Времени мстить каждой ведьме по отдельности у меня не было, поскольку на третий день учебы я устроилась на работу. Задача стояла – просто выжить, успевать при этом посещать занятия, спать и иногда есть. Поэтому расквиталась со всеми обидчицами разом: заманила их в оранжерею и заставила прекрасные белые орхидеи брызгаться ядом, от которого оставались трудно выводимые красные пятна на лице. Как же эти потомственные ведьмы верещали! Большинство из них оказалось способно только носиться с криками по оранжерее или от испуга взобраться на балки под крышей. Колдовали немногие. Из них только три – успешно.

Когда вошла ведьма-преподавательница, я мысленно простилась с собственной головой. Но она лишь присвистнула восхищенно, сказала, что давно не видела столько злости и боли в семнадцатилетней девчонке, посоветовала этим вопящим курицам учить защиту, а меня взяла в свою группу. Изучать темные силы.

С тех пор меня в академии прозвали Хищной Орхидеей…

Ведьмы, конечно, пытались мстить, но, получив еще пару раз сдачи, отстали.

А я вздохнула с облегчением, потому что не привыкла быть все время начеку. К тому же учеба и работа и так отнимали почти все силы, а тут еще это глупое состязание – кто кому подлее напакостит. Я рада, что быстро выиграла.

…Некоторое время позволила себе просто полежать в ванне, ощущая, как уходит усталость, а обжигающе горячая вода дает приятную расслабленность. Потом взяла привезенную с собой грубую губку и принялась оттирать накопившуюся за день грязь.

Мыла, масла, ароматные кремы…

Особое внимание уделила рукам. Натерла кожу до красноты, затем нанесла состав, превратившийся в прочную пленку. Достаточно сильно жгло, но я привыкла терпеть. Снимать состав через четверть часа тоже достаточно неприятно, потом надо нанести миндальный крем. Но даже он не помог сделать нежными, как прежде, большой и указательный пальцы правой руки.

Подарок на память от моей первой работы.

Необученная ведьма в столице оказалась нужна лишь в одном месте. Достаточно неприятном. Пришлось наняться в мастерскую, где, перед тем как использовать заново, обрабатывали камни, извлеченные из старых, пришедших в негодность амулетов и артефактов. Простая, чисто механическая работа. Взять камень из ящика и на несколько мгновений положить его на специальную подставку. Дать небольшой импульс силы. Держать, пока на него светит луч из закрепленного сверху очищающего камня. Держать обязательно, потому что остатки магии заставляют камни искрить и скатываться. Потом – ослепнуть от боли в обожженных пальцах. Бросить чистый камень в другой ящик.

И так раз за разом.

Платили, правда, хорошо, мне хватало на жизнь, и покупать камни, необходимые для занятий, не приходилось. Нам разрешали брать немного. Но день, когда я уволилась с первой работы, я все равно считала счастливейшим за последние шесть лет.

Еще раз тоскливо поглядев на свои покрасневшие, неприятные на ощупь пальчики, я, пошатываясь, прошла к кровати. Она, конечно, стала слишком маленькой и узкой для меня, но эту проблему можно решить и завтра.

А теперь спать…

Засыпая, я представляла, как стану хозяйкой поместья и прикажу Моррису собирать вещи и выметаться. Посмотрю тогда на его скорбно-сочувственное лицо. И проверю, останется ли при нем его наигранное благородство.

Знаю, что этого никогда не случится. Уж о ком о ком, а о своем любимце мать позаботилась наверняка. Но помечтать ведь можно?

«Ла-ла-ла-ла-ли-ла-ла…»

Навязчивый звук все не прекращался.

Я со стоном приподняла голову с подушки и разлепила глаза.

Моргнула.

Вспомнила, где нахожусь.

Музыкальная шкатулка – практически единственный подарок матери. То есть мама всегда давала некоторое количество монет, когда я выбиралась в город, и я всегда могла купить себе что хочется. И на праздники мне что-нибудь дарили. Сначала спрашивали, что мне нужно, и через несколько дней вручали. Но это являлось обязанностью слуг. И такие подарки не радовали. Со шкатулкой же вышло иначе: я вошла в комнату, а она стояла на туалетном столике открытая и издавала нежную мелодию. В тот день мне исполнилось двенадцать, и я наивно решила, что маме все-таки есть до меня дело.

