Книга откровения – особенно если мы говорим о христианском Писании, состоящем из Ветхого и Нового Заветов, – по сути строится вокруг единой сюжетной линии. Сначала Бог творит мир и человека, потом происходит грехопадение, убийство Авеля, потоп. Бог заключает завет с Авраамом, и от него рождается еврейский народ, из среды которого выходит Мессия – Иисус Христос. Апостолы проповедуют веру во Христа по всему миру, тем самым готовя человечество к тому моменту, когда Бог во славе придет судить живых и мертвых. То есть события, изложенные в Писании, развиваются в четкой последовательности от сотворения мира ко Второму Пришествию, от начала к концу, как в классическом историческом романе, пусть «роман» этот и писался многими авторами на протяжении многих веков.

А вот книга природы в эпоху первой научной революции, во времена Галилея и Ньютона, меньше всего походила на историческое повествование. Скорее она напоминала сказку о белом бычке без связного линейного сюжета. Круговращения звезд и планет, подчиненные законам механики, казались от века неизменными. Когда шотландец Джеймс Геттон, считающийся отцом современной геологии, в конце XVIII века стал изучать горные породы, он тоже не нашел в них никакого поступательного развития. Горы возникают и разрушаются, их обломки цементируются в конгломераты, и так по кругу. «Мы не находим ни следов начала, ни признаков конца»[11], – можно прочесть у Геттона. Только в XIX столетии изучение окаменелостей впервые заставило увидеть в «книге природы» цельный нарратив (кстати, термин «палеонтологическая летопись» – ну чем не отголосок древней книжной метафоры?). Более примитивные фауны сменяются более продвинутыми: сначала возникают рыбы, потом амфибии и рептилии, потом млекопитающие, и уже под занавес появляется человек. В 1859 году Дарвин нанизал эти звенья на единую нить эволюционного процесса.

Тем не менее до 1930-х годов история развития жизни на Земле не рассматривалась как часть глобальной истории Вселенной. Да, на отдельных планетах организмы могут возникать и развиваться от простого к сложному. Но сами планетарные системы то появляются, то гибнут, как мыльные пузыри. Сегодня жизнь существует здесь, завтра метеориты принесут ее зародыши в другой уголок космоса, но по сути ничего не меняется. «Вселенная в сущности всегда была такой же, какой она является сейчас. Материя, энергия и жизнь меняли лишь свою форму и местоположение в пространстве»[12], – писал в 1908 году Сванте Аррениус, нобелевский лауреат по химии.

Только когда в 1929 году американский астроном Эдвин Хаббл открыл космологическое красное смещение[13], стало понятно, что Вселенная постоянно расширяется и, следовательно, имеет начало. Если галактики продолжают разлетаться в разные стороны (в ближайшие 10 миллиардов лет расстояние между ними удвоится), значит, когда-то все вещество во Вселенной находилось в одной-единственной точке – сингулярности Большого взрыва. Вскоре после него космос представлял собой довольно скучное место, заполненное лишь водородом и гелием. Постепенно при взрывах сверхновых из них синтезировались более тяжелые химические элементы: железо, фосфор, сера – все, без чего не могут обойтись живые существа. Звездная пыль, обогащенная тяжелыми элементами, рассеивалась во Вселенной, следующее поколение звезд вбирало ее в себя и продолжало синтез. Вселенная как бы готовилась к появлению жизни.

Современная космология дописала недостающие первые главы книги природы, превратив ее в полноценную историческую хронику. Органическая эволюция на нашей планете стала восприниматься как продолжение куда более длительного процесса развития материи. Выстроилась единая цепочка событий, начинающаяся в момент Большого взрыва и заканчивающаяся появлением человека на Земле. То есть к библейской истории, которая открывается словами «в начале Бог сотворил небо и землю», прибавился параллельный нарратив. Как пересекаются эти две истории – одна, записанная древнееврейскими и греческими буквами, и другая, зашифрованная в генетическом коде, окаменелостях и реликтовом излучении?

