Археолог говорил много часов и говорил о весьма ужасных вещах которые ему довелось испытать. Информацию будто насильно впихивали в голову, даже не понимая большинство терминов, Херт старательно слушал, но не по своей воле. Будто Лутер старательно избавлялся от каких-то улик посредством ушей учителя. В итоге Дуан не помнил как заснул и очнулся от слепящего яркого солнца, вскочив он огляделся, никого не было, купе было пусто, а вещи соседа разбросаны. Херт нашёл вагонного, попросил убраться в купе, а сам, приведя себя в порядок, отправился по привычному маршруту, позавтракать, и увидеть своего соседа.
Но в этот раз, на прежнем месте не было Форда, его вообще ни где не было. Даже начальник поезда не знал куда делся пассажир, был большой переполох, но вскоре он утих, и поезд по своему обычаю шёл к цели.
Без Форда Лутера стало совсем тихо, спокойно и даже скучно. Пару дней Дуан Херт сидел в купе и пытался описывать природу за окном, вот только на листке бумаги вместо красивых слов о деревьях, крутых холмах выходили кровавые, страшные ритуалы с разными уродами и змееподобными людьми, пляшущими вокруг зелёно-синего пламени. Лист за листом он исписывал, и описания были всё страшнее и страшнее, пока рукопись не переросла в мерзкие картинки, а потом сминались, оправлялись в открытое окно. Дуан не заметил как пришла ночь, а за ней и сон, весьма красочный и беспокойный сон. Херт, будучи крайне впечатлительным и с богатым воображением человеком ясно видел всё, что ему рассказал Форд, и поэтому он будто попал в мир из рассказа археолога.
Тёмное пятно занимало место солнца на зелёном небе. Серые облака плыли над головой, под ногами земля ходила ходуном, вздымая кочки, как батут в приезжем цирке в далёком детстве Дуана. Тёплый ветер приносил запах тухлых яиц и тихое пение где-то далеко, Херт как заворожённый шёл на это пение. Жуткие деревья, покрытые лишайником, не могли остановить ведомого любопытством молодого человека, шаг за шагом, Дуан углублялся в лес и становилось всё темнее, а песня громче. Лес сгущался, стало трудно пробираться сквозь кривые ветки, они, как костлявые руки цеплялись за одежду, ноги и руки. Херт упрямо уже полз к своей цели, именно полз потому что не мог идти прямо. Уставший и измотанный Дуан выбрался из леса и перед его взглядом открылась зелёная поляна с ядовитого цвета травой. Но, что поистине привлекало внимание, это идеально белый обелиск, монолит величественно светился своей чистотой, возвышаясь над всем мрачным и скудным пейзажем. Учитель, восхищённый красотой архитектурного строения пожалел, что у него нет под рукой бумаги и карандаша, не отрываясь от обелиска, он пошёл к нему, песня становилась сильнее. Чем ближе подходил Херт, тем разборчивее становились вырезанные на нём странные письмена на неизвестном языке, ниже располагалась чаша, на ней изображались танцующие фигуры. Подойдя к чаше, Дуан заглянул в неё, там была рубиновая жидкость, но по металлическому запаху было понятно, что это не вино. Скривив лицо Херт отвернулся, краем глаза заметив что-то тёмное на дне чаши. Закатав рукава он, ведомый любопытством опустил руки в жидкость, сразу же поднялась багровая муть, вот только предмет был слишком глубоко, ничего не оставалось, как перевалиться через край.
Дуан погрузился в алую жидкость и металлический запах ударил в нос и отпечатался на языке, но предмет был пойман. Херт вынырнул, отплёвываясь от жижи. Только сейчас ему пришла в голову мысль «Зачем он это сделал?» Одежда промокла на свозь и неприятно липла к телу, по лицу стекала красная зловонная жидкость, но при всём этом улыбка расползлась до ушей, Дуан внимательно смотрел на шарик, спокойно умещавшийся в ладонь. Шарик представлял собой клубок белых сплетённых в палец толщину шнурков, но когда эти «шнурки» начали двигаться и шипеть, перепуганный молодой человек хотел было бросить клубок в чашу, и бежать прочь, но стоило ему швырнуть шарик, как вдруг его схватили за руку, а когда он поднял глаза из чаши на него набросилась девушка с длинными спутанными волосами, и одним рывком утащила за собой.
