Выля встала на доску поудобнее, на прощание кивнула обоим и начала взлет.
Не дождавшись, пока досколетчица скроется из виду, Фенрес молча развернулся и заковылял к двери, жестом пригласив Юргена следовать за собой. Юра с тоской оглянулся на блеснувшее над верхушками сосен небо.
Внутри домик был еще меньше, чем казалось снаружи. Печка, застеленная шубой лежанка, скудная утварь, закрытая дверь то ли в другую комнату, то ли в чулан, за которой кто-то пошуршал и притих.
- Смирный стал, – равнодушно проскрипел Фенрес своим простуженным голосом. – Поначалу-то… и бился, и грозил, и богатства сулил, умолял даже. Мне-то чего? Обда – вот закон! Как покарала, так и к жизни вернула, выше высших сил, прозорливее времени…
Он забормотал что-то совсем неразборчивое, а потом неожиданно ясно постановил:
- Будешь спать на полу, на шубе. Время летнее, а вы, вор-робушки, и по зиме не зябнете.
Рывком снял с лежанки пыльные меха и кинул на не слишком чистые доски пола у закрытой двери. Юрген подумал, что после чердака с мышами ему не привыкать.
День прошел тихий, неспешный и какой-то сонный. Временами Фенрес выходил из дому и чем-то гремел снаружи. Юрген сидел на шубе и набело переписывал отчет для Липки. Он не боялся, что его записи прочитает хозяин дома: Фенрес, как и Выля, не знал сильфийского. Гулять по лесу агента не тянуло. В этих принамкских чащобах где не болото, там бурелом с крокозябрами, заплутаешь так, что потом и Небес не найдешь.
За запертой дверью кто-то вздыхал, ворочался, но заговорить с новым соседом не пытался. То ли считал это безнадежным, то ли выжидал, прислушивался, пытаясь понять, с кем имеет дело. Юрген занимался тем же самым. И все-таки попробовал разговорить хозяина.
Выля оказалась права. Ни на какие вопросы о прошлом Фенрес не отвечал, лишь обронил вскользь, что фамилию вправе носить тот, кто считает себя членом рода, а горы давно отвернулись от него, и на запад пути нет. При упоминании города Редима Фенрес странно подергивался, словно отбиваясь от назойливых мух, а когда Юрген недальновидно спросил про Климу, разразился длиннющей путаной тирадой о каких-то спесивых девчонках, величии обды и почему-то – о трудностях ведения большой торговли в маленьких поселениях у Доронского моря. Вдобавок, Фенрес называл своего гостя исключительно «воробушком», а это людское прозвание все сильфы терпеть не могли еще больше, чем глупую байку о растянутых ушах.
Фенрес лег спать с первыми сумерками, и вскоре по домику разносился его сиплый с присвистами храп. Юрген устроился на шубе, накрывшись своим одеялом, и только собрался последовать примеру хозяина, как с той стороны в запертую дверь над его ухом осторожно постучали, и раздался негромкий, но крайне усталый и несчастный голос:
- Эй… уважаемый господин… Вы еще там?
- С кем имею честь? – столь же светски отозвался Юрген, стараясь, чтобы голос не звучал изумленно. Не каждый день в глуши принамкской чащобы услышишь безупречную сильфийскую речь с придворным выговором.
- О, высшие силы, вы мне не померещились! – сдавленно воскликнули за дверью. – Умоляю вас, помогите мне бежать отсюда. Я не знаю, какая доля привела вас в этот дом, но здешний хозяин – злодей и убийца, крокозябропоклонник! Он удерживает меня в плену уже несколько недель, морит голодом и жаждой, и я боюсь представить, какая страшная участь мне уготована.
- Вы не ответили, кто вы, – напомнил Юрген. По ту сторону двери совершенно точно был человек – незнакомец помянул высшие силы. Явно кто-то из Ордена – веды по-сильфийски не говорят. А этот услышал, как хозяин дома называет гостя воробушком, и рискнул. Учитывая, что Выля знает о пленнике, наверняка кто-то из неугодных обде. Но враг обды – не значит враг Холмов.
- Я гонец Ордена, – взволнованно зачастил человек за дверью. – Езжу по всей стране, часто бываю и у вас на Холмах. Я возвращался в Кайнис после очередного поручения, даже без писем. Моя доска сломалась, увы, в нынешние времена наши доски оставляют желать лучшего. Я оказался в чащобе и набрел на этот домик. Поначалу хозяин был приветлив, обогрел, накормил и обещал указать путь, но за ужином опоил меня каким-то зельем, и я очнулся уже связанным в этой клетушке. Прошу вас, помогите мне, я не хочу, чтобы моя несчастная невеста стала вдовой, не побывав в женах. У вас есть невеста?
