– Да что ж со мной такое сегодня происходит?! – Испуганно произнес Петр громким голосом, чтобы развеять нависшую тишину, которая пугала его до чертиков.

– Я схожу с ума? Нужно перестать думать о всякой бесовщине! Мне все это показалось, здесь никого нет. – Петр выдохнул и прислушался к стуку своего сердца.

– Я ничего не видел. Не было никакой тени и точка! – Приказным тоном отчитал он себя. И уже чуть успокоившись, попытался даже пошутить, чтобы не думать больше о необъяснимом и переключиться снова на сюжет книги: “Видимо много думал о Раскольникове и отождествил себя с героем”.

Петра действительно очень сильно впечатлили детские переживания Раскольникова, когда тот впервые увидел, как люди убивают из удовольствия. Петр, читая про убийство несчастной лошади, забиваемой со свирепым удовольствием пьяной шайкой под веселые возгласы и песни, словно сам побывал на той площади и своими глазами видел все происходящее.

“В школе мне не понравился этот роман и я совершенно ничего из него не вынес для себя, прочитав поверхностно краткое содержание, чтобы можно было отвечать на вопросы у доски. Сейчас, словно открыл для себя новый мир. Достоевский так пишет, словно сам попадаешь в сюжет.” – мужчина всеми силами пытался сосредоточиться на романе, но ощущение страха возвращалось вновь и вновь.

“Спать еще рано”, – подумал мужчина, включая телевизор, в надежде, что может быть по ящику покажут что-то интересное.

“Как всегда, ничего стоящего”, – разочарованно подумал он, переключая скудный набор каналов. Бросив беглый взгляд на выходящее во двор окно, затем развешанные им совсем недавно шарики по всей квартире, он мечтательно улыбнулся. “Скорее бы начался новый день! Вот бы перенестись сразу в долгожданное завтра!”

На одном из каналов шла какая-то спортивная передача, но Петр никогда не любил смотреть спорт по телевизору, и всегда быстро переключал каналы, ища что-то более информативное, на его взгляд. Он всегда недоумевал, почему люди так любят переживать за чужую игру и испытывал большое сочувствие к таким страдальцам, ощущая в этом вопросе некое превосходство над ними.

Петр не наблюдал за собой особую ненависть или неприязнь к подобного рода “телешоу”, он даже мог сидеть со своим дядей, когда был у него в гостях и смотреть на бегающие силуэты на экране, но никогда не вникал в “сюжет происходящего”, считая такие просмотры пустой тратой времени. Он уходил куда-то глубоко в себя и о чем-то думал, строил планы на будущее, такого рода “медитация” помогала ему быть всегда спокойным и уравновешенным в любой ситуации, но кроме просмотра телевизора с неинтересным ему контентом, казалось, ничто его так не могло больше вогнать в столь глубокий транс.

– Спортом нужно заниматься самим, а не смотреть, как это делают другие! – нервно шутил он, когда приходили его школьные друзья. Ему не очень нравилось, когда какой-то очередной захватывающий матч и, каждый раз, самый ответственный, брал инициативу в свои руки и нагло воровал все внимание приятелей, которым уже сразу же становилось совершенно не до Петра. А потом они, спохватившись, что уже поздно, просто уходили, и мужчина печально отмечал про себя, что вместо встречи старых друзей, в его квартире состоялся обычный просмотр спортивной телепередачи. Со временем он звал друзей все меньше и меньше, а с рождением Алисы и вовсе свел все общение на нет.

Не найдя по телевизору для себя ничего полезного и стоящего внимания, Петр выбрал самый безобидный канал с каким-то бразильским сериалом, и целую минуту простоял возле телевизора, пытаясь вникнуть в странноватый сюжет, а затем включив звук погромче, сел поудобнее на старенький массивный и уже не очень удобный диван.

На экране постоянно мелькала какая-то женщина, которую звали Мария, она терзалась и переживала и рассуждала о каком-то серьезном выборе. Петру было совершенно неинтересно слушать разговоры персонажей и он просто наблюдал за происходящим, не как зритель, а как кинокритик. Даже не зная сюжета сериала, Петр сразу же заметил, что каждая сцена затянута до смешного. Мужчине также показалось, что актриса сильно переигрывает.