Дуан вскочил, держась за клокочущее сердце вырывающееся из груди, его била мелкая дрожь, холодный пот заливал глаза, он тяжело дышал, осматриваясь по сторонам. Проснулся он в своём купе, в нём приятно пахло и в окно не по осенние ярко светило солнце, всё было хорошо за исключением промокшей до нитки пижамы и постельного белья, и самое главное то, что Херта не покидало чувство, что его до сих пор крепко держит за запястье черноволосая девушка. Для своего успокоения он закатал рукав, но от этого его бросило в жар, на запястье были синяки в виде пяти пальцев, сжатых в кулак.
Горячий душ отогнал дурные мысли, а крепкий кофе с вкусным завтраком приободрил и прибавил сил. Дуан с удовольствием поедал яичницу, но стоило ему поднять голову как он понял, что все кто находился в вагоне-ресторане странно на него смотрят будто у него на лице что-то было например кусочек горчицы от сэндвича. Херт растеряно улыбнулся и стал вытирать губы и щёки салфеткой, правда это не возымело эффекта, люди по прежнему пялились на него, хоть и пытались это скрыть. Смутившись, Дуан встал из-за стола и быстрым шагом направился в уборную.
Глянув в зеркало Херт осел на пол, ведь отражение было не его, а покойного молодого человека, очень на него похожего. Под глазами были огромные чёрные мешки, кожа приобрела белый, практически молочный оттенок, проступили скулы, будто кожа сильно обтянула череп, а виски подёрнулись серебром. Это было страшное зрелище и не очень приятное.
Так не закончив завтрак, Дуан заперся в купе и практически не выходил из него до своей станции, он старался не спать, выпивая по нескольку чашек кофе от чего выглядел ещё более разбитым. Покинув поезд в спешке, Херт старался скрыть свой облик от окружающих, натянув серую кепку и отогнув воротник чёрного короткого пальто.
Железнодорожный вокзал -людской муравейник, впускающий и выпускающий людей столько, что хватило на приличных размеров город. Тут были благородного вида дамы в роскошных, дорогих платьях, не очень подходивших для поездок, таких обычно сопровождали гувернантки с маленькими собачками и зачастую не одной, а так же вереницей чемоданов и носильщиков, идущих за ними хвостом. Пожилые банкиры в модных брюках в тонкую полоску и лаковых штиблетах с белыми гамашами поверх них. Смотрелось это не очень особенно с вечерним фраком или френчем, но куда нам понять молодившихся стариков, так же как и дам их преследовали сутулые худые молодые люди, но уже в очках с такими линзами, что ими можно разглядеть камешки на луне, это были секретари или казначеи в зависимости от возраста и угла наклона спины. Простые люди носили туда сюда свои пошарканные большие коричневые чемоданы, наверняка храня там все свои пожитки, эти в простой одежде, зачастую очень потасканной искали в разных уголках страны лучшую жизнь и, скопив денег на билет верили, что простая бумажка со штампом и отрывным язычком дарует им чудо. Рабочие слонялись по площади, делали вид что что-то делают, полисмены сильно выделялись из всей этой пёстрой массы, но главными тут были мальчишки. Босые, в лохмотьях, наверное доставшихся им от старших братьев или отцов, они шастали как воробьи и выхватывали у зазевавшихся людей карманные часы, дорогие ручки с золотым пером или, если очень повезёт - портмоне. Но главное в этом месте скопления всех этих разномастных людей, это архитектура вокзала. Он в себе совместил чугунную узорчатую старину в виде литых лестниц, переходов со спиральными перилами, украшенными кованными розами, ограждения из наступающего будущего, стеклянная крыша, через которую было видно серо-голубое небо. Чудесное сочетание уходящего парового века и подступающего века электрического, а главным символом был поезд, уходящий и приходящий чуть ли не каждую минуту.