Сегодня шкатулка тоже непостижимым образом оказалась открыта.

Я беззвучно фыркнула.

Присутствуй в поместье призрак, я бы узнала об этом еще вчера. А значит, кто-то просто вошел в комнату, пока я спала, и открыл шкатулку.

Очень смешно.

– Доброе утро, мама, – сказала зачем-то.

Затем с помощью крошечного импульса силы заставила крышку опуститься и отправилась приводить себя в порядок.

По дороге в столовую я наконец наткнулась на кого-то из слуг.

– С возвращением, госпожа!

Низкие поклоны и выражение благоговения на лицах.

Ну-ну.

– Соболезнуем вам, такая утрата.

– Ваша матушка два последних месяца тяжело болела, но не волнуйтесь, господин Моррис все это время почти не покидал поместье. Он хорошо заботился о ней.

Последняя информация исходила от пожилой экономки.

Немного неловко, что я даже не знаю, от чего скончалась герцогиня. Между прочим, должны были мне сообщить. Я имею в виду, раньше, все же два месяца – это долго.

Но сейчас я могла только кивнуть и пройти в столовую.

Моррис уже был там. В глубине души я ожидала увидеть его на хозяйском месте во главе стола. А что, почему бы и нет? Но фейри сидел на своем месте. То есть на том, которое он украл у моего несуществующего брата.

Сидел над нетронутым завтраком и с сосредоточенным видом смотрел в лежащую рядом газету.

Сквозь большие окна в комнату лился солнечный свет. Некоторые лучи падали фейри на лицо, делая его не таким нереальным.

Я невольно отметила, что он повзрослел. Ну да, логично, теперь это не семнадцатилетний мальчишка, а молодой мужчина. Уже не такой тощий, немного более реальный и уверенный. И наверняка еще более опасный.

– Доброе утро, Мая. – Он оторвался от чтения и посмотрел на меня.

– Эмая, – поправила, проходя к столу, где было накрыто и для меня.

Лучше Орхи.

Но этого я ему не скажу. Обойдется.

– Ты стала такой взрослой, самостоятельной… – Пока я шла, он встал и галантно отодвинул мне стул. Пришлось благодарно кивнуть. И дернуться от неожиданности, когда его прохладные пальцы вдруг скользнули по щеке. – И очень красивой.

– Сделаешь так еще раз, пальцы сломаю, – сказала ласково.

Не знаю, поверил ли. Он никогда не воспринимал мои угрозы всерьез.

Но, главное, – вернулся на свое место и больше не ломился в мое личное пространство.

– Меньше колючек, – в его голосе на мгновение зазвучал смех. Впрочем, тут же и исчез: неприлично сейчас веселиться. – Нам предстоит некоторое время провести под одной крышей. Давай постараемся уживаться мирно.

Если ты перестанешь считать меня своей не то сестренкой, не то невестой. А лучше прямо на этом месте разлетишься серебряными искорками и прекратишь отравлять мне жизнь. Это был бы потрясающий вариант.

Произнесла я, конечно, другое:

– Сколько именно времени?

Это был завуалированный вопрос о дате оглашения, если вдруг кто-то не понял.

– Завещание зачитают через два дня, – сообщил Моррис, разливая чай по фарфоровым чашечкам.

Терпимо.

Перед ним стояла тарелка с пышным омлетом, из которого выглядывали кусочки овощей и бекона. А меня ожидал еще и десерт – вафля в вазочке на высокой ножке, обсыпанная свежими ягодами. Вопиющее нарушение приличий. Во время траура – никакого десерта! Но кто-то помнил, что я люблю…

– Как она умерла?

Мне просто полагалось знать.

– Мы попали под дождь во время охоты, – глухим голосом поведал Моррис. – Она подхватила воспаление легких и слегла. Мы не ожидали, что все так закончится.

Спину вновь оцарапали незримые коготки.

– Поэтому мне и не сообщили?

Фейри вернул на тарелку вилку с наколотым кусочком омлета и недоуменно приподнял уже не такую кукольную бровь.