Следующие две недели пролетают быстро, и я только успеваю удивляться стремительному развитию событий. Я-то думала – мама с Элис обменяются еще письмами, пару раз позвонят друг другу и лишь потом организуют встречу. В моем представлении этот процесс должен был занять месяца два-три, ан нет: еще два письма по электронной почте – и решение о встрече принято. Окончательно и бесповоротно. Никаких телефонных разговоров, никакого общения по скайпу.

– Ты точно готова? – спрашиваю я маму вечером накануне приезда Элис.

Мама проверяет комнату сестры – чисто ли там, все ли в порядке. Я предложила сделать в комнате ремонт, но мама настояла на своем: нужно оставить младенчески-розовые стены и занавески в горошек. Мол, Элис их обязательно вспомнит. Я хочу, чтобы она их вспомнила, хотя бы ради мамы. Может, подучить Элис заранее? Нет, не стоит. Я не участвовала в переписке. Я пока не ощущаю столь близкой связи с сестрой.

– Тут очень красиво, мама, – говорю я. – Элис наверняка понравится. Ты только не расстраивайся, если она не сразу вспомнит. Ее увезли давным-давно, она же была совсем маленькой.

Я ласково сжимаю мамино плечо.

– Конечно, милая, – кивает она. – Я понимаю, что это может быть трудно, но я готова. Не так уж я наивна.

Мы переходим в гостевую комнату напротив, бегло ее осматриваем. Здесь тоже все готово к приему второй гостьи. Чистые полотенца в ногах кровати, халат, туалетные принадлежности.

– Как в роскошном отеле, – подытоживаю я.

– Думаешь, все будет нормально?

– Конечно. Меня бы такая комната безумно порадовала. – Я смотрю на часы. – Уже поздно. Пойдем спать. В Хитроу нужно успеть к половине восьмого.

Я желаю маме хорошенько выспаться, но сама сплю плохо и даже испытываю облегчение от звонка будильника в четыре тридцать. Мама ждет в кухне – явно нервничает не меньше меня. Мы тихонько выскальзываем из дома, чтобы не разбудить Люка и девочек. Я уже две недели толком не видела мужа. После Америки он почти все время проводил у себя в студии – и днем, и ночью. Люк вернулся, полный энтузиазма поскорее закончить лондонский заказ и приступить к майамскому.

– Как продвигается работа у Люка? – спрашивает мама.

– Замечательно. – Я не отрываю взгляд от дороги. – Для него это большой прорыв. Несколько тысяч фунтов. Этот американский клиент просто без ума от Люка. От его картин.

Говорю я сбивчиво. Я всегда защищаю Люка перед мамой, если речь заходит о его творчестве или деньгах. В глубине души я знаю: она не одобряет наш семейный уклад. Мама рада тому, что я делаю карьеру – она обеспечивает независимость, – но совсем не рада тому, что я обеспечиваю Люка. По ее словам, поддерживать Люка финансово – все равно что платить выкуп похитителю. Это привязывает меня к нему и к девочкам, лишает возможности зажить отдельной жизнью в случае необходимости.

Я понимаю – мама думает о себе и об отце. В денежных вопросах она всегда поступала мудро. Имела собственный доход – учительскую зарплату и дивиденды от наследства. Доход этот мама с отцом не делила, тот был человеком богатым и вполне себя обеспечивал. В финансовом плане они друг от друга не зависели. И хорошо, что не зависели, как оказалось. Пусть мамины чувства разбились о скалы, но ее финансовый корабль поплыл дальше – и поплыл с комфортом.

– Это обнадеживает, – прерывает мама мои размышления. – Может, тебе станет полегче.

– Мне не тяжело.

– Не тяжело, но ты меня прекрасно понимаешь. Замечательно, если Люк станет зарабатывать поприличнее.

– Мам, ну пожалуйста. Не начинай.

– Я просто говорю, что тогда ты не будешь нести финансовую ответственность за всех. Хорошо бы вам обоим быть независимыми.

– Как тебе в свое время. А то вдруг все рухнет. Ты ведь об этом, да?

Разговор вывел меня из себя, и я не удержалась, уколола. От мамы исходит звенящее напряжение. Я украдкой смотрю на нее – взгляд вперед, тело натянуто, словно струна.

– Да, именно об этом, – чеканит мама.

– Мам, у нас с Люком все хорошо. Мы счастливо женаты уже много лет. Мы знакомы со школы. Если бы что-то должно было произойти, оно бы уже произошло.

