- Так значит, – прошептала обда, – это твоей синей лентой были перевязаны мои бумаги, мамочка?..

Окружающий мир горел и расплывался, жестоко дергало раненую ногу – так она мстила за четверо с лишним суток полета на большой высоте, без куртки и утепленных штанов, без нормальных ботинок, с тяжелыми трофеями в руках…

«Получается, я больше не лечу? – вяло подумал Юрген. – Но тогда что со мной? Где я? Все-таки упал с доски и медленно развеиваюсь в какой-нибудь принамкской канаве? Но тогда почему так мягко и жарко?..»

Он с трудом открыл глаза и увидел над собой высокий белый потолок.

«Такой же, как в наших усадьбах!» – мелькнула первая радостная мысль.

Ее догнала вторая, паническая:

«Или как в Институте. Смерчи, неужели все было зря?!»

За изголовьем шевельнулись сквозняки.

- Он очнулся!

Сказано было по-сильфийски. Юрген сощурился и увидел над собой миловидное личико в обрамлении темно-пепельных кудряшек. Сильфида. Причем не старше Рафуши.

- Вы слышите меня? – заботливо спросила обладательница личика. – Как вы себя чувствуете?

- Бывало и лучше, – честно ответил Юрген. – Где я?

- У нас дома. Вы совсем ничего не помните?

Сильф слабо мотнул головой. Последние воспоминания путались, мешались с бредом, наползали одно на другое. То ли он летел… то ли брел… то ли падал…

- Вы постучались к нам в дверь поздно вечером, – тут же принялась рассказывать девочка. – Чудо, что вы сумели отыскать нашу усадьбу – масла в лампе над порогом было совсем мало, и свет получался тусклый. Вы вошли, сказали про какую-то липку и тут же рухнули без чувств. Мамочка так перепугалась! Тоже едва не упала рядом с вами. А папочка сразу сказал: надо лететь в тайную канцелярию.

- Туда сообщили? – Юрген попытался приподняться, но голова кружилась. – Липке… то есть, Костэну Лэю из четырнадцатого корпуса сказали, что я прилетел?

- Да-да, – закивала девочка, – Костэн Лэй. Ой, вы лежите, лежите. Утром папочка слетал в тайную канцелярию, и они вернулись сюда вместе. Господин Костэн забрал ваши вещи, просил заботиться о вас и сообщить, едва вы очнетесь. Оказалось, он живет в пятнадцати минутах лету отсюда. Папочка уже отправился к нему. Вы не засыпайте, господин Костэн через полчаса будет здесь.

Все эти события с трудом укладывались у Юргена в голове.

- Утром… пятнадцать минут лету… Небеса, сколько же я здесь валяюсь?

Девочка обстоятельно сосчитала на пальцах.

- Сегодня уже пятый день. Вы были очень плохи, даже кончик носа просвечивал. Но теперь вы непременно встанете на крыло. Неделя-другая, и…

- Неделя?!! – Юрген все-таки подскочил, и нога услужливо взорвалась болью. – Пять и четыре, а то и все шесть, Небеса знают, сколько я летел… Получается, со свадьбы прошло не менее девяти дней! Где Костэн Лэй, он немедленно мне нужен!

- Сейчас прилетит, – повторила девочка, опасливо тараща прозрачно-оранжевые глаза. – Вам лучше не двигаться, а то опять откроется рана. Хотите, я принесу вам поесть?

Больше всего на свете Юргену хотелось двух вещей: встать сию же минуту и обратить время вспять на девять дней. Клима не будет ждать, пока один застуженный и хромой «воробушек» доберется до родины и передаст начальству трофеи, в том числе сведения о дате нападения на Орден, которую за неумеренную плату сообщат наиблагороднейшему. Клима просто сдвинет наступление и начнет форсировать Принамку не в конце весны, а прямо сейчас. Если уже не начала, в очередной раз спутав сильфийские планы.

…К тому времени, как на пороге явился непривычно запыхавшийся Костя Липка, Юргена все-таки уговорили перекусить, и о невеселых перспективах большой политики он размышлял с миской бульона на коленях, компрессом на многострадальной ноге и мокрым полотенцем вокруг разгоряченного лба. В бульоне среди масляных островков плавали иголочки мелко нашинкованного укропа, компресс утолял боль, а полотенце несло прохладу и ясность мыслей, так что молодого агента уже не тянуло вскочить и лететь неведомо куда.

