Столица Республики, Корусант, никогда не спала, в отличие от провинциального городка, из которого был родом молодой, подающий надежды программист «Уотто индастриз» Энакин Скайуокер.
Скайуокер приехал сюда почти десять лет назад: сначала поступил по гранту в Институт Математики и Информатики, затем удачно попал на практику в тогда ещё не крупную, но быстро развивающуюся компанию, где впоследствии и остался. Всё было хорошо, пока Энакин не влюбился. И, что ещё хуже, влюбился в женщину «не своего круга».
Падме Амидала Наберрие была сенатором от процветающей провинции Набу. Она была старше Скайуокера на добрых пять лет, но от этого менее красивой и во всех смыслах привлекательной женщиной не становилась. Это кружило Энакину голову.
Судьба свела их, программиста и сенатора, как ни странно, на гонках. Да-да, на нелегальных ночных гонках по Корусанту. Энакин с детства обожал возиться в гараже отца, давно бросившего их с матерью, и превращать разный хлам на колесах в просто потрясающий скоростной хлам на колесах. Именно это увлечение привело его сперва на гонки на карах по песчаным трассам Татуина, а затем и на Корусантский нелегальный дрифт.
Из Скайуокера вполне мог бы выйти превосходный пилот «Формулы Галактики», но попасть туда простому смертному, безотцовщине из бедной провинции Татуин, было практически нереально. И хотя любимым делом Энакина было как раз-таки доказательство обратного, существовала ещё одна веская причина, по которой он так и не пошёл в профессионалы. Мама. Мама считала гонки слишком опасным занятием и была, в общем-то, права, но жить без скорости Энакин не мог.
Поэтому… то, о чём мама не знала, расстроить её априори не могло. Скайуокер скрывал своё своеобразное хобби от всех, кто хоть как-то мог выйти на его мать или устроить ему проблемы с законом. В общем, от всех, кто знал его настоящее имя.
Гонщики собирались нечасто, где-то раза два в месяц, поэтому в компании обычно не возникало вопросов о том, почему Скайуокер периодически опаздывает, заявившись потом довольным и невыспавшимся. Ну молодой, ну личная жизнь у него кипит… Ну опаздывает раз в месяц немножко, зато своё дело знает, насчет низкой зарплаты не ноет. Золото, а не сотрудник!
Знали бы они, сколько в случае выигрыша срубает Энакин, не так бы удивлялись. Но они об этом не знали. Никто не знал, кем был тот таинственный гонщик, более известный как Дарт Вейдер, никогда не снимавший свой черный шлем и черный костюм.
Отчего Дарт? Оттого, что в детстве Скайуокер обожал играть в «дартс». В эту игру его научил играть отец… аккурат перед тем, как бросить их с мамой. Отсюда и вторая часть псевдонима. Странно, конечно, но Энакину это прозвище первым пришло на ум, и он решил не заморачиваться на сей счет.
Так Энакин Скайуокер, днем программист, а ночью — гонщик Дарт Вейдер, жил, пока не встретил её, невероятно прекрасную в гневе.
Оказалось, Джабба Хатт, промышлявший угоном, отработал тачку у одной богатенькой дамочки, однако дамочка оказалась далеко не робкого десятка, а потому вскорости заявилась на их нелегальные гонки в сопровождении телохранителя Панаки. К сожалению, Хатт ненавидел упускать добычу, а потому очарованному красотой незнакомки Энакину пришлось вмешаться.
Баш на баш или тачку на тачку. Победитель получает всё, а в случае Энакина ещё и благодарность дамы сердца. Впрочем, Скайуокер и сам не знал, что на него тогда нашло. Поставить своего верного СиТриПио, которого он едва ли не по винтику полжизни собирал, и ради чего? Ради люксовой тачки незнакомой дамочки из высшего общества? Той, которая его при обычных обстоятельствах и взглядом бы не удостоила? Видимо, он действительно тогда сошёл с ума. И продолжалось то помешательство ещё долго.
Вейдер выиграл ту гонку, и Энакин получил свою «королеву». Они были вместе три года, за которые любовь Энакина трансформировалась в болезненную привязанность, близкую к наваждению, а чувства Падме и вовсе угасли. Видимо, Амидала не выдержала постоянных завуалированных насмешек и легкого презрения коллег, либо просто устала делить мужа с бездушными железками. Спустя три года, едва сыскалась партия по ней — сенатор с богатого Альдераана, — Падме собрала вещи и ушла, оставив Энакина с пустым холодильником и разбитым сердцем.
