— Помощь-то ты обещал нам, отец Бела, — говорил Добрыня Малкович, непринуждённо рассевшись пред жрецом на дубовой скамье, — а вот не сказал одного, что ты получить с нас пожелаешь?

— А то, что вы исполнить можете, — был ответ.

— Ещё бы ты запросил, чего сделать нельзя, — усмехнулся Добрыня. — Да ты обиняками-то не говори. Условимся сразу — и конец всему!

— Помогу я вам, — вдруг пылко и страстно заговорил арконский жрец, — помогу так, что и теперь уже за ваш успех поручусь, а вы пообещайте мне лишь одно: что не заведёте на вашей Руси христианство и всех христиан изгоните из вашей земли.

— Только-то?

— Если и это исполните, хорошо будет!

— А и не любишь ты, Бела, христиан!

Жрец злобно рассмеялся.

— Мне полюбить их?! — воскликнул он. — Рюген и всё морское побережье, где живут мои венды, было подвластно Святовиту. В землях наших не было никого, кто осмелился бы усомниться в могуществе Святовита, и вот я вижу, что везде стала слабеть вера в богов, что люди перестают бояться их кары, не прибегают к нам, служителям божества. Я уже теперь не имею той силы и власти, какая была у меня недавно. Всё рушится, всё отпадает от старины, и виною этому христиане. Они везде заводят свои новые порядки. В землях франков, аллеманов, на острове саксов и пиктов исчезли совсем друиды, и только случайно уцелевшие руны кое-где ещё свидетельствуют об их недавнем могуществе. О древних богах и говорить нечего. Твёрд был среди народов славянских Святовит, но теперь, слышно, и они отказываются от старых богов. Ляхи уже становятся христианами; осталась Русь ваша, но и в неё вошло христианство. Правда, оно идёт к вам с Востока, из Византии, но это всё равно. Если оно укрепится на вашем Днепре, то оттуда разольётся везде по землям, где живете вы, славяне, и тогда пропадёт Святовит, а с ним и Аркона, и мой Рюген потеряют всё, всю власть, какую имели до сих пор. Я уже знаю, Олав, конунг Норвежский, подчиняясь христианским жрецам, задумывает поход на Аркону. Он разрушит храм Святовита, убьёт его белого коня, подчинит весь Рюген своей власти. Тогда всюду здесь появятся храмы христианского Бога, и у меня не будет силы защитить моё божество, которому я служу всю мою долгую жизнь. Вот почему я хочу, чтобы твой Владимир стал киевским князем. Он будет в Киеве и не пропустит христианских жрецов на Русь. Тогда Рюген будет спасён.

— А если пропустит? Если и сам станет христианином? — сказал Добрыня.

— Этого не будет!

— Как знать будущее.

— Не будет! Я поставлю его киевским князем, я же и уничтожу его, если он или ты осмелитесь изменить своему обещанию. Разве не мои дружины пойдут с вами? Разве не будет у меня могучих приверженцев в нашем Киеве? Я даю, я могу взять и назад данное.

«Ого, вот ты как, — подумал Добрыня, — я бы на твоём месте так говорить не стал! А ещё считаешься мудрецом!»

Бела не заметил его насмешливого взгляда.

— Итак, — с прежним увлечением продолжал он, — я помогу вам, я отдам вам голову Ярополка, потому что он никогда не будет служить нам. Вы же всегда будете моими союзниками. С помощью вас я изгоню христиан со всей Славянщины и всюду восстановлю старых богов, и опять народы будут счастливы по-прежнему. Когда же исполнится это, я соединю всех славян под властью киевского князя; всех славян, слышишь ли, витязь? И славяне пойдут повсюду, где умами и сердцами людей овладели христианские жрецы, и станут изгонять их, разрушать храмы их Бога, и будет тогда мой Святовит царить повсюду!

— Это не худо! — согласился Малкович.

— И ты с племянником будете служить мне.

— Коли только в том дело, чтобы христиан не пустить да вашей Арконе помощь подать, тогда и говорить нечего: конечно, будем! Сказать по правде, нам что Перун, что Святовит — всё равно.

— Нет, Перун у вас был, пусть и останется.

— И то ладно! А христиане… Да пусть они пропадут!

Добрыня становился с каждой минутой всё веселее.

Он даже и помыслить не смел, чтобы Бела поставил такие лёгкие условия своей помощи. Теперь его интересовал вопрос, сколько даст дружинников ему арконский жрец.

