Затвор, наконец, щёлкнул и выпустил магазин. Эрик криво усмехнулся и неопределённо мотнул головой.

— Нужно уметь справляться с тем, что у тебя есть, Чарльз. Ждать можно до самой смерти.

Чарльз знал — этой горечи есть объяснение. Он смущённо улыбнулся и поднялся, отходя в сторону, чтобы не загораживать собой обзор. Чарльз достал бинокль и лишний раз убедился — идеальные солдаты существуют на самом деле.

Эрик Леншерр был одним из них.

***

«25 мая 1938 года,

среда

Я согласился бы пройти в его компании ещё сотни километров. Мы говорили и смеялись так много, что поутру у меня заболела голова.

После обеда отправил матери телеграмму, написав всего пару слов.

Она поймёт».

========== Глава третья ==========

Время за тренировками проходило незаметно, а занимались они в любую погоду и в любое время суток. Утренняя пробежка, дневная стрельба, прыжки, трассы с препятствиями, бокс, борьба, снова пробежка, отбой, временами — проверка среди ночи или же очередной поход. Капитан Кэндалл оставался непреклонен, он испытывал своих солдат и с некоторыми расправлялся жестоко.

— Непригоден для военной службы.

Для одних это было избавлением, для других — трагедией, но не многие пытались оспорить этот приговор с высшим командованием.

Леншерру везло. Не потому, что он был счастливчиком, а потому, что он был исполнительным и требовательным прежде всего к самому себе. И, сколько бы раз командир ни пытался его наказать, он никогда не пререкался — наоборот, выполнял приказание с подчёркнутым удовольствием.

А хорошая служба щедро вознаграждалась — к счастью, на некоторые вещи Кэндалл всё ещё не мог повлиять. Лейтенант Уилсон особенно яро отстаивал необходимость давать солдатам отдых, чтобы они, уставшие от бесплодных тренировок, не сбежали в назначенный час.

— Я думал, ты уже готов.

— Погоди, дай мне ещё пять минут. Пока почитай это, — Чарльз, широко улыбаясь, передал другу телеграмму и вернулся к чистке парадных туфель. Он сидел в одной бельевой майке и форменных брюках, торопливо орудуя щёткой.

Эрик снял фуражку, сунул её подмышку и раскрыл телеграмму.

Они получили три выходных дня, которые собирались провести в городе. Сначала Эрик хотел было вернуться в Уитби и проведать семью, но долгожданные увольнительные ударили в голову подобно вину — Эрик решил ненадолго остаться в Йорке. Узнав о том, что друг собирается остановиться в гостинице, Чарльз запротестовал и написал родителям. Ответ, пришедший утром, подтвердил их планы.

— «Приезжайте, ждём»? Чарльз, я не хотел бы мешать…

— Эрик, мы ведь всё обговорили, не начинай. Сколько времени? Чёрт, мы же опоздаем на поезд!

Эрик тихо рассмеялся, опьянённый свободой, и покачал головой. Надев фуражку и закинув за плечо рюкзак, он первым вышел из казармы. Чарльз, казавшийся ему совершенно неорганизованным, и совершенно неспособный подниматься с утра вовремя, совсем не менялся. Он выскочил следом за Эриком, кинул тому свои вещи и торопливо зашагал в сторону блокпоста, на ходу застёгивая китель.

— Ну, ты идёшь? Эрик?

Эрик откровенно залюбовался. На улице Чарльз будто засиял: его глаза напоминали о сини волн у берегов Северного моря, неспокойного и в летние дни, а веснушки — о песке, который Эрик пропускал сквозь пальцы, сидя на пляже. Встрепенувшись, он ускорил шаг, чтобы догнать Чарльза и отдать тому рюкзак.

В поезде они молчали. Чарльз дремал, склонив голову на грудь, а Эрик, сидевший у окна, с любопытством разглядывал пейзажи и напряжённо покусывал губы. Знакомство с родителями своего единственного друга для него было волнительным событием, точно как и простое путешествие в Йорк, где он был всего пару минут, когда пересаживался с одного поезда на другой. Он снова ощущал себя мальчишкой, который уезжал в неизвестность, и не осознавал до конца, что, совершив первый взрослый поступок, — поступив на службу, — окончательно простился с прошлой жизнью. Он скучал по своему родному дому под Берлином, но никогда не смел о нём спрашивать. В этом не было никакого смысла, всё равно никто не ответит.

