Я спросил: «Это ты ночью ломилась к соседям? Пьяная как сапожник».

Она сказала зло: «Я. Мне было поручено разыскать тебя и вернуть сбежавшего раба в стойло. Но я ошиблась квартирой. Тригер рвет и мечет. Ты знаешь что ты натворил?»

«Нет», сказал я. И это была правда.

«Ну и не надо», мне показалось она сказала это с облегчением. «Тебе же лучше. Не думай ни о чем. Поверь мне. Выхода у тебя нет. Я – твоя единственная надежда. Полюби меня, милый. Откройся сердечком. Мы поженимся и поедем к тебе в Нью-Йорк. Все будет хорошо, вот увидишь».

Без меня меня женили. Я вдруг обозлился: «Я тебя ненавижу. Ты здесь подстилка для всех, а теперь тебе захотелось приобрести вес и достоинство».

По ее щеке поползла слезинка. Она захныкала: «Ты не знаешь, но я тебе помогаю. Я хочу, чтобы ты спасся. Давай спасемся, милый».

Я ничего из ее нытья не понял. Какая именно опасность мне угрожает. И каким-таким чудом она собирается меня спасать. Это маленькое фуфло. Она услышала мои мысли и приободрилась, почувствовав себя очень важной.

Я спросил: «Что это была за вспышка?»

Она картинно заморгала своими глупыми глазами: «Какая вспышка, милый?»

«Там, когда я был с Римой на кухне».

Она медленно процеживала слова мне в ответ: «Тебе опять что-то мерещится? Ты уже начал галлюцинировать? Какие-то вспышки. Скажи еще молнии».

Я понял, что она села на своего конька. Как все они со мной. И так и будет морочить мне голову. Я зашел в тупик.

«Ты болен, милый», сообщила она мне убежденно. «Тебе нужен отдых. Решено. С утра уходим в паломничество».

Я почувствовал всю безнадюгу разговора с ними на равных. И велел ей принести мне водки.

Мы шли по дорогам между холмами с террасами-виноградниками, спускавшимися к нам. Как она находила правильный путь – не знаю. Но ей явно было не в первой. Она трещала, не умолкая: «Вот здесь мы пойдем, когда придет час», и махала ручкой в даль.

Я не расспрашивал что за «час». Все равно наврет. Отвращение к ней усиливалось. После вчерашней водки у меня болела голова, и я молчал. Безвыходность ситуации – это все, что я понимал. Меня заперли в ловушку и теперь я должен был всему подчиняться.

Я не подчинялся. Я сделал вид, что я в общении, и ждал Своего часа.

Теперь мы вышли из холмов и пошли по длинной прямой дороге. Потрескавшаяся с двух сторон дороги пустая почва – пустыня. Это все что было вокруг. Солнце припекало все сильнее. В голове стучал вопрос, повторяемый кем-то, бесстрастно, с одинаковыми промежутками: «Кто ты такой сегодня?» В ответ я выпалил раздраженно: «Катапилла».

Короткое молчание, и затем снова вопрос: «Кто ты такой?»

Я понял, что меня проверяют на выдержку и заорал в раздражении: «Катапилла, катапилла, катапилла!»

Снова молчание, и снова… нет, на этот раз мне предложили ответ: «КГБ».

Я растерялся. И тут я услышал голос Изабеллы: «Отрекись». Я выпалил, спасаясь: «Отрекаюсь»!

Молчание.

Я оглянулся на звук идущей машины. Покрышками по гравию – неприятно на слух.

Нас догнали и остановились чуть впереди. Дверцу открыла Изабелла, и вышла к нам в спортивном костюме. Она сказала удивленной Эллочке: «Теперь его забираю я. Ты не справилась».

Эллочка заныла со слезами: «Это я его жена, а не ты. Еще немного, и он все поймет. Он уже смирился».

Я вмешался и сказал: «Изабелла, я так рад тебя видеть».

Не стесняясь, Эллочка зарыдала и глотала слезы и сопли.

«Садись в машину», сказала ей Изабелла. «Ты едешь домой, а мы прогуляемся». И попросила шофера: «Вынь мой рюкзак из багажника».

Эллочка залезла в машину и громко хлопнула дверцей. Потом чуть выглянула из окошка и прошипела мне, утираясь: «Ты еще пожалеешь. Она страшный человек».

Машина развернулась и ушла в направлении Иерусалима. Изабелла натянула рюкзак на спину: «Ну, пошли, герой-одиночка. Хорошо сражаешься. А водку пить не надо. Это только ухудшит твою ситуацию».

