Под конец пребывания в детском саду я поняла, что больше всего меня поразило именно то, что в детях по сути сталкиваются природа и культура; детство представилось мне накатанной тысячелетиями эволюции биологической колеей, по которой дети движутся к физическому и умственному взрослению и которую регулярно пересекают дороги культуры.

Именно эти встающие на пути ребенка перекрестки природы и культуры и составили схему, по которой строится моя книга. И я начинаю заполнять ее со сравнительно-культурологического вопроса: а как выглядит детство за пределами знакомой нам культуры?

Если я хочу представить, как живут дети в других странах, я вспоминаю сувениры, которые привезла из своих путешествий. В комнате моей дочери есть полка с куклами: куклы из Африки, из Азии, из Южной Америки. На каждой какой-нибудь традиционный наряд – яркая юбка, необычная шляпа; все говорит о том, что живут они не так, как мы. Моя любимая кукла – из Заира: сплетенная из соломы фигура идущей женщины. В руках у нее зонтик, которым она закрывает от солнца себя и крошечного младенца, примотанного к ее спине. А еще у нас есть целая груда разных детских шляпок с Мадагаскара, потому что всем малагасийским детям начиная с самого рождения надевают маленькие соломенные шляпы. Есть и игрушки, например «курочка клюет зерно» из Африки, сделанная из деревянного весла с грузиком из скатанной в шарик алюминиевой фольги. А еще фотографии того, что я не могла привезти домой: деревянного велосипеда, который я видела на проселочной дороге в Танзании, костюма танцовщицы с Бали – чудесных вещей, сделанных детьми или для детей. Любой из этих рукотворных предметов мог бы порадовать ребенка вне зависимости от того, к какой культуре он принадлежит, – детей всех стран объединяет тот факт, что всем им нравится играть с чем-нибудь новеньким, чем-нибудь необычным. Но эти предметы говорят и о чем-то еще: о том, что каждое общество или культура старается сформировать детей определенным образом – и это часто отражается в предметах этой культуры. Эти сувениры приглянулись мне не потому, что они похожи на что-то, что есть у нас дома, но потому, что они особенные и я хотела, чтобы моя дочь могла почувствовать, на что похоже детство в других странах.

Страны эти настолько отличаются от нашей, что это словно бы другой мир – другой, потому что люди там живут (в смысле выживают, добывают себе пропитание, строят крышу себе над головой и занимают свое свободное время) совсем не так, как мы. И в результате мир ребенка и мир детства в разных уголках Земли разный.

Антропологи знали об этом уже давно. Первым ученым, исследовавшим жизнь детей в других культурах, была Маргарет Мид. В 1925 году она отправилась на корабле на остров Самоа с целью изучить, как взаимодействуют с окружающим миром дети в племенах южнотихоокеанских туземцев. Доктор Мид ехала туда, чтобы найти подтверждение своим теориям. Они с ее коллегой Рут Бенедикт были основателями нового направления в антропологии, названного «культура и личность», и стремились оспорить устоявшиеся научные взгляды. Ученые в то время считали, что жители Земли не отличаются друг от друга и что культура или окружающий их мир почти не влияют на их сознание. Мид и Бенедикт считали иначе. Они знали, что культура начинает влиять на человека еще в детстве и что сообщества во всех странах используют этот период, чтобы сформировать из ребенка то, каким должен быть взрослый по представлениям данного конкретного общества. Так что доктор Мид пыталась проследить за тем, как культура формирует личность взрослого. Сейчас это кажется вполне логичным, но в те времена идея казалась революционной.