От главного вокзала друзья шли пешком. Эрику хотелось осмотреться, Чарльзу — надышаться городским духом.

— Хочешь мороженое? Тут делают лучшее мороженое во всей Британии. Да что там, во всём мире!

Чарльз не кривил душой. Они взяли по пломбиру и чашке кофе и устроились снаружи за крохотным резным столиком. Эрик ощущал себя совсем иначе, по-новому, и ему нравилось это чувство, теплящееся в груди. Мороженое никогда не было таким вкусным, а кофе — ароматным. Чарльз болтал без умолку и пообещал, что сегодня вечером они сходят в кино, а завтра могут заглянуть в музей. Ведь они приехали отдыхать, и им, кстати, совсем необязательно ходить пешком — можно поехать на трамвае, силы нужно беречь для мучительно долгих походов.

Никаких тренировок, подъёмов в шесть утра, холодного душа, каши с комочками и чёрствого хлеба — всё это осталось там, на базе, будто в другом мире или на другой планете.

Там же, где осталось одиночество.

Они не спешили, и после кафе заглянули в парк, где под открытым небом играл местный оркестр. Люди не знали печали, они смеялись и танцевали под звуки медленного фокстрота и озорного свинга, не запрещённого в свободной Британии.

Чарльз кинул рюкзак под скамью, коротко взглянул на Эрика и, не дожидаясь его ответа, пригласил первую же скучающую девушку на танец. Эрик опустил свои вещи на землю, прислонился к дереву и сунул в рот сигарету, наблюдая за парами. Кружащиеся цветастыми пятнами и сверкающие брошками и пуговицами, они были чужды ему. Прячась под раскидистой листвой, Эрик не замечал взглядов девушек, направленных на него и робко топтавшихся неподалёку в надежде быть приглашёнными.

— Эрик? — Чарльз поцеловал руку девчушке, с которой танцевал, извинился перед ней и подошёл к другу. Быстрым жестом вытащил из пальцев Эрика почти докуренную сигарету, сделал пару затяжек и бросил в траву. — Почему ты не танцуешь? Посмотри, сколько красоток хотят разделить этот праздник с тобой! — он рассмеялся, пихнув Эрика в бок. — Ну же, друг мой, в чём дело?

Эрик вздохнул и отвёл глаза. Он надеялся избежать лишних расспросов и определённо предпочёл бы танцам прогулку по парку.

— Эрик?

— Я не умею танцевать, — буркнул тот.

Чарльз засмеялся, положил обе руки Эрику на плечи и встряхнул его.

— Мог бы сразу сказать, ради всего святого, Эрик! Это же не приговор. Пойдём. Давай, я научу тебя.

— Что? Нет, я…

Но Чарльз был непреклонен. Взяв Эрика цепкой хваткой за локоть, он повёл его за сцену — там, по крайней мере, было безлюдно.

— Это несложно, друг мой. Нужно чувствовать мелодию, её ритм. Будет проще, если считать. Раз-два, три-четыре. Раз-два, три-четыре.

Чарльз протянул руки. Разница в росте совсем не мешала ему вести. Эрик, сосредоточенно хмурясь, едва заметно шевелил губами и отсчитывал ритм — это действительно было нетрудно. Следить за ногами и не отдавить их партнёру было гораздо сложнее.

— Эрик, Эрик. Ты слишком напряжён. Расслабь плечи. Раз-два…

Они повторили с начала и описали большой круг. С каждым новым шагом лицо Эрика делалось светлее, а словосочетание «медленный фокстрот» звучало всё приятнее из уст Чарльза, продолжающего рассказывать — на этот раз о музыке и танце.

— На самом деле фокстрот давно вышел из моды, — Чарльз, отстраняясь, неожиданно расхохотался. — Но когда ты устанешь от свинга, фокстрот — это твой шанс. Танцуя свинг, просто двигайся. Как угодно, но ты должен помнить — останавливаться нельзя!

Эрик не мог не улыбаться, глядя на Чарльза. Он не переставал удивляться тому, как этот неловкий мальчишка, запинающийся на полосе препятствий, может так лихо танцевать и чётко попадать в такт музыке, звучавшей со сцены. Но Эрик не повторял, он просто смотрел, любовался, покачивался из стороны в сторону. Мелодия заражала своей энергией, ей хотелось отдаться целиком, нырнуть с головой и погрузиться в пучину безграничного удовольствия — это была та жизнь, о которой никто не слышал в Уитби.