Они стояли напротив друг друга посреди какого-то длинного, пустынного, уныло мрачного, плохо освещенного коридора с обшарпанными, исписанными какими-то невообразимыми каракулями стенами, непохожими не только на граффити, но даже на самые примитивные детские рисунки. По обеим сторонам коридора, напротив друг друга, размещались такие же обшарпанные двери, с покореженными болтающимися ручками, тоже исписанные и исцарапанные. Возле дверей стояли, лежали и просто валялись колченогие стулья, изломанные столы, невообразимые табуреты времен монголо-татарского ига, битое стекло, какая-то пакля и вообще всякий мотлох.

Вокруг царили мрак и запустение…»

2. «… посмотрели друг на друга так, как будто впервые в жизни увидели.

– Вот попали, на ровном месте мордой об асфальт, – вырвалось у Шурика. – Дашка, это все ты.

– Шурик, дыши ровно. Иного нет у нас пути, нам пофигу куда идти, – в тон ему произнесла Даша, понемногу осваиваясь и постепенно приходя в себя.

Нет, это еще была не та Даша, которая всегда и во всем полностью была уверена в том, что она собирается делать. Сначала ввязываемся в драку, а уж потом разбираемся с кем и против кого дружим. Нахальный характер и вполне приспособленные к современным реалиям повадки и наклонности способствовали достижению поставленных целей, позволяли обходить возможные препятствия или при необходимости сносить их. Шурик уже давно признал ее верховенство, хотя конечно никому в этом не признавался.

Они еще какое-то время стояли, привыкая к полумраку. Затем медленно и осторожно, непрерывно озираясь по сторонам, шаг за шагом пошли по пустому коридору. Вокруг не было ни души. Никаких, даже самых слабых признаков жизни. Наверное, когда-то жизнь здесь била ключом, люди сновали вдоль по коридору, открывали двери, входили внутрь помещений, снова возвращались в коридор. Рабочие в синих комбинезонах, не стесняясь в выражениях, вносили и выносили мебель. Столы, стулья, оборудование, вешалки, портреты, цветы в горшках.

Оборудование, как и положено, зачастую оказывалось негабаритным и тогда приходилось выносить косяки. А потом все восстанавливать, причем так чтобы все обретало первоначальный вид. Лампы в светильниках ровно гудели под потолком, кругом было светло и никаких мыслей о скелетах, ржавых цепях и крысах. В воздухе витали запахи стружки, краски и еще чего необъяснимого, нового и свежего.

Ничего этого не было и в помине. Присутствовало ощущение опасности, реальной и зримой, со всех сторон, за каждым поворотом, в каждом темном углу, за каждой дверью. Везде. И еще наличие чего-то странного, необычного, не такого, как там, в их прошлой жизни.

Дверей было много. Одинаковых, окрашенных какой-то одной, стандартной, угнетающего цвета, краской. Хотя сейчас краска на дверях скорее угадывалась. Дверные ручки, одинаковые, разболтанные, многие сломанные, облезлые, не вызывающие ни малейшего желания прикоснуться к ним и открыть дверь. Одинаковые овальной формы номерные знаки, справа четные, слева нечетные. И одинаковые таблички, тоже со следами краски, облупившиеся, прикрепленные на одной, стандартной высоте. С названиями помещений, находившимися за этими дверями, которые скорее угадывались, чем читались. «Лаборантская», «Мастерская», «Кладовая», «Щитовая», «Аккумуляторная».

Очевидно, это были какие-то технические помещения какого-то учреждения. Какого-то проектного или исследовательского института, наверное, достаточно крупного, если для его технического обеспечения отводился целый этаж. Где-то вверху кипела бурная жизнь, пульсировала научная мысль, формировались, подтверждались и отвергались какие-то идеи, мысли, проекты. Кто-то на основе проводимых здесь исследований в дальнейшем становился кандидатом или доктором, возможно, каким-то академиком или крупным руководителем. Но все они наверняка не спускались сюда, в нижние технические этажи. О каких-либо неисправностях, вроде перегоревшей лампочке или вышедшей из строя оборудовании, они просто сообщали в хозяйственную часть, в дальнейшем лишь периодически интересовались об их замене или ремонте.

