***
- Добро пожаловать! - жизнерадостно сообщил Тенька на опушке соснового леса. - Во-он за той рощей, холмами и речкой мое село. Почти пришли. Только на капище заглянем.
- Какое капище? - подозрительно уточнила Клима.
- Высших сил, конечно! Не крокозябр каких-нибудь. Одно из самых старинных, между прочим. Его сложили еще во времена первой обды, если молва не врет.
- А может, вы потом на свое капище заглянете? - поморщилась Ристинка.
Гера ее молчаливо поддержал.
До родных Тенькиных мест они добирались почти два месяца, постоянно петляя, путая следы и почти не ночуя в жилищах людей. На этом настаивала Климина интуиция, которую в конце концов тихо проклинала даже сама обладательница, хотя не подавала виду. Лучше лишний раз поспать в чащобе, чем пойти за стены крепости, когда чутье кричит об опасности. И по этому вечному ощущению опасности, которое усилилось на границе, а потом сошло на нет, Клима знала, что на них, а точнее, на нее, ведется серьезная охота.
Раз или два их даже почти настигли. Например, когда они переправлялись через какой-то полноводный приток Принамки. Теньке тогда вздумалось проверить изобретенное накануне колдовство. В итоге нормальные люди переправлялись вплавь, таща вещи на наскоро связанном Герой плоту, а неугомонный вед шел по воде аки посуху, с обалделой радостью поглядывал на спутников сверху вниз и пытался на пальцах объяснить, какие естественные свойства организма его угораздило поменять, что за формулы этому соответствуют, сколь великий вклад сие изобретение внесет в развитие теоретического колдовства, и в чем заключается его практическая польза. Теньку слушали, но не понимали. Особенно, когда колдун начинал скатываться на терминологию, и его рассказ превращался в бесконечное нагромождение мудреных фраз вроде: “Плоскость воды преломляется по третьему вектору условной упругости тела, погруженного в воду на длину второго вектора, что по теореме Савая свидетельствует о возможности изменять естественные свойства не всей поверхности тела, а его соотносительных частей, которые…”
Гера в Тенькиных речах понимал только предлоги и с чистой совестью обзывал измышления друга ведской тарабарщиной. Тенька в долгу не оставался, во всеуслышание заявлял, что Гера - невежда орденская, и продолжал рассуждения вслух. В такие моменты колдуна было бесполезно останавливать и одергивать, даже Климе это почти не удавалось. Благодаря хваленой интуиции обда чуяла общее направление Тенькиных речей, а иногда даже могла вставить пару дельных слов, за что вед ее необычайно уважал. Ристинка, получившая прекрасное домашнее образование и не понаслышке знакомая с естественными свойствами, математикой, астрономией, теорией природных ритмов и прочими науками, больше других понимала суть Тенькиной болтовни, но предпочитала этого не показывать, лишь однажды заявив, что все ведское колдовство - одно сплошное искажение. Но Тенька на это совсем не обиделся, наоборот, с энтузиазмом закивал и сообщил, что искажение в колдовстве бывает достоверным и недостоверным, а виды искажения в свою очередь подразделяются на множество сортов. И не подумывала ли Ристинка тоже заняться колдовством, раз так замечательно все схватывает. Бывшая благородная госпожа оскорбилась не на шутку и еще неделю с колдуном не разговаривала.
Итак, после благополучной переправы через реку выяснилось, что на том берегу их подстерегает засада, и надо поскорее делать ноги. А Герино стремление не убегать, а встретить опасность лицом к лицу - форменное самоубийство.
День тогда был пасмурный, час ранний, по земле стелился густой туман. В этом тумане-то и выяснилось, что Тенька не учел упомянутую теорему Савая и изменил свойства всей поверхности тела. В итоге колдун продирался сквозь туман словно через озеро вязкой болотной жижи, и никакими силами невозможно было ускорить его движение. К счастью, все обошлось. “Правая рука” героически отвлек преследователей на себя, а за это время горе-изобретатель сумел измыслить способ вернуть своему телу прежние свойства.