Благодаря труду Маргарет Мид и бессчетного числа антропологов после нее у нас теперь есть подробные описания жизни детей начиная с самого рождения во многих культурах мира. Многие из этих этнографических исследований были сделаны еще до того, как изучаемые в них племена успели вплотную познакомиться с западной культурой. Поэтому теперь они служат нам свидетельствами ушедшей эпохи, реликтами мира до глобализации. Сейчас многие из антропологов, начавшие изучать эти племена, когда те еще не испытали значительного влияния западной цивилизации, продолжают ездить в далекие страны и документировать, как некогда изолированные от цивилизации сообщества меняются под влиянием западной культуры и современной жизни. Их этнографические заметки – это постоянно дополняемая, живая картина, рельефно демонстрирующая, насколько быстро люди приспосабливаются к новому. А еще по ним видно, как отражается этот процесс на детях и как общество конструирует период детства. Я не утверждаю, что собрала в своей работе объективные свидетельства о том, как живут люди во всем мире, – как исследователь я по определению ограничена теми данными, что смогли собрать энтографы. А они в своих наблюдениях могли и не обратить внимания на аспекты раннего детства, которые были бы наиболее полезны для моего исследования. Но взятые все вместе описания того, как живут дети в других странах, с другими культурами, другими способами добывать себе пропитание, другими национальностями, верованиями и системами взглядов, лишь демонстрируют, что существуют варианты детства кроме того, к которому привыкли мы с вами.

Антропологов всегда интересовали племена, живущие охотой и собирательством. Большую часть истории человечества (то есть до того, как десять тысяч лет назад люди начали заниматься сельским хозяйством, одомашнивать животных и перешли к оседлому образу жизни) все наши предки жили охотой и собирательством. Жили ли они в лесу, собирали ягоды и охотились на оленей или кочевали по жарким равнинам, собирали коренья и охотились на антилоп – принцип был по сути один и тот же: они старались наиболее эффективно перемещаться по местности, по пути находя себе пищу. А еще они жили тесными группами, объединенными родственными связями, месяцы напролет общались только с членами своей группы и, может быть, иногда встречались с людьми из других, хорошо знакомых им групп. Их опыт общения очень отличался от нашего, от того, как мы живем сейчас в деревнях и городах, и в наше время немногие в своей жизни испытывали подобное. А ведь именно так люди и жили 99 % всей истории человечества. Так что если мы хотим узнать, откуда произошли и, может статься, почему мы ведем себя так, а не иначе, жизнь современных охотников и собирателей может кое-что подсказать нам о заложенных в природе нашего вида социальных отношениях. И вот антропологи принялись наблюдать за оставшимися на Земле племенами охотников и собирателей, чтобы изучить их образ жизни. А попутно мы можем кое-что узнать у них и о мире детства, о том, как возник этот этап жизненного цикла, и о том, как вели себя дети до совсем недавнего времени. Иными словами, наблюдение за детьми в племенах охотников и собирателей может подсказать нам, как «должно» выглядеть детство на самом деле.

Но – что довольно любопытно – все не настолько просто, как можно было бы предположить, потому что даже среди охотников и собирателей дети в разных племенах живут по-разному.

Хрестоматийный пример описания жизни охотников и собирателей – исследование племен африканских бушменов кунг в Ботсване и Намибии. До недавнего времени, пока бушмены не стали жить оседло, они жили в засушливой саванне, собирали то, что там растет, и охотились на диких животных. Начиная с середины XX века ученые старались наблюдать и описывать жизнь бушменов, чтобы понять, каково это – жить охотой и собирательством, по крайней мере в контексте экосистемы африканской саванны. В 1963 году группа ученых из Гарвардского университета решила сосредоточиться на изучении одного племени кунг, живущего в области Добе, чтобы понять, как экология (то есть землепользование и охота) влияет на структуру группы[1].

В книге «Мы и наши малыши» я вкратце описала, как живут младенцы бушменов: их постоянно держат на руках, кормят в среднем раз в тринадцать минут, укладывают спать рядом с матерью. Родители сразу реагируют на плач младенца. Иными словами, младенец в племени кунг входит в очень тесно взаимосвязанную социальную среду и неразрывно связан со своими родителями, семьей и социальными группами. Такой подход к заботе о младенцах приводит к тому, что малыш в племени бушменов в день плачет суммарно меньше, чем типичный ребенок в Америке или Западной Европе[2]. Но еще важнее, что такой подход приводит к тому, что ребенок вырастает во взрослого, который будет исповедовать ценности племени – социальную интеграцию, мобильность и умение делиться. Но что же происходит с этим младенцем, когда из грудничка он превратится в ходунка? И что происходит, когда он достигает раннего детского возраста?