— Отдам хоть всю норвежскую дружину! — ответил Бела, когда Малкович спросил его об этом.

Тут Добрыня несколько стал в тупик. Он прекрасно знал, что варяги служат у арконского жреца по найму.

«Видно, их срок близок к концу, — вдруг сообразил он. — Да это всё равно, лишь бы в Новгород придти, а там и мы найдём, чем варягам платить! Полоцкая земля недалеко. Рогвольдовой казной все заплатим».

Однако он и виду не подал, что догадывается о близости срока окончания службы наёмных войск Арконы.

— Так по рукам тогда, отец Бела? — сказал он.

— А будет ли твой Владимир согласен на мои условия? — спросил осторожный Бела.

— Ну, ещё бы. Он хоть так про христиан говорил, а сам их не любит.

— Тогда пусть он даст клятву, а ты будь за него поручителем.

— Чем угодно, поклянёмся оба, — немедленно согласился Добрыня, — хоть Перуном самим, всё равно. Только ты не держи нас.

— Не буду держать. Ярополк усиливается.

Малкович лукаво посмотрел на жреца.

— А как же ты хотел выдать нам его с головой?

— И выдам. Он сам придёт к вам.

— Ой ли, отец! Ярополка-то я с детства знаю, простоват он, что и говорить, а всё-таки кто же сам на свою погибель пойдёт.

— Увидите! — коротко сказал Бела и устало закрыл глаза. Добрыня встал со скамьи.

— Притомился ты, отец, — сказал он, — да и я тоже. Пусть племянник веселится, а меня на покой отпусти. Обо всём, кажись, мы с тобой переговорили.

Не открывая глаз, Бела кивнул головою и хлопнул в ладоши. Появившемуся на зов служителю он приказал проводить витязя в приготовленный для него покой; но лишь только он остался один, выражение усталости исчезло с его лица, и он громко закричал:

— Нонне, Нонне!

Нонне ждал этого зова где-то совсем близко. Он явился мгновенно.

— Ты был здесь, Нонне? — с живостью спросил его Бела. — Ты слышал наш разговор?

— Слышал, великий отец.

— Что ты скажешь?

— Прости, великий, я не понимаю, зачем ты говорил этому варвару, почему тебе нужно, чтобы Владимир сел в Киеве? Не может ли он подумать, что мы нуждаемся в их помощи, а не они в нашей? Не вообразят ли они, что мы погибаем и не можем найти нигде себе союзников, кроме них, потому и берёмся помогать им?

Бела грустно покачал головою.

— Нонне, ты думаешь, что этот варвар глуп?

— Думаю так, великий отец.

— Тогда я скажу, что ты ошибаешься. Он княжий советник, и князь Святослав поручал ему и управление государством, и переговоры с неприятелем. Знаешь ли ты, вот этот Добрыня не раз обходил хитрецов-византийцев, а о других и говорить нечего.

— Но ты принял его неласково и сначала совсем не говорил с ним.

— Я должен был приглядеться к нему, понять, каков он с Владимиром. Недаром я живу столько лет на свете. Когда этот юноша сказал, что Добрыня ему вместо отца, я понял, что он действительно находится под его влиянием. И вот теперь нам нужно перехитрить его. Необходимо, чтобы около Владимира, когда он станет киевским князем, был у нас свой человек, который стал бы его ближайшим советником. Ты знаешь ли воеводу Блуда?

— Воеводу Ярополка?

— Да. Вот я хочу, чтобы он занял при Владимире место Добрыни. Блуд давно уже там. Он ненавидит христиан, ненавидит и Ярополка. Если он будет при Владимире, вся Русь будет покорна нам и поможет отстоять Рюген от Олава.

— Великий отец, — воскликнул Нонне, — разве так грозна опасность?

— Нонне, Нонне! Или ты не знаешь, что Олав — владыка, каких ещё не бывало на свете? Он храбрее всех конунгов, даже храбрее великого Кнута. И он, как донесли мне преданные люди, даже во сне грезит, как бы низвергнуть Святовита. Вся наша надежда на русских славян. Вот почему я и принял этих двух изгнанников так, как никогда ещё не принимал конунгов и герцогов. Но не хитро взять, нужно ещё и удержать взятое. Вот это труднее всего. Настало, Нонне, время послужить тебе!