2-й осёл. Целая страна мазохистов. И в этой стране мы с тобой два разочарованных в жизни осла.
Оба задумались о жизни.
1-й монах. Скажите мне, кто воинам отдал такой приказ, который при самых страшных спазмах в области желудка другой стеснялся бы исполнить, потому что он краснел бы от своего поступка ярче, чем цвет крови? (Удар плетки.)
2-й монах. Как кто? Скорее всего, он. (Удар плетки.)
1-й монах. Он? (Удар плетки.)
2-й монах. Нарцисс. (Удар плетки.)
1-й монах. Он тоже участвовал в этом жутком обеде? (Удар плетки.)
3-й монах. Нарцисс никогда не ест с воинами. Он сыт своим превосходством, силой и гордостью. Но иногда он ест лениво и вальяжно, никогда не задумываясь о ненасущной пище. (Удар плетки.)
1-й монах. Говорят, что он очень красив. (Удар плетки.)
2-й монах. Его почти никто не видел. (Удар плетки.)
1-й монах. Как никто не видел? (Удар плетки.)
2-й монах. Почти никто. Вблизи. (Удар плетки.)
3-й монах. Такие люди встречаются редко в природе. Они почти не видны, но всегда присутствуют в твоей жизни. (Удар плетки.)
1-й монах. Тогда откуда, из каких ветров и мыслей возникли все эти разговоры о его красивом лике? (Удар плетки.)
3-й монах. Это миф. Для одних он действительно очень красив, как тропическая тень в летний зной. Для других он неприятен, как теплая водка воскресным днём. Все зависит от того, какими глазами ты на него смотришь: приниженными или открытыми, с ужасом или притворно ласково. Поэтому разные взгляды рождают разные чувства – или безоговорочного обоготворения Нарцисса или полного омерзения от его вида. Но, так или иначе, кто может судить о его красоте, если взгляды у всех разные? (Удар плетки.)
1-й монах. Я подумал, что красивые люди не могут отдавать такие приказы. (Удар плетки.)
2-й монах. В этих приказах и погибает его красота. (Удар плетки.)
3-й монах. Но его приказы почти никто не слышал. И неизвестно, Нарцисс их отдавал или они приснились воинам, когда им чудилось под утро грудное молоко крестьянок. (Удар плетки.)
2-й монах. Неизвестно или все-таки понятно? (Удар плетки.)
3-й монах. Конечно, понятно, но так всё неизвестно. (Удар плетки.)
1-й монах. Так же, как боль. Так понятна и так непостижима… (Удар плетки.)
2-й монах. Как молод ты и прав. Я думал, что к боли можно привыкнуть. Но это не так. (Удар плетки.)
3-й монах. Тот, кто постигнет боль, тот достигнет мудрости. (Удар плетки.) Но почему же мне так больно? (Умирает.)
2-й монах. В этой стране так больно жить…
1-й монах.…и так больно умирать…
В страхе бросают плетки.
1-й монах. Что будем делать?
2-й монах. Его надо похоронить в хорошем месте. Лучше рядом с погибшими девушками. Земля там мягкая, увлажненная их молоком и кровью. Ее будет легко копать, и ему там будет слаще и теплее.
1-й монах. Но где это место?
2-й монах. А ведь действительно! Мы ничего не знаем, а воины не скажут, где спрятаны тела. Они не то пропали под листьями деревьев, не то укрылись мхом зелено-изумрудным, не то растаяли на поле, как медузы, нечаянно попавшие на землю.
1-й монах. Разве люди могут, как медузы, просто так пропадать?
2-й монах. Тс-с-с. На наших полях может произойти всё, что угодно. Даже чудо исчезновения.
1-й монах. Тогда это великое чудо.
2-й монах. Самое великое в наши дни.
1-й монах. Давай найдем другое место для прощания с покойным. Мы взвалим его на осла, что крупнее телом, и уйдем скорей отсюда. Холодает.
2-й монах. Но сначала помолимся за душу.
Молятся.
1-й осёл. Как ты думаешь, Серый, ты крупнее меня?
2-й осёл. Крупнее тебя? Хм. Смотря с какой стороны за мной наблюдать.
