– Шоколадные конфеты и торт с инжиром! Да уж, действительно! – с презрением произнесла мисс Полли. – Я думаю, мы сможем исправить это очень легко. – Она на минуту задумалась, затем продолжила, цедя слова: – В девять часов каждое утро ты будешь полчаса читать мне вслух. Перед этим приведешь в порядок свою комнату. По средам и субботам с половины десятого до полудня Ненси будет учить тебя в кухне готовить. В остальные дни по утрам будешь шить со мной. Тогда послеобеденные часы останутся у тебя для музыки. Я, разумеется, сразу найду тебе учительницу, – заключила она решительно, поднимаясь со стула.

Поллианна вскрикнула от ужаса:

– Но, тетя Полли! Тетя Полли, ты не оставила мне времени просто на то, чтобы… чтобы жить!

– Жить? Что ты хочешь сказать? Как будто ты не живешь все время!

– О, конечно, я буду дышать все время, пока буду все это делать, но я не буду жить. Ведь во сне тоже дышат, но не живут! Для меня жить – это делать то, что хочется: играть во дворе, читать (для себя самой, конечно), взбираться на холмы, разговаривать в саду с мистером Томом и Ненси, разузнавать все о домах, людях и обо всем, обо всем везде, на всех этих чудесных улицах, по которым я вчера проезжала. Вот что я называю жизнью, тетя Полли! А просто дышать – это еще не жизнь!

Раздраженная, мисс Полли резко вскинула голову:

– Поллианна, ты самый странный ребенок, какого я в жизни видела! У тебя, разумеется, будет время, чтобы поиграть. Но я считаю, что если я готова исполнить мой долг и позаботиться о том, чтобы ты получила надлежащее воспитание и образование, то тебе следует быть готовой исполнить твой долг и позаботиться о том, чтобы моя забота не была встречена неблагодарностью и не пропала даром.

Поллианна, казалось, была потрясена до глубины души.

– О, тетя Полли, разве я могу быть неблагодарной… по отношению к тебе! Ведь я люблю тебя… и ты даже не дама из комитета, а моя родная тетя!

– Очень хорошо! И постарайся не отплатить мне неблагодарностью, – соизволила ответить Полли, поворачиваясь к двери.

Она была уже на середине лестницы, когда услышала позади себя несмелый, прерывающийся голосок:

– Тетя Полли, но ты так и не сказала мне, какие из моих вещей ты хочешь… отдать.

Тетя Полли утомленно вздохнула, и вздох этот долетел до ушей Поллианны.

– Да, я забыла сказать тебе, Поллианна. Сегодня в половине второго Тимоти отвезет нас в город. Ни одно из этих платьев не годится для того, чтобы их носила моя племянница. И разумеется, я была бы далека от исполнения моего долга по отношению к тебе, если бы позволила тебе ходить в каком-либо из них.

Теперь вздохнула Поллианна – ей казалось, что она возненавидит само это слово – «долг».

– Тетя Полли, – снова окликнула она печально, – а нет ли в этом «долге» чего-нибудь такого, чему можно радоваться?

– Что? – Ошеломленная мисс Полли взглянула вверх, а затем, покраснев, отвернулась и сердито направилась вниз по лестнице. – Не дерзи, Поллианна!

В своей душной и жаркой комнатке на чердаке Поллианна опустилась на один из стульев с прямой жесткой спинкой. Для нее все ее существование неясно вырисовывалось впереди как одно нескончаемое исполнение «долга».

– Не знаю, честное слово, что тут было дерзкого, – вздохнула она. – Я только спросила ее, не может ли она указать мне какой-нибудь повод для радости при исполнении «долга».

Несколько минут Поллианна сидела в молчании, с грустью взирая на забытую кучу платьев на кровати. Потом она медленно встала и начала убирать их в шкаф.

– Нечему здесь радоваться, как я вижу, – сказала она вслух, – разве только тому, что долг исполнен! – И тут она неожиданно рассмеялась.

В половине второго Тимоти отвез мисс Полли и ее племянницу в четыре или пять самых больших магазинов одежды, находившихся примерно в полумиле от дома.

