– Может, оно и так, – вступил в беседу лохматый, точно леший, саво, – да только не хийси жёрновом владел вначале, не хийси его сработал. Принёс людям чудесный жёрнов старый верный Вяйнямёйнен, и звался тот жёрнов Сампо.

– Да нет же, не то вы сказываете, – старый ингр, до сих пор казавшийся спящим, вдруг подал голос. – То всё сказки да отголоски былого. Не простой был жёрнов. Доселе невиданным чудом было Сампо, выковал его вековечный кователь Ильмаринен.

Ярл слушал, стараясь уловить каждое слово. Его звероподобный товарищ заметно скучал и уже боролся со сном, зевая во весь рот и обнажая огромные, медведю на зависть, зубы.

– А где живёт прославленный кователь? – осторожно спросил викинг.

– Того не ведаю, – старик снова погружался в дремоту. – Никто не ведает в нынешнем поколении…

– Так и есть, – согласно кивнул Киммонен. – О деяниях Вяйнямёйнена и Ильмаринена в земле Калевы сложено немало рун[12]. Быль то или небыль – кто знает… А ты, рунопевец, что скажешь об этом?

Рунопевец Антеро, высокий рыжеволосый карел из Сувантолы[13], сидел в стороне от беседующих. Он молчал и, казалось, думал о своём, но даже руотси удивились бы вниманию, с которым Антеро стал слушать, когда речь зашла о чудесном жёрнове хийси. Он словно весь обратился в слух, а его взгляд устремился куда-то вдаль, за порог гостиного дома, за околицу Виипури…

– Антеро?

– То и скажу, – проговорил рунопевец, – что вековечный кователь Ильмаринен – Сын воздуха, великий муж древних времён, первый кузнец этого мира. Он выковал небесный свод, не оставив на нем следов молота и клещей, выковал чудесное Сампо, заключил в сундук саму Смерть, на триста лет избавив от неё людские земли. То дела минувшие, ныне Ильмаринен покинул этот мир.

Великан-руотси снова зевнул. Разговор о таинственных жерновах никто не продолжал, и он прекратился сам собой, – карелы, саво и ингры снова заговорили о делах житейских – посевах, ловле рыбы и выпасе скота.

Вскоре гости начали расходиться. Хозяева предложили купцам-руотси заночевать в гостином доме, но те пожелали вернуться к своим кораблям и, поблагодарив, направились к выходу. За ними последовало еще человек десять, собрался и Антеро. В сгущающихся сумерках люди шли по тропинке от гостиного дома к заливу, расходясь на развилках, ведущих к тому или иному становищу.

Руотси заговорили между собой на своём языке: похоже было, что затеяли спор. Говорили они громко, но никто не обращал на это особого внимания, тем более что язык руотси ни карелы, ни ингры не понимали. Антеро, один из немногих, кто владел этим грубо звучащим наречием, тоже пропустил бы чужой разговор мимо ушей, но кое-что в речи ярла заставило его прислушаться.

– Снова да об одном, – гремел звероватый. – Боги, Гротти, тролли! Слышать не желаю, надоело! По мне женщины, пушнина и золото – добыча более завидная, чем какое-то Сампо, или Сеппо[14], или тьфу, как там, разбери его тролли! Вот чего следует искать викингу в чужих краях!

– Не забыл ли ты, Горм, что мы пришли сюда не грабить деревни? Сегодня наша добыча – знания, которых у нас не было раньше, и добывать их здесь лучше добрым словом и даровым пивом, чем угрозой или пытками.

– Зря это.

– Что зря?

– Зря мы раскланиваемся с этими трэлями.[15] Зря тратим на них лучшее пиво конунга. Лучше бы дружинников угостили, они который день гребут без отдыха!

– Им хватит, обещаю. Только не сейчас – до Гардарики путь неблизкий. Отдохнут еще. Меньше от пива пользы бывает, чем думают многие. Хуже нельзя в путь запастись, чем пивом опиться, – нараспев произнес Торкель, и продолжил: – Здесь пиво сильнее огня и меча, особенно даром. Эти люди молчаливы и недоверчивы с чужими, но ты сам видел, как пиво развязывает им языки.

– Что меч, что огонь развяжут не хуже! Враз укажут, где их тролль жёрнов спрятал!

– Тише, друг мой! – понизил голос Торкель. – Тут что ни житель, то тролль! Мечей у них немного, но стрелы ядовитые. Или ты думаешь, что мы сами сможем грести на всех драккарах сразу, когда от ран сляжет половина дружины? Не забывай также о вредоносных финских чарах.