В XVI–XVII веках, когда наука только зарождалась, для европейцев на первом месте стояла книга откровения, так что первым естествоиспытателям приходилось оправдываться за повышенное внимание к книге природы. В наши дни дело обстоит противоположным образом. Книга природы – одна на всех, а вот Библия в глазах современного западного человека, завороженного мультикультурализмом, из Книги книг превратилась в один из томов на полке с литературой по религии и мифологии. Вопрос о «согласовании» первых глав Книги Бытия с научными данными, над которым в первой половине XIX века ломали голову чуть ли не все видные английские геологи, вроде Адама Седжвика и Уильяма Баклэнда[14], в глазах современной секулярной общественности выглядит анахронизмом.

К тому же некоторые версии языческой космогонии, кажется, даже более соответствуют современной эволюционной картине мира, чем представления древних евреев о личностном Боге-Творце. Так, согласно учению жрецов египетского города Гермополь, возникновению мира предшествовал бескрайний хаос. В нем плавала восьмерка великих божеств, Огдоада – в них надо видеть скорее не активных творцов-демиургов, а проявления самой первичной материи. Эти божества каким-то образом активируют хаос, и из него вырастает холм с яйцом на вершине. Оттуда вылупляется бог утреннего солнца Хепри, и он-то приступает к творению остального мира. Ну чем не концепция самоорганизации материи? Почему же надо «согласовывать» с наукой именно космогонический миф евреев, а не мифы их соседей – египтян и вавилонян, не говоря уже о всех прочих народах?

Да и сама Библия настолько сильно укоренена в предшествующей мифологической традиции Ближнего Востока, что это дает лишний повод сомневаться в ее исключительности. Как считают современные библеисты, древнейший текстуальный источник, легший в основу Пятикнижия, и в особенности Книги Бытия, так называемый J-документ, где Бог именуется Яхве и наделен антропоморфными чертами, был составлен, самое раннее, во времена Соломона и Давида, в X веке до н. э. Многие ближневосточные сказания относятся к более раннему времени. Например, вавилонская космогоническая поэма «Энума Элиш» датируется второй половиной 2-го тысячелетия до н. э. – предположительно, она была написана в годы царствования Навуходоносора I (1125–1104 до н. э.) или еще раньше. Не говоря уже о более ранних контактах, за время вавилонского плена (598–539 до н. э.) еврейский народ мог немало позаимствовать из мифологии своих поработителей.

Христианские апологеты первых веков, такие как Тертуллиан и Климент Александрийский, часто обвиняли эллинских мудрецов в плагиате по отношению к Моисею, чьи писания, как считалось, превосходили по древности Орфея и Пифагора, но позднее схожие подозрения сгустились уже над самим Пятикнижием. Это произошло в конце XIX века, когда археологи обнаружили в Междуречье древние глиняные таблички с клинописью. После расшифровки стало ясно, что многие ветхозаветные образы имеют параллели в шумерской и аккадской литературе. Самым известным примером такого параллелизма является история о потопе. Как и в библейском повествовании о Ноевом ковчеге, в шумеро-аккадском эпосе о Гильгамеше говорится о благочестивом человеке Утнапишти, который в специально построенном корабле спасся с семьей и зверями от колоссального наводнения, посланного богами, прогневавшимися на род людской.

Но нас больше интересуют первые три главы Книги Бытия. В библейском рассказе о сотворении мира тоже содержится немало реминисценций к ближневосточной мифологии. Например, в Библии процесс творения описывается как разделение неструктурированной первичной массы: «создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью» (Быт. 1: 6). Такие же образы мы находим и в ближневосточных религиях. Например, в уже упоминавшемся эпосе «Энума Элиш» повествуется о том, как бог Мардук рассекает тело поверженной им праматери Тиамат на небо и землю. В финикийских мифах речь идет о разделении мирового яйца на две половины. В египетской мифологии бог воздуха Ша вырывает небо – Нут – из объятий земли – Геба.