Огромные ворота распахнулись, а жрицы в розовых хламидах застыли на месте, с ужасом глядя зловещую черную тень, которая надвигалась на них.

– Богиня! Богиня! – зашептали жрицы, боязливо пятясь к статуе. На розовых колоннах плясали отблески жадного призрачного всепоглощающего пламени. – Спаси, защити нас!

Луч света падал на величественную статую красавицы в мраморных одеяниях, которая распростерла руки, словно желала обнять весь мир. С ее красивых плеч струилось белое одеяние, спадая на пол каменными складками. У подножья, на мраморном постаменте с розовыми прожилками, лежали цветы и сверкающие драгоценностями дары. А вдоль стен стояли мраморные влюбленные, обнимаясь, целуясь и держась за руки. Каждая статуя была украшена венком из живых цветов, а вместо сердца у каждого влюбленного было небольшое отверстие, в котором горела яркая розовая свеча, которую зажигала лучиной младшая из жриц.

– Что будет, – задрожала маленькая белокурая жрица, роняя на пол свечу, а ее подруга обняла ее за плечи: «Тише, Леора… Не бойся… Богиня защитит нас…»

Призрачное пламя пронеслось по полу, из рук одной из жриц, выпал кувшин с розовой водой, разлетаясь на тысячу осколков.  Она испуганно пятилась к статуе, глядя на осколки, на которые легла та самая страшная тень.

– Как вы смеете? Это же священное место! Это же кощунство! – закричали жрицы, с ужасом видя, как в храм врывается черный всадник на огромном вороном коне. Конь чудовищно хрипел, роя копытом розовую мозаику пола, а потом встал на дыбы, пронзительно заржав, чтобы с ужасающим грохотом опуститься вниз. Мраморные плиты, устланные лепестками роз, пошли трещинами под его копытами.

– Это же храм богини любви! – послышался жалобный голос одной из молодых жриц, высунувшейся из-за колонны. – Проявите почтение! Богиня не любит, когда ее покой тревожат! Снимайте обувь… Мы тут босиком ходим… И шлем.. Богиня должна видеть ваше лицо, если вы пришли помолиться…

– Я не собираюсь ей молиться. Пусть она мне молиться, – произнес страшный голос, а огромная рука всадника обнажила черный меч. – Любви не существует.

– Так бы сразу и сказали, что насиловать будут, – вздохнула старая жрица, укладывая свежие цветы у подножья статуи и глядя на седока оценивающим женским взглядом. –  Пять лет не насиловали! Уж думала, не доживу!

– Молчать! – заорал всадник, пока дрожащие от страха жрицы прятались за колоннами из розового мрамора.  На полу валялись брошенные букеты и венки…

– Здесь приказы отдаю я!  Уничтожить здесь все! –  всадник с грохотом спешился, лезвие меча сверкнуло, преломив яркий луч света. В абсолютной тишине он медленно шел к пьедесталу. Его тяжелые шаги отдавались гулким эхом во внезапно притихшем храме. За ним стелился черный, рваный плащ, подметая дорожку из лепестков. – Храм сжечь! Хватит! Надоело! Мое терпение не безгранично!

В храм влетел целый вооруженный отряд, с грохотом опрокидывая священные сосуды, ударами мечей навсегда разлучая влюбленные статуи. Они рубили мрамор, сбрасывали цветы и венки. Обломки статуй разлетались хрустящими под ногами кусками розового мрамора.

– Раз, два, три … Эх, – вздохнула старая жрица, глядя на воинов, один из которых опрокинул каменную чашу с лепестками роз. – Больше пяти не осилю…

Жрицы жались друг к дружке, прятались за колонны, пока по ступеням текла розовая вода, а в ней тонули цветы и лепестки. Дары были сброшены с пьедестала, сметены и растоптаны.  Черный воин в шлеме с забралом, на котором был запечатлен оскал хищного зверя, тяжелой поступью шел к статуе в абсолютной тишине. Он пнул с дороги осколки каменного сердца, отмечая лезвием меча свой путь. Казалось, свет померк в тот момент, когда он подошел к статуе, голову которой украшал венок из цветов.

– Ну? Как тебе такая молитва! – усмехнулся он, снимая шлем и тяжело дыша. – И где ты, богиня? Неужели ты настолько труслива? Отвечай!

– Красивый, – вздохнула старая жрица, глядя на черные волосы и бледное лицо, словно высеченное из камня.  – Старшим нужно место уступать! Руки к нему не протягивать!

– Помогите! – пискнул кто-то из жриц, пытаясь собрать цветы с пола. – Храм грабят! Разоряют! Богиня! Защити нас! Спаси!

– Правильно. Зовите ее! Пусть немедленно явится сюда! – надменно произнес воин, пока его слуги бесцеремонно вытаскивали жриц из их убежища. – Вызывайте ее, как хотите!