- Нет, – с трудом ответил Юрген, так и не сумев выговорить «я вдовец». В нем шевельнулось сочувствие к узнику. Насчет «крокозябропоклонника» незнакомец, конечно, приврал, да и взяли его, скорее всего, с письмами. Или с важными для обды сведениями. Но если они сейчас столкуются, эти сведения достанутся Юргену и он сам получит возможность решать, стоит ли передавать это Климе. У Холмов в войне людей свои интересы, и нынче на кону такое, что приходится ставить долг агента выше дружбы и личных симпатий. – Но я помогу вам, если…
- Все что угодно, прошу вас!
- Вы будете обязаны мне избавлением от обды, – тихо, чтобы не проснулся Фенрес, сказал Юрген, подбирая слова. – Вы скажете мне то, что вам известно, а после летите на все четыре ветра к вашей невесте.
Пленник задумался. Через ветер сильф слышал, как он хрипловато дышит, кусает губы и теребит на пальце остатки содранного ногтя.
- Я согласен. Что вы хотите узнать?
- Содержание ваших посланий, разумеется, – Юрген плотнее прижался ухом к двери и услышал, как собеседник поступает точно так же. – Не врите, будто их нет.
Снова пауза. И обреченное:
- Я все вам скажу. Только, пожалуйста, выпустите меня отсюда и дайте хоть глоток воды. Я не пил уже целые сутки, мысли путаются.
Теперь пришел черед задумываться Юргену. За весь день Фенрес не кормил и не поил пленника, а людям вода так же необходима, как сильфам – воздух. Да и что сделает измученный человек сильфу при оружии? Вдобавок, потасовка разбудит Фенреса, а это не нужно им обоим.
- Хорошо. Вы знаете, как открыть дверь? Здесь, снаружи, нет засова.
Голос пленника стал деловитым, и даже муки в нем поубавилось.
- Да, заперто на ключ. Насколько я понял, хозяин держит все ценное в сундуке за печкой. Там, кстати, и моя сабля. Сильфийская работа, подарок во время моего последнего визита на Холмы.
Юрген тихо поднялся с шубы и невесомыми шагами приблизился к печке, за которой и впрямь отыскался довольно большой, грубо сколоченный ящик, из уважения поименованный сундуком. Он был не заперт, тяжелая крышка откинулась без единого скрипа.
В сундуке лежало какое-то тряпье, непочатая бутыль темного стекла, старые изрезанные сапоги. На самом дне в свете заглядывающей в окно луны блеснул оружейный металл. Юрген медленно достал тяжелую саблю с серебряными инкрустациями и гербовыми завитушками ветра на эфесе. И вместе с тем, как луна озаряла тонкие ножны, проникала бликами в контуры затейливого узора именной гравировки – вместе с тем приходило осознание.
- Небеса… – беззвучно выдохнул Юра, чувствуя себя болваном, которого эти самые Небеса только что удержали на краю пропасти. – Какое же счастье, что я нашел саблю раньше ключей…
Оружие, подобное этому, не дарят на память принамкским послам. Его принимают из рук Верховного в узком кругу посвященных за особые заслуги перед родиной. А конкретно эту саблю юный стажер Юрген Эв много лет наблюдал на поясе своего начальника и сам тайно мечтал о такой же, только со своим именем. Именно эта сабля когда-то разрезала веревки, которыми скрутили его разбойники во время первого дела. И именно из-за этой сабли Костэна Лэя чуть было не состоялся разрыв дипломатических отношений Холмов и Ордена. Можно сказать, эта сабля была косвенной причиной того, что сильфы полезли договариваться с обдой, дабы ее руками устрашить зарвавшихся орденских разведчиков.
Юрген беззвучно положил оружие на место, закрыл сундук и вернулся к запертой двери.
- А ведь вы меня почти обманули, – звенящим голосом произнес он. – Но эта трофейная сабля выдала вас с головой. Лавьяс Дарентала, я не узнал ваш голос, вы не узнали мой, и потому изобрели такую ложь, на которую купились бы многие, но не я, – за дверью хранили гробовое молчание. – Как вы уже поняли, я не выпущу вас. Сидите, мучайтесь голодом и жаждой, как мучились все наши послы, которых вы уморили!