– Кто знает. Нет ничего хуже самоуспокоения. Оно ослепляет, ты не видишь надвигающейся беды, и она обрушивается неожиданно.

Мы едем в молчании, последние мамины слова эхом отдаются в ушах. Я понимаю, что она обо мне заботится. Мама не перестает быть мамой только потому, что ее дети выросли и завели собственные семьи. Она любит Люка, но он не ее плоть и кровь, поэтому мамина предвзятость закономерна. Я, наверное, буду такой же, когда у девочек появятся женихи. Я тщательно обдумываю следующий вопрос и задаю его с большой осторожностью:

– Из-за чего ушел папа?

Мама никогда не называла мне причины, по которой отец решил поехать в отпуск вдвоем с Элис. Впрочем, со временем мы поняли, что никакой это был не отпуск – возвращаться отец не планировал.

– Папа расхотел со мной жить, – отвечает мама. – Тебе это известно.

– Но ты не рассказывала почему, – не отстаю я.

Мне вдруг захотелось узнать правду именно сейчас. Может, из-за возвращения Элис. Ей ведь тоже будет интересно.

– Это было давно. Я не собираюсь бередить старые раны. Не хочу жить прошлым. Нас ждет будущее, с Элис.

– А если она спросит? Что ты ей ответишь?

– То же самое. Послушай, Клэр, я не желаю продолжать. Очень уж тема ядовитая, вмиг разъест тебе душу. – Мама вздыхает. – Со мной так и произошло. А тебя и Элис я уберегу. Скоро мы будем вместе и наконец-то заживем счастливо.

Я прекращаю расспросы – как всегда, когда разговор доходит до этого места.

Рейс из Орландо прилетает вовремя, мы с мамой терпеливо ждем в зоне прибытия и внимательно разглядываем пассажиров, которые толпой валят через стеклянные двери.

Семья из четырех человек – пара лет тридцати с небольшим и двое маленьких детей. Мама несет на руках малыша, папа толкает тележку с чемоданами, ребенок лет пяти топает самостоятельно, держась за тележку. Мужчина в деловом костюме, в одной руке небольшой дорожный чемодан, в другой – портфель, на подбородке – щетина. Мужчина шагает целеустремленно, глазами никого не выискивает, смотрит вперед. Для него это явно не первая поездка сюда, ничего нового, никаких восторгов по поводу Великобритании. Я от нечего делать гадаю, американец он или британец.

Замечаю в отдалении темноволосую девушку и принимаю ее за Элис, но вот она подходит ближе, и я вижу, что девушку сопровождает парень. У обоих за спиной рюкзаки, оба в шортах и худи. Лицо девушки радостно вспыхивает, она толкает парня локтем в бок и указывает вперед. Я тоже смотрю в том направлении – женщина средних лет приветливо машет парочке. Пассажиры все плывут и плывут мимо, но ни Элис, ни Марты пока нет.

– Они бы нам написали, если бы опоздали на самолет, правда? – волнуется мама.

– Спокойно, потерпи еще немного. Ты же знаешь, какие очереди на паспортном контроле.

– Интересно, какой у Элис паспорт – американский или британский?

– Не знаю. Зависит от того, приняла ли она американское гражданство.

Мама кивает, на лицо набегает печальная тень.

– Подобные мелочи болезненно напоминают о том, что я не знаю собственную дочь.

– Ну-ну, мама. Не грусти. Теперь у нас есть возможность все выяснить.

Мама улыбается и усилием воли отгоняет печаль.

Я вновь рассматриваю поток прибывших. Появляется девушка с темными волнистыми волосами, мой взгляд скользит по ней и переходит дальше, на других пассажиров, но что-то возвращает меня к девушке. В ту же секунду мама хватает меня за руку.

– Вон! – восклицает мама и машет. – Элис!

Девушка поднимает голову, смотрит в нашу сторону. Заметно нервничает. Я широко улыбаюсь и тоже машу. Подруги не видно; похоже, Элис все-таки прилетела одна. Она направляется к нам, ускоряя шаг. Потом переходит на легкий бег. Мама отпускает мою руку и бежит навстречу Элис. У меня к глазам подступают слезы. Мама уже плачет вовсю. Миг – и они с Элис кидаются в объятия друг к другу и замирают, не замечая никого и ничего вокруг. Мама отстраняется, обхватывает лицо Элис ладонями, с любовью разглядывет каждую черточку. Целует щеки, много-много раз. Мама с Элис смотрят друг на друга и смеются.