Я спросил: «Ты мне скажешь что происходит?»

Она ответила, сразу отстраняясь: «А ничего не происходит. Мы идем паломниками в Вифлеем. Ты ведь верующий – вот и помолись».

Она бодренько стартовала. Я поплелся сзади, разочарованный безнадюгой. Вся надежда была на Изабеллу. Что у нее там в рюкзаке?

«А ничего, милый. Водичка и сендвичи», сказала она, даже не оборачиваясь.

Я и забыл, что они все слышат. Я думаю громко.

«Даже если бы ты думал тихо, тебя все равно услышат». – отправила она мне как мессидж. «Меня не слышит никто, если я не захочу. Как говорит Тригер: я думаю, а ты маразмируешь», добавила мне моя любовь.

«Не плохое начало для новой пытки», мелькнуло у меня в голове. На этот раз бесшумно. Отчего Изабелла подозрительно нахмурилась.

Она остановилась. Посмотрела на меня внимательно. «А это интересно. Совсем неплохо. Значит, решил спрятаться?»

«О чем ты? – спросил я как ни в чем ни бывало. И подумал, но громко: «Вот тебе. Как ты – так и я».

Она рассмеялась: «Да ты молодцом. Далеко пойдешь. Скоро мной командовать будешь».

Я пожал плечами.

«Ну вот», сказала она. «Так и надо».

Дальше мы шли молча. От усилия не думать и не мыслить я выдохся на такой жаре.

У дороги стояла арабская кофейня. «Зайдем», сказала Изабелла. «Передохнем немного».

Домик в пустыне – белая мазанка с плоской крышей. По фризу шла арабская вязь, очевидно с пожеланиями гостеприимства.

Мы преодолели каменные ступеньки и обрели себя в прохладе небольшой залы с аккуратными столиками. В глубине – стена с кофеваркой и сендвичами. Сели у окошка. Из-за стойки выплыла хозяйка, и мы заказали два эспрессо. Затем сипло дышали с наслаждением, медленно отходя от убийственной жары.

Хозяйка принесла нам крошечные чашечки горячего эспрессо и разрешила покурить.

Выпив чашечку, я повернул ее кверху донышком и поставил на блюдце. Через минуту, дав гуще кофейных зерен сползти вниз по стенкам чашечки, я снова поставил ее в обычное положение.

«Гадать будешь?» спросила Изабелла.

«Попробую», сказал я скромно.

Я рассматривал кофейный рисунок на стенках фарфора. Три человека с напряженной мускулатурой тащили на веревке четвертого. Веревка обвилась вокруг его шеи, он сопротивлялся, руками пытаясь ослабить натяжение, ногами упираясь пятками в землю. Отчаяние охватило меня, наподобие той веревки, за горло. Я с ужасом уставился на Изабеллу.

«Что с тобой?» спросила она, почувствовав неладное.

Я сказал: «Это Дверной, Асе и Левочка. Они волокут меня на место казни».

Изабелла попробовала улыбнуться: «Опять твои штучки. Не бери в голову».

«Изабелла, куда мы идем?» спросил я, как потребовал.

«Туда», сказала она. «Куда мы скоро пойдем по-настоящему. Но тебе об этом сейчас думать не надо» Потом вдруг захохотала, как-то нервно, и добавила: «Вообрази себя диверсантом. Вот видишь эти тропы в пустыне, по ним мы и пойдем». И стала серьезной, уставившись в окно. Уткнувшись в него отсутствующим взглядом.

Я был растерян. Это она всерьез? Поймав в воздухе мою мысль, она ответила вслух: «Нет. Я все еще надеюсь тебя спасти».

«Что-что?» переспросил я, себе не веря. «Ты хочешь меня спасти?»

«Вместе со мной», тихо добавила она. Теперь она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал мощную энергию, обволакивающую меня с головы до пят.

Она сказала: «Недорасходованная энергия чревата последствиями. И вообще, как Эллочка любит приговаривать: это смешно, когда динозавр щиплет травку. Тебе пора, дорогой мой».

«И что я должен делать?»

Изабелла: «Просвечивать рентгеном тех, кого мы тебе подсунем. Затем – ломка, внушение, страх. Шантаж. Согласие сотрудничать. Если понадобится – убийство энергетическое. Чистая работа, без следов и улик».

Я смотрел на нее в ужасе. «Изабелла», пробормотал я потерянно. «Ты идешь через все это?»

Она сказала холодно, и опять на меня повеяло могилой: «Мы сейчас не обо мне. Подумай о сынуле».