- Ну и навел же ты у нас смерчу! – поприветствовал бывшего стажера Костэн Лэй. – Тут полным ходом разрабатывается операция по твоему вызволению или хотя бы выкупу за деньги, полученные от наиблагороднейшего в обмен на сведения о наступлении обды, а ты внезапно объявляешься на окраине страны, полуживой, с двумя трофейными досками и одной трофейной саблей. Ни слова не говоришь и вырубаешься почти на неделю, оставляя всю канцелярию с веером загадок. В итоге полевые разведчики не спят, составляя отчеты и пояснения к отчетам, какими соображениями о досках ты делился со спутниками в последний раз. В ученом доме лучшие умы отечества сутки напролет ломают головы над тем, какие силы небесные позволили тебе дотянуть сюда на доске сорокалетней давности, и какая крокозябра сколотила вторую доску, да возможно ли вообще на ней летать. Не спят секретари, готовя бумаги о представлении тебя к награде и переведении в пятнадцатый корпус, потому что свой экзамен ты хоть и провалил, но выдержал с блеском. Не спит высшее начальство тайной канцелярии, собирая разведданные. Не спит даже верховный Амадим, которому докладываются все перечисленные, кроме секретарей. Наконец, не сплю я, с минуты на минуту ожидая, когда ты очнешься и скажешь хоть что-нибудь. И только ты до сих пор преспокойно дрых. Теперь выкладывай все!

Слова застряли у Юргена в горле, он смешался, не зная, с чего начать, когда время уже упущено. Наконец, собрался с духом и выпалил главное:

- Мы опоздали!..

Едва прочитанное письмо полетело в жаркий огонь камина.

- Они опоздали!

Сегодня наиблагороднейшему исполнилось сорок девять лет. Еще год назад по этому случаю устроили бы недельное гуляние на весь Мавин-Тэлэй, но нынче о дне рождения некогда было даже помнить.

Огонь бесстрастно лизал бумагу, покрытую завитками темно-зеленых укропных чернил.

«…Выполняя союзнические обязательства…»

Союзнички, как же. Такую цену заломили за пару строчек, что пришлось опустошить последние сундуки.

«…Доводим до сведения, что численность досколетчиков обды…»

Они бы еще в середине будущего лета это прислали, смерч дери! Обда начала форсировать Принамку две недели назад, а сильфы спохватились только теперь.

«…Сожалеем, что ранее мы не могли…»

Сожалеть смеют. Наиблагороднейший не верил ни единому слову. Возможно, четыре года назад он бы купился. Но не теперь. После исчезновения Лавьяса Даренталы, после того, как открылось, что «воробушки» тайно заключали с обдой союзнические договоры и продавали доски новейших моделей, которые теперь она пустила в дело. Глава Ордена не верил в бредни и отговорки про загадочного колдуна – почти фольклорного персонажа – якобы создавшего собственную модель досок, устойчивых к влаге и ветру. На что сильфы надеются, столь топорно пытаясь скрыть собственные делишки?

Вековой союз распался в тот день, когда сильфийская девчонка, удрав с обдой из Института на ворованном тяжеловике, сумела добраться до своих. А все, что было после – лишь попытки вытащить последние ценности из развалин.

Наиблагороднейший слишком хорошо знал, как приходят к власти. Оступившихся противников убивают, выпалывают с корнем, как поступили когда-то с Жавраном Аром. А его уцелевшая дочь, кстати, не последняя сошка в свите Климэн Ченары, и разверзнись небо, если она не захочет отомстить за гибель отца.

Наиблагороднейший слышал, что Артасий Сефинтопала присягнул обде на крови, оставшись живым. И понимал – с ним самим такого не будет. Климэн Ченара – змеюка, пригретая у сердца Ордена. Она не простит преследований, наемных убийц, наконец, самого свержения обды пятьсот лет назад. Она растопчет их, сожрет с потрохами, а остатки бросит на добивание сильфам.

И вот, последние дни, когда наиблагороднейший еще мог что-то изменить, отдав нужный приказ флоту, были упущены по милости «воробушков». На Принамке идет бой, гарнизон прибрежного города Мятезуч, усиленный войсками из Голубой Пущи, выполняет приказ стоять насмерть. В камине догорает последнее сильфийское письмо. Страшное слово «крах» сделалось почти осязаемым.