуя грязные подробности, его собственная невеста, проявившая по такому случаю вполне эпическую кровожадность. И если до этого случая Августа нет-нет, да посещали некие смутные сомнения по поводу способности женщины совладать с доставшимся ей темным даром, то теперь эти сомнения окончательно рассеялись: Теа — колдунья. Темная. Темнее некуда.