– О, защитница! Явись к нам! – простонали жрицы, упав на колени перед статуей. – Явись к нам и защити нас! Молим тебя, о, любовь! Явись к нам!

В абсолютной тишине послышался страшный смех, пока жрицы сидели на коленях, глядя на разбросанные, на полу драгоценности. Внезапно леденящее душу веселье оборвалось.

– Я пять лет строил храмы в твою честь, – послышался зловещий голос. – И вот она благодарность? Последний срок прошел, и мое терпение закончилось! А когда у меня заканчивается терпение, у кого-то начинаются большие неприятности! Считаю до трех. Раз…

– Богиня, богиня, явись к нам! – шептали жрицы, чуть не плача и простирая руки к статуе. – Почему ты нас покинула? Мы служили тебе верой и правдой! Мы приносили тебе самые лучшие дары! Богиня! Не бросай нас!

– Два, – надменно произнес голос, а следом послышался тяжелый вздох. Рука в черной перчатке сжала меч, а на красивых губах появилась странная улыбка. – Учти, это – твой последний храм! И я сожгу его дотла, как и все остальные!

– Остановись! – послышался взволнованный женский голос, а кто-то из жриц заплакал от счастья, прижимая руки к груди. Статую озарил розовый свет, а сверху на жриц посыпались лепестки роз. – Я прошу тебя, остановись! Я помню про свое обещание!

Рука в черной перчатке поймала один лепесток. Он лежал на огромной ладони, пока остальные осыпали радостных жриц и заметали статую.

– Я – богиня любви, я не забываю про свои обещания! – женский голос тут же стал уверенней. –  Просто …  тебе нужно еще немного подождать! Ты не готов, чтобы принять мой дар!

– Я тебе не верю! – рука в черной перчатке превратилась в кулак. Лепестки оседали на его плечах и черных волосах.  – Я не верю ни единому твоему слову.

– Ну потерпи немного! – ласково заметил голос, а статую озарило сияние. Почему ты такой нетерпеливый? Я помню про наш уговор.

Ветер, который врывался в раскрытые двери храма, поднимал лепестки и уносил их прочь.

– Хорошо. Даю тебе еще месяц. Но это последний срок! Если через месяц ты не выполнишь свое обещание, я уничтожу не только храмы, но и твоих адептов! Я запрещу молиться тебе! И стоит где-то появиться твоему храму, считай, что от него остались одни руины и пепелище! Я ни разу не дал повода усомниться в моих возможностях, –  негромко произнес  голос, а мятый лепесток с его ладони упал на пол. – Ты меня поняла?

– Ты, главное, не волнуйся! – радостно произнесла статуя, а снегопад лепестков прекратился. – Одну минуту! Сейчас! Так, где у меня тут… А! Все нашла!

На статую посыпались лепестки, разлетаясь вокруг, поднятые порывом ветра. Они цеплялись за волосы, покрывали обломки чаш и статуй, скользили по разлитой по полу воде и поднимались вверх к красивому потолку.

– Еще месяц! И я клянусь тебе, что ты получишь то, что ты хотел! – ласково произнес голос, а сияние померкло.

– Да фаф! Подофди! Фять минуф! – я сплюнула зубную пасту, сбрасывая мокрыми руками вызов на телефоне. Я пристально смотрела на себя в зеркало, критично бороздя взглядом каждый миллиметр макияжа. Это что у нас тут на щеке вскочило? Ох, ничего себе Везувий! Ай! Больно! Ну ничего. Сейчас мы тебе устроим последний день Помпеи! Сейчас-сейчас! Где тут у меня штукатурка на все случаи жизни? Втираем и оп! Красавица! Так, а это у нас что на подбородке? Показалось. Вот правой стороной мы поворачиваться на свидании не будем! Будем сидеть таинственной незнакомкой в пол-оборота.

Последнее время со свиданиями из интернета мне не везло. Одно из недавних рандеву напоминало ухаживания маньяка-тихушника. Местом встречи был выбран не самый многолюдный парк, где из аттракционов для интеллигентных людей был квест по поиску туалета. Зато народ попроще был лишен и этого скромного развлечения. Кавалер поджидал меня возле какого-то куста. «Иван!», – представился он. «Сусанин», – подумала я, после того, как мы навернули шестой круг по парку. Мне честно предложили кофе из автомата. Руки замерзли, и я согласилась. На меня посмотрели, как на буржуя, заняли у меня двести рублей на предложенный кофе, чтобы еще полчаса с азартом рассказывать про то, как наши героически продули в последнем матче. «Я не смотрю футбол! И вообще, мне пора! Я оставила включенный утюг на плите!», – вежливо сообщила я, глядя на мусорные обочины и честно ища урну. «Развелось тут засранцев!», – фыркнул Сусанин и бросил свой стакан под ноги. – «Ходят, мусорят! Задолбали! Ты что? Уходишь? Тебе что? Не понравилось? Только честно!».