Вряд ли Амидала ушла бы от Скайуокера, если бы знала, к чему это всё приведёт, но она не знала. Это незнание и стало отправной точкой нашей истории.
Обычно по дневному Корусанту Энакин ездил либо на метро, либо, если возникала такая необходимость, на своем «легальном» авто. Машина эта была конвейерной, но внутренности у нее Скайуокер практически полностью перелопатил. Так, просто на всякий случай. От нечего делать.
Хоть Энакин и не гонял на своем «дневном» авто, чисто теоретически оно могло потягаться в скорости и маневренности с его «СиТриПио». Ещё одной причиной, по которой Скайуокер так дорожил «Арту», было то, что его подарила Падме. От нее Энакину не так уж и много осталось.
Точнее, после ухода Амидалы у него внутри не осталось ровным счетом ничего. Словно что-то там перегорело, и жизнь оказалась пуста. Позже Энакин поймет: им двигала не любовь, а болезненная привязанность, жажда обладать, но пока…
Пока Скайуокер, доведенный до отчаянья своим положением, парковал «Арту» на стоянке многоквартирного дома где-то в трущобах Корусанта.
В народе этот дом давно окрестили «Чудильником». Не столько оттого, что там жили в основном одни лишь горемычные пьяницы да дешевые путаны, которые постоянно устраивали кавардак между собой, а оттого, что среди жильцов затесалась самая настоящая ведьма.
Подобных объявлений о «привороте-отвороте» от якобы потомственных ведьм да колдуний в десятом колене было полно на каждом углу, но «такая» ведьма была редкостью. Об этой ходили упорные слухи, что она «настоящая».
Как эти слухи дошли до Скайуокера, история умалчивает, но сейчас он, программист, гонщик и ярый скептик, всерьез решил обратиться к тёмной магии. Ради Падме. Чтобы вернуть её, он, как и прежде, был готов на всё.
Коротко, но емко обругав работников Горсвета, неправильно припарковавших свою колымагу, он зашел в дом. Уже в подъезде Скайуокер почувствовал, что прийти сюда было плохой идеей, но отступать было не в его правилах. Найдя нужную квартиру и поздоровавшись с хозяйкой, которая ну никак не производила впечатления могущественной ведьмы или колдуньи — скорее уж постаревшей путаны, — он переступил порог. А дальше начался форменный кошмар.
Вспоминать об этом впоследствии Энакин ненавидел. Потому как старая хрычовка, словно почувствовав, что он ей не верит, начала поразительно точно расписывать его проблему, хотя он и слова ещё не сказал.
Завороженный, Энакин слушал да изредка кивал, в уме прикидывая, в какую сумму ему обойдется вся эта хиромантия.
— Ну что, милок, приворожить жену к тебе я-то могу, но не удержишь её ты. Не удержишь. Ребенка чужого носит под сердцем она, тянуть он её будет к другому-разлучнику. — Ведьма покачала головой, хитро улыбаясь.
— Но как же так? Должен же быть способ! — в отчаянии стиснув кулаки, вскинулся Скайуокер. Эта новость стала для него ударом.
— Есть! Есть способ, милок! — «Бабка», радостно хлопнув в ладоши, закивала. — Только грех этот я на себя не возьму.
— Какой грех?
— А такой. Сейчас вот выпьешь снадобья, милок, я поколдую чуток, а после хлопну в ладоши! И она вернется, от того отвернется!
— А ребенок? — севшим голосом спросил Энакин.
— А будто и не было ребёнка. Так что, милок, берешь на себя грех-то? Мне чужого-то не надо, своих полно.
Энакин задумался. С одной стороны, он был противником абортов как таковых, но с другой… Ну не верил он до конца во всю эту хиромантию! А также и в то, что бабка каким-то образом узнала о беременности Падме. Не верил он в это. Но вдруг выгорит дело, и она вернется? Ради этого он был готов на всё.
— А, беру! — махнул он рукой.
И ведьма начала свои приготовления. Поставила перед ним старый надтреснутый стакан, куда щедро плеснула водки, затем добавила туда йоду и, зачем-то, его крови, после взболтала и заставила Энакина выпить.