Подходило к концу теплое грозовое лето. На деревьях в лесах становилось все больше желтой листвы, а под деревьями - вдоволь грибов и ягод. Гера даже приноровился охотиться, и часто к ужину у беглецов была свежая дичь. Тенька тоже пытался присоединиться к Гере, но его каждый раз новые способы охоты были столь экзотичны, что если добыча не взрывалась сразу, то непременно оказывалась напрочь “искаженной”, как говорила Ристинка, и оттого непригодной в пишу. Поэтому Теньке поручали разные невинные дела вроде поиска дров, розжига костра и охраны девчонок. Последнее тоже не обходилось без приключений. Как-то раз вед чего-то такого намудрил с границами их лагеря, что в радиусе километра из леса ушли все звери, а комары дохли на лету. Костер у Теньки тоже всякий раз выходил оригинальным. Колдун считал делом чести изменять естественные свойства пламени, поэтому еще никогда оно не выходило нормального оранжевого цвета. Алое, зеленое, синее, кислотно-фиолетовое и воняющее горелыми портянками, прозрачное и еле заметное, зато такое жаркое, что оплавилось дно котелка; завивающееся барашками, насвистывающее музыку, мурлыкающее, черно-белое; пахнущее дорогими духами, но совершенно холодное, заморозившее до состояния глыбы льда воду для супа - каждый розжиг костра в Теньком исполнении оборачивался цирковым представлением.
Ристинка занималась уборкой и готовкой, Клима же на привалах не делала ничего. Она руководила в пути и считала, что этого достаточно. Впрочем, единственный раз Климу всей компанией уговорили помыть посуду. Обда проделала это с видом громаднейшего одолжения и, как пыталась потом доказать Ристинка, исключительно из вредности утопила многострадальный котелок. Посудину из глубин озера пришлось вылавливать Гере и Теньке с помощью палки, брани и прикладного колдовства. Больше на Климу хозяйственных дел не спихивали, разве что Ристя частенько принималась ворчать, но без особого результата.
Ночи становились все холоднее, любителей вольной лесной жизни среди путников не наблюдалось, поэтому все уже считали дни до прибытия, частенько донимая Теньку расспросами на тему: “Сколько нам еще осталось?” Не лишенный чувства юмора вед отвечал, что жить все они будут долго и счастливо, хотя он тут совершенно не при чем. А до его родного села еще неделя пути… пять дней… три дня…
- …Ни на какое капище я не пойду! - заявила Ристинка. - Я хочу тепло, крышу над головой и наконец-то нормально помыться! С меня хватит! Высшие силы, лучше бы я умерла!
- Тебя проводить обратно? - хмыкнула Клима.
Бывшая благородная госпожа послала обде уничижительный взгляд.
- Клима, - осторожно произнес Гера, - но ведь пара дней действительно погоды не сделают.
- Я должна поклониться высшим силам, - отрезала Клима. - Они не хотят моего промедления. Идем на капище. Тенька, показывай дорогу.
- Вот кто тебя за язык тянул, - вполголоса проворчал Гера другу.
- Но это и правда очень важно, - пожал плечами Тенька. - Да и мне нужно повидать высшие силы. Перед дорогой на земли Ордена я тоже заходил туда и просил их снисхождения. Видишь, как интересненько все в итоге обернулось!
Капище представляло собой круглую полянку, надежно сокрытую в зарослях чащобы. Но не темным заплесневелым буреломом, как место поклонения крокозябрам, а светлой молодой порослью ивняка. По краям полянки росли огромные, почти с кулак, ландыши и некрупные густо теснящиеся ромашки с мясистыми желтыми серединками.
- Ничего себе, - выдохнул Гера, опасливо поглядывая на ландыши-переростки. - Тенька, ты говорил, бываешь тут… Твои фокусы?
- А мне нравится, - благосклонно мурлыкнула Клима. Она любила ландыши, особенно крупные.
- Не, - ухмыльнулся вед. - Это все высшие силы. Любое их капище - это уединенное местечко с ивняком, где растут ландыши с ромашками и присутствует источник воды - колодец, криничка, ручеек, даже болотце годится. Еще там непременно должны быть замшелые камни - пара валунов или много булыжников.