Обеспечить Поллианну новым гардеробом оказалось более или менее тяжелым испытанием для всех, вовлеченных в эту процедуру. Мисс Полли вышла из этого испытания с чувством облегчения, какое возникает у человека, очутившегося на твердой почве после опасного путешествия по тонкой корке раскаленной лавы вулкана. Продавцы, обслуживавшие этих двух клиенток, вышли из него с очень красными лицами и потом располагали таким запасом забавных рассказов о Поллианне, что их друзья всю оставшуюся неделю покатывались со смеху. Сама же Поллианна вышла из него сияя улыбкой, довольная до глубины души, потому что, как она объяснила одному из продавцов: «Если всю жизнь были платья только из церковных пожертвований и от благотворительного комитета, то необыкновенно приятно просто пойти в магазин и купить совершенно новые вещи, которые не надо ни укорачивать, ни надставлять, чтобы они подходили».

Поездка по магазинам заняла весь день, а потом был ужин и приятнейшая беседа со Старым Томом в саду, и еще одна с Ненси на заднем крыльце, после того как посуда была вымыта, а тетя Полли отправилась с визитом к соседям.

Старый Том рассказал Поллианне чудесные истории о ее матери, чем поистине осчастливил девочку, а Ненси говорила о лежащей в шести милях от дома мисс Полли маленькой ферме Перепутье, где жили ее любимая мать и не менее любимые братик и сестрички. Ненси обещала, что когда-нибудь, если мисс Полли позволит, она возьмет Поллианну познакомиться с ними.

– У них прелестные имена. Я бы тоже хотела какое-нибудь красивое, – вздохнула Ненси. – Их зовут Элджернон, Флорабелла и Эстелла. Я… я ненавижу свое имя!

– Ах, Ненси, ужасно, что ты говоришь! Почему ты его ненавидишь?

– Потому что оно не такое красивое, как те. Понимаешь, я была первым ребенком, и мама тогда еще не читала столько всяких историй с красивыми именами.

– Но мне нравится имя Ненси, просто потому, что это ты, – заявила Поллианна.

– Хм! Ну, я думаю, тебе точно так же могло бы понравиться Кларисса Мабелла, – возразила Ненси, – а я была бы гораздо счастливее! Это великолепное имя!

– Ну, ничего, – со смехом сказала Поллианна, – ты можешь радоваться, что тебя не назвали Хадшиба.

– Хадшиба?

– Да. Так зовут миссис Уайт. Муж называет ее Ха, и ей это не нравится. Она говорит, что когда он зовет ее: «Ха, Ха!» – ей кажется, что в следующую минуту он разразится хохотом. А ей совсем не хочется, чтобы над ней смеялись!

Унылое лицо Ненси вдруг расплылось в широкой улыбке.

– Вот это да! Знаешь что? Я теперь каждый раз, как услышу «Ненси», буду вспоминать это «Ха, Ха!» и хохотать. Даже и не верится, что я рада… – Она неожиданно остановилась и с удивлением взглянула на Поллианну: – Послушай, ты что же… ты сейчас играла в эту игру… ну, то есть что я могу радоваться, потому что меня не зовут Хадшиба?

Поллианна нахмурилась, потом засмеялась:

– Ну да, Ненси, так оно и есть! Я играю в игру, но это как раз тот случай, когда я делаю это, даже не отдавая себе в том отчета. Понимаешь, это часто случается; так привыкаешь к этому… искать повод для радости. И обычно во всем можно его найти, если ищешь усердно и долго.

– Ну, м-может быть, – признала Ненси с явным недоверием.

В половине девятого Поллианна пошла спать. Заказанных сеток для окон еще не привезли, и в тесной маленькой комнатке с закрытыми окнами было жарко, словно в раскаленной печи. Поллианна с тоской посмотрела на плотно закрытые окна, но не открыла их. Она разделась, аккуратно сложила свою одежду, прочла молитву, задула свечу и влезла в постель.

Как долго лежала она без сна, ворочаясь с боку на бок в жаркой узкой постели, она не знала, но ей показалось, что прошли часы, прежде чем она наконец выскользнула из постели, ощупью пробралась через комнату и открыла дверь.

Повсюду на чердаке царила бархатная чернота, за исключением того места у восточного мансардного окна, где свет луны ложился на пол длинной серебристой дорожкой. Стараясь не обращать внимания на пугающую темноту справа и слева, Поллианна глубоко вздохнула и решительно направилась прямо к этой световой дорожке и по ней – к окну.