Шурик и Даша одновременно остановились возле какой-то очередной двери, похожей на все остальные, такой же обшарпанной, поцарапанной и исписанной какими-то каракулями, с покоцанной и облезлой табличкой «Аппаратная». Почему именно перед ней? Вряд ли кто-то мог бы внятно это объяснить. Просто нужно было остановиться и осмотреться, попытаться определить, куда именно они попали, где искать то, зачем их сюда послали, и главное каким образом потом отсюда выбираться. Для этого необходимо было что-то предпринять, и лучший вариант был – куда-либо зайти.

Даша, как обычно, проявила инициативу. В стиле голливудских героев она негромко произнесла: «На счет три. Раз, два, три…» и открыла дверь…»

3. «… впервые увидели окна в этом здании. К слову, окна размещались под самым потолком, и через них невозможно было увидеть, что происходит в окружающем мире. Вполне возможно, что и снаружи заглянуть внутрь помещения тоже было нельзя. Какие-нибудь колодцы ниже уровня тротуара, с решетками, а может быть и с толстыми стальными защитными крышками, приваренными к арматуре, так, что поднять их было невозможно, да они и существовали не для того, чтобы их можно было поднимать.

Выходили окна, скорее всего, не на оживленные улицы, а само здание (или группа зданий) находились в свою очередь за оградой, может быть даже с колючей проволокой поверх нее, может быть с какой-нибудь сеткой П-100 под высоким напряжением. В общем, окна – это уже хороший знак, так как их наличие само по себе снижало атмосферу мистики, придавало какую-никакую уверенность и делало окружающее более похожим на реальность.

Комната, в которую они с Дашкой вошли, резко отличалась от того, что творилось в коридоре. Налицо был прогресс. Первое, что бросалось в глаза – свет. Самый обычный свет от самых обычных ламп дневного света, негромко гудевших под потолком. Такой себе привычный, нормальный свет, как и в тысячах таких же помещений, лабораторий, аппаратных, аудиторий в сотнях таких же научных, проектных, исследовательских и прочих институтов. Во-вторых, больше, чем, во-первых, в глаза бросалось наличие большого количества приборов, тумб, металлических шкафов, стеллажей и всего такого прочего, и будь Шурик с Дашей лет так на …надцать старше, они бы запросто узнали «самые большие в мире компьютеры», какие-нибудь Минск-32, Алдан или что-то в этом роде.

Посреди помещения возвышалась какая-то круглая площадка, метра три-четыре в диаметре. Если бы в центре площадки размещался гладкий металлический шест, ее предназначение можно было бы определить более– менее однозначно. Но шеста не было, а была огромная лампа, на мощном кронштейне, установленном как раз-таки на месте того самого шеста, которого как раз-таки и не было. Лампа нависала над импровизированным подиумом и конечно могла бы предназначаться для освещения. Только освещения чего? Помещения? Или подиума? Или же для более тщательного рассмотрения чего-то такого, каких-то мелочей и подробностей, которые не видны, да и не нужны в обычной, повседневной жизни? И это совсем не лампа, не прожектор, и не юпитер. Разве может лампа питаться высоковольтным кабелем толщиной в руку?

Впрочем, мысли о кабеле в голове Шурика прошли по касательной. Вот они только что были и вот их уже нет. Потому что в углу он увидел пульт управления. Настоящий. С вращающимся креслом с высокой удобной спинкой. С окошечками, индикаторами, блестящими тумблерами, кнопками, верньерами. И в самом центре этой неописуемой красоты размещался экран. Экранище! Дюймов восемьдесят, а может быть и все девяносто. Все современные мониторы, плазмы и всякие прочие экраны нервно курили в сторонке.

Все. Шурик больше уже ни о чем на свете не мог думать. Ноги сами по себе понесли его к пульту. Хотя первым начал гипнотизировать экран, на котором было что-то написано, и Шурик, что твой кролик перед удавом, направился к пульту, не отводя взгляда от экрана, плюхнулся в кресло, положил руки на столешницу, повел плечами, устраиваясь поудобнее, и уверенно, правой рукой начал искать «мышку». Не найдя, удивился. Машинально стал искать левой рукой. Тот же результат. Оторвал взгляд от экрана, посмотрел, словно переходя дорогу, сначала налево, потом направо. Огляделся более внимательно. Повернулся в кресле, заглянул под столешницу. Вернулся в исходное. Неизвестно зачем постучал по поверхности пульта. Посмотрел на экран и снова на столешницу. «Мышки» не было…»