“Как-то ненатурально у нее получается доносить до телезрителя боль своего персонажа”, – подумал мужчина, снова беря в руку книгу, и снова “провалился с головой” в мысли о завтрашнем дне, бегая глазами по строчкам и не замечая, что суть сюжета уже давно потеряна.

Из “счастливого завтра” Петра вытащила залаявшая, где-то под окном, собака и Петру опять стало не по себе. Он снова обратил внимание на кричащую женским голосом коробку на тумбе и решил, что на сегодня “бразильской любви” ему уже хватит. Он подошел к телевизору, но в последний момент не стал его выключать, а просто убавил немного звук. С телевизором было не так тоскливо и одиноко. Петр снова сел на диван и продолжил чтение, стараясь сосредоточиться на сюжете и не думать ни о чем более.

Именно в эту ночь, перед выпиской, столкнул злой рок дочь Петра Семеныча и одну из старших медсестер, в халатности к своей работе которой, мог позавидовать только самый заядлый тунеядец советских времен. Все люди связанны узлами судьбы с другими и столкновение с каждым последующим незнакомцем, способно в той или иной мере изменить направление жизни. Некоторые встречи являются судьбоносными, а некоторые даже последними…

Как это и случается в конвейерной работе, где люди всего лишь безликие сосуды, проплывающие мимо и не задевающие душу своими проблемами, Антонине Сергеевне было сложно вспомнить, за какие грехи она несет крест в стенах этой обители больных и убогих. Существование в больничных стенах превратилось в монотонное прозябание.

“Это словно день сурка”, – жаловалась она самой себе порой. Иногда ей казалось, что каждая рабочая смена останавливала привычное течение времени и порой обычная минута растягивалась до невозможности.

– Дурацкое дежурство! – Сокрушалась Антонина Сергеевна каждый раз, когда ей нужно было идти на работу. Иногда ей казалось, что вся эта трудовая рутина, как голодный вампир, высасывает из нее энергию, а иногда ей мерещилось, что она всего лишь бездушный робот: этому выдать таблетку, этому сделать укол, этого по расписанию проводить на рентген… И так по кругу из смены в смену.

“Многие из них даже не нуждаются в медицинской помощи, и все-равно находятся здесь!” – с пренебрежением думала Антонина Сергеевна.

– Конечно! Государство за все заплатит, все им бесплатно сделали, вот и идут сюда, как фашистские танки на Ленинград. Надо – не надо, ложаться! Чуть температура у ребенка, – сразу скорую. Как раньше наши прабабки? А как в войну дети выживали? Никто за ними так не бегал, зад не подтирал. Поэтому мы такие закаленные, не то что эта молодежь, тьфу! – сквозь зубы проворчала Антонина Сергеевна выходя из сестринской. Она любила ворчать, но делала это так, что никто не мог разобрать слов, но если кто-то имел несчастье встретиться ей на пути в этот момент и увидеть ее колкий взгляд, – инстинктивно понимал, что нужно быстрее уносить ноги.

Так и проходили дежурства медицинского работника: обойти палаты, выполнить некоторые предписания врачей, а кто там и чем болен, черт с ними, принял-оформил историю болезни и выписал, – следующий!

“Как же это утомляет!”, – думала Антонина Сергеевна, когда шла делать вечерний обход.

– Последняя! Последняя и можно отдохнуть, – твердила себе для успокоения медсестра. Ей нужно было всего лишь зайти в последнюю палату к одной девочке, которая лежала с воспалением легких, быстро поставить антибиотик и вот она – свобода на сегодня!

– Ох ноженьки, мои ноженьки, – пожаловалась вслух кому-то женщина, почувствовав внезапную резкую боль от варикоза. Кляня работу, она стараясь не обращать внимание на недомогание как могла, а идти дальше. Ноги у Антонины Сергеевны, казалось, болели всегда. Когда именно она их “загубила”, женщина не смогла бы вспомнить, даже если сильно захотела. Постоянные неприятные ощущения от варикоза она чувствовала все время, даже когда спала и уже настолько привыкла к этой боли, что казалось, убери хворь из ее жизни и будет чего-то не хватать. Но иногда, особенно в дни, когда медсестра очень долго работала “ни разу не присев”, у нее возникали резкие “прострелы”, как она их называла, и в эти минуты она чувствовала себя самой несчастной на свете.