– Один защитит нас, – в голосе зверя впервые прозвучала неуверенность.

– Здесь не его земля, – нахмурился Торкель, – пока не его.

Викинги умолкли и повернули к своим ладьям. Удаляясь, Антеро слышал, как ярл заговорил снова:

– Видишь ли, мой друг, мы ещё не знаем, что именно искать, где оно находится, что за сила стоит на страже. Пока мы не увидим это сокровище воочию, мы не должны тревожить финнов. Придержи ярость, Горм, ибо её час ещё не настал.

Карел встревожился. Он не понаслышке знал нравы и обычаи викингов. Свирепые воины, дерзкие разбойники, служители сонма богов, таких же яростных, как они сами. Гордые и надменные со всеми, кто явно не превосходит их силой.

Нет, неспроста руотси так приветливы и учтивы… Неспроста. Неужели разведчики? Тогда скоро ли ждать набега? Торг в Виипури был бы для них самой лёгкой и богатой добычей в этих краях. Её можно взять прямо сейчас, наскоком, безо всяких хитростей. Но викинги ведут себя мирно, значит, им нужно что-то другое. Что же? О чем расспрашивал ярл? Жёрнов хийси… Волшебная мельница… Сампо… Сампо? Викинги охотятся за сокровищем из древних рун Калевалы? Брось, Антти, ты опять насочинял себе сказок.

Когда Антеро вернулся к биваку своих сородичей, он застал их спящими. Только пожилой охотник Кари, карауливший неподалеку от костра, сонно поднял голову ему навстречу, да радостно завертелась у ног, почуяв своего, мохнатая лайка Талви. Костер тихо потрескивал, посылая искры в ночное небо.

Антеро отыскал сырой рябиновый прут, присел у костра и положил прут в огонь. Затем вынул и пристально всмотрелся в закипевшую влагу, попробовал на язык. Чужеземцы пришли с миром? Так и есть, на рябине выступила вода. Но вода эта имела отчетливый горький привкус[16].

Первые лучи солнца ещё не успели коснуться спокойной глади озера – они только-только показались над верхушками соснового бора, заблестели на редких косматых облачках в небе. Над Сувантолой занималось весеннее утро – погожее, ясное, удивительно тихое.

Почти полгода безраздельно властвует в Карьяле зима. Только южный ветер-хвоедёр может прогнать её на север. Силён тот ветер, и не знает меры его могущество. Где мчится он над озёрами и реками, там с грохотом лопается лёд, где ревёт он над бором, там гудят-стонут старые сосны, которые не всякий топор осилит. Срывает ветер хвою, за что и прозван хвоедёром, иной год и сами деревья с корнем из земли выворачивает.

Не выдерживает зима такого напора, отступает до поры до времени. Потому и любят люди южный ветер, и не ропщут на его подчас разрушительную силу. Уже отбушевал ветер, и пробудилась после зимнего сна земля Карьялы.

В небольшой ложбинке между двух холмов паслось стадо коз, принадлежащее роду Сувантолы. На гребне холма стоял и пастух – высокий худой паренёк лет пятнадцати, широколицый, голубоглазый и светловолосый, как и все карелы. Пастух был одет в серые холщовые одежды, шерстяную куртку, с лаптями на ногах, котомкой за плечами и посохом в руке. Звали пастуха Тойво, и был он младшим сыном сувантольского старейшины Кауралайнена.

С вершины холма Тойво привычно оглядывал округу – вот поросшие соснами склоны холмов, за холмами сосны стояли ещё гуще, становясь тёмным бором, а если взбежать на соседний холм, то вдали за соснами виднелось Сувантоярви и бурная, полноводная Вуокса. Внизу паслись козы, серые и лохматые, будто клочки облаков в небе.

Тойво повернулся к лесу, к тому месту, где в прошлом году бурей повалило высоченную сосну. Ствол дерева люди давно увезли, но огромный, чуть ниже человеческого роста, пень-выворотень так и остался торчать из песчаной земли, протягивая к небу узловатые корни. Издали, особенно в сумерках, могло показаться, что диковинный лесной житель вышел на опушку и остался стеречь границу бора. Возле выворотня пастух остановился, вынул из котомки горбушку серого хлеба и варёное яйцо, разложил их между корней и громко произнёс, обращаясь к лесу: