— Прекрати, Говард, немедленно прекрати. Ты ведешь себя с мистером Кристианом непорядочно и недружелюбно.

— Не лезь, Джин. Дай мне спросить у него, здесь и сейчас. Вы служили своей стране.

— Ну, в общем и целом служил.

— А когда война закончилась, вам дали пособие.

— Дали.

— И что вы с ним сделали. Свезли его в Европу. К тамошним прохиндеям и прочим французам. Ну и ладно, а я все равно хотел бы быть вашим другом. Только вам пора образумиться. Чей это, интересно, у вас шофер. В какие сомнительные дела вы ввязались. Не думайте, что вам удастся меня провести. Даже и не надейтесь. Какого черта стол качается.

— Это ты качаешься, Говард.

— Ах, чтоб меня. Кто тут занимался подрывной деятельностью. У меня под столом. Я выступаю с речью на важные темы, вскрываю всякие факты. А какие-то ублюдки хотят меня с мысли сбить. Так вот знаете что, я подозреваю, что никакого мистера Мотта вы сроду в глаза не видали. Скорее всего, вас просто случай занес на одну из дурацких вечеринок его сыночка, вот что я думаю.

— Говард, оставь мистера Кристиана в покое. Ты говоришь так потому, что тебя туда ни разу не приглашали.

Говард Гау, чело в поту, наставляет на меня колеблющийся палец. И выдергивает его из пламени свечи, распространяя запах горелого ногтя. У миссис Гау сжаты губы, кулачки лежат по сторонам от тарелки. Надо бы попросить у нее еще салата. Поскольку не похоже, что нам удастся добраться до малинового мороженного.

— Да здравствует победа. Жми, команда наша, жми. Не теряй задора. Защитник из второго состава. Вот кем я был. В школьные годы. А когда поступил в университет, оказалось, что я и для этого слишком тощ. Это кто тут сидит. Ты, Джин. Иди, отскобли крыльцо. А я отправлюсь прямиком на наш винокуренный заводик.

— Ты этого не сделаешь, Говард.

— А кто мне помешает. Думаешь натравить на меня этого слабака Кристиана, которого все считают драчуном. Мальчишки из Мозгового центра, может, его и боятся, а мне на него начхать. Вот пусть попробует мне помешать. Пусть только посмеет.

Говард Гау спотыкаясь, направляется к задрапированной двустворчатой двери, ведущей не знаю куда. Цепляет ногой радиатор. И скривившись от боли, хватается за коленку. Но тут же стирает гримасу новой улыбкой.

— Ха, надул, надул вас обоих. Решили, что я вас оставлю, да, наедине. А откуда мне знать, что наш красавчик не станет у меня за спиной подъезжать к моей старушке жене.

— Говард, заткнешься ты наконец или нет. Ты пригласил к нам мистера Кристиана. И оскорбляешь его. По-моему, все это очень скучно. Ты понимаешь. Для этой игры нужны двое. Знаете что, Корнелиус, давайте выпьем хорошего крепкого коньяку.

— Ну тогда до свиданья. Обоим привет. Тили-бом, тили-бом, на заводик мы пойдем.

— Иди-иди и постарайся, черт бы тебя побрал, дотащить до него свой тили-бом.

— И пойду, а ты как думала, не пойду, что ли.

Голос, распевающий под деревьями. Громко хлопающее окно. Миссис Гау в сиреневом наряде. Жилы у нее на руке, если она, подняв, закинет ее назад, наверное, с треском лопнут, как кукурузные зерна. Вот уж не думал, что у толстозадого очкарика Гау такая ослепительная жена. Драгоценность, откопанная в мертвой точке Куинса. Со свежим запахом мыла и еле заметным гардений.

— Мне так неудобно перед вами, мистер Кристиан. Прошу вас, не воспринимайте Говарда слишком всерьез. Хотите чего-нибудь.

— О, уверяю вас, я прекрасно себя чувствую, спасибо.

— Какое там прекрасно, давайте уж признаемся в этом друг другу. Как такое может понравиться. И самое печальное, Говард действительно думает то, что говорит. Он в самом деле негодует на вас. Я не в состоянии этого понять. Тем более, что он так много о вас рассказывает.

— Я его понимаю, миссис Гау.

— Ваша неизменная вежливость очень мила. Но вечер все-таки получился какой-то безобразный.

— С ним там ничего не случится.

— Да нет, ему всего-то нужно тридцать ярдов пройти. Разве что ногу сломает в детской песочнице. Или полицейский, который там стоит, пристрелит его. Хотите свежего кофе. К вашему коньяку.

— Это было бы замечательно.

— Вы ведь, наверное, не знаете, что Говард немного попивает. В университете он считался очень умным студентом. Собственно, даже блестящим. И хотя у нас ни в чем нет недостатка, ему иногда кажется, что он растратил жизнь впустую.

— А вам здесь нравится, миссис Гау.

— Детям здесь хорошо. Но я бы, хотя это наверное и странно звучит, предпочла жить в гетто. Около десяти утра здешние места приобретают сходство с ледяной пустыней Антарктики. Но мужу ведь не расскажешь. Когда он, наконец, перестанет жаловаться на налоги. Что от этой сельской природы можно попросту спятить.

В волосах у нее переливается пламя свечей. Мерцающее в больших черных глазах. Подношу к носу коньяк. Сладкая спелость, бледность, золото, старина. Порожденье иной страны, называемой Франция. Лает собака. Гляжу на серебристую туфельку миссис Гау. На широкие ногти ерзающих пальцев стопы. Под лодыжкой, достойной антилопы.

— Можно задать вам по-настоящему личный вопрос, Корнелиус.

— Да.

— Хотя лучше не стоит, вам он может показаться сомнительным.

— О нет.

— Ну хорошо, тогда я спрошу. Меня это всегда интересовало. Может ли мертвая женщина, если она молода и красива. О господи, я не должна этого спрашивать.

— Спрашивайте.

— Ну так вот, если она лежит в покойницкой на столе, может ли она возбудить мужчину.

— Как вам сказать, миссис Гау, я затрудняюсь, дело не в том, чтобы это было профессиональным секретом или чем-то подобным, но, пожалуй, некоторые могли бы счесть рассуждения на подобную тему неэтичными.

— Ну перестаньте, скажите, это одна из немногих вещей, о которых мне всегда не терпелось узнать побольше.

— Что же, пожалуй, ответ состоит в том, что вы довольно верно оцениваете человеческую природу, и что хотя молодые красивые покойницы встречаются не в столь уж больших количествах, но женщина даже на смертном одре способна сохранить определенную привлекательность.

— Стало быть, и у живой женщины остается немало шансов.

— Видите ли, миссис Гау, мне не хочется разочаровывать вас, но существуют люди, предпочитающие мертвых женщин.

— О, про настоящих некрофилов мне все известно. Нет, я имела в виду какого-нибудь молодого и привлекательного сотрудника погребальной конторы.

— Такого, что играет в лакросс и неторопливо входит в бальзамировочную, распространяя аромат лавровишневой воды.

— Точка в точку. Именно такого я и имела в виду. Что это.

— Похоже на выстрел из тридцать второго калибра.

— О господи.

Кристиан рысцой выбегает следом за миссис Гау сквозь занавешенные двери. Через небольшой внутренний дворик. Вниз по ступенькам, обдираясь о заросли. Загорается свет. Некая тень бежит вдоль стены итальяшкина дома. К белому телу, простертому на лужайке. Из темноты кричат. Едва я наступаю на трескучий сучок.

— Эй вы там. Не двигаться. Кто такие.

— Это мой муж.

— С ним все в порядке, леди. Грыжу он еще мог заработать, но не ранение. Я выстрелил в землю. Он пытался вломиться в дом.

Отключившийся Говард ничком лежит на земле. Шелестит листва. Комары звенят в ушах. Один уже дырявит мне шею, жаждая крови. Всюду вокруг гаснут огни. Но никто из жителей пригорода не выходит наружу, полюбопытствовать, что приключилось с его поверженным во прах гражданином.

Говарда Гау тянут вперед ногами. Он что-то бормочет о покупке земли у индейцев за три паршивых кастрюльки. Кристиан подхватил его подмышки, полисмен за щиколотки. Мокасины свалились. Тащим его назад через внутренний дворик. Через застекленные двери столовой. Вся вкуснота с коньяком вместе так и стоит на столе в свете свечей. На лысоватом полицейском голубая рубашка с короткими рукавами. Запах пороха еще окружает его. Заволакиваем Говарда Гау наверх по скрипучей лестнице. Как правило, человек тяжелее, чем кажется. Ссыпаем его на широкую двуспальную кровать. Под картину, вид Ниагарского водопада. Ворсистое малиновое покрывало, очень похожее на говардовы носки. В кулаке у Гау зажат пучок травы. Пятнышко пота в паху.