1-й осёл. Если за тобой наблюдать с поезда, идущего с восточных русских лесов, то это будет напрасно. Тебя не заметят. Слишком ты заурядный для них осёл.
2-й осёл. Несомненно.
1-й осёл. Если смотреть с самолета, летящего с севера, то ты будешь для них неприметной точкой. Если присмотреться к тебе в бинокль с западных гор, то ты, несомненно, вызовешь у них некоторый коммерческий интерес. Ну а если кто-то будет сидеть в южных подсолнухах и издали любоваться тобой, то эта крупная любовь вызовет даже у меня большую зависть.
2-й осёл. С этих сторон я себя не представлял в разрезе. Я думал, Малой, что ты меня оценишь проще – сверху или снизу.
1-й осёл. Ну, знаешь, милый друг, чем рассматривать твой вид и в профиль и анфас, уж лучше оценивать тебя по весу. Это весомое занятие – перевозить на себе трупы в мир иной в наш шаткий век.
2-й осёл. Век расшатался, и страшней всего, что я рождён на своей спине везти его.
1-й осёл. Нет ничего страшнее для хозяев начитанного умного осла.
2-й осёл. Пускай боятся.
1-й осёл. Боюсь, что бояться им недолго.
2-й осёл. Своими длинными ушами я слышу приближение людей.
1-й осёл. Вперед на поиски могилы!
За сценой раздаются громкие и протяжные крики женщин.
1-й монах. Сюда стремятся люди!
2-й монах. Как некстати!
1-й монах. Встревожил кто-то вечерний мировой покой. Надо удаляться потихоньку.
2-й монах. Окончена молитва, мы уходим.
Монахи кладут труп на осла. Все уходят.
Сцена вторая
Там же
Местные пожилые жительницы
Жительницы. Быстрее! – Скоро будет поздно! – Быстрее! – Скоро будет поздно! – Ищите их! – Солнце садится! – Доченька! – Дочка! – Солнце садится! – Сколько можно работать? Хватит трудиться! – Чем же поля их взволновали? – Дети проснутся, нечего кушать! – Доченька! – Дочка! – Эх! Солнце садится! – Урожай подождет! Осень не близко! – Чем же поля их взволновали? – Нет нигде их? Может, погибли? – Может, гуляют? – Доченька! – Дочка! – Нигде не видно! – Чем же поля их взволновали? – Как же обидно! Солнце садится! – Чувствую сердцем: что-то случилось! – Дети проснутся, нечего кушать! – Доченька! – Дочка! – Какие стога их в сено забрали? – Хочется плакать! – Только нашлись бы! – Детей накормите, гуляйте хоть сутки! – Младенцы рыдают! – Солнце садится! – Что же случилось? – Хватит трудиться! – Доченька! – Дочка! – Какие стога их в сено забрали? – Хватит работать! Осень не близко! – Дети проснутся, нечего кушать! – Доченька! – Дочка! – Старые стали матери ваши! Ржавые очень! – Ноет простуда! – Ржавчина точит ржавые груди! – Мы ж не накормим деточек ваших! – Куда вы пропали? – Мы заржавели на поле проклятом! – Доченька! – Дочка! – Солнце садится! – Груди засохли! Детей накормите! – Накормите детей и гуляйте, сколько хотите! – Гуляйте всю жизнь, если жить так хотите! – Солнце садится! – Боже! Темнеет! – Доченька! – Дочка! – Чем же поля их взволновали? – Какие стога их в сено забрали? – Как же найти их? – Рыдайте так громко, чтоб до звезд доносилось! – Быстрее! Ищите их! – Терзайтесь так мощно, чтоб сердце разбилось! – Доченька! – Дочка! – Что вы творите? – Детей вы убьете! – Боже! Темнеет! – Нас до могилы вы доведете! – Боже, как страшно! – Темно и не видно! – Только нашлись бы! – Нет в живых их! – Что говоришь ты? – Как же обидно! – Быстрее! Быстрее! – Твари вы старые! Неситесь резвее! – Всё! Мы устали. – Сердце не ноет. – Слезы не льются. – Неситесь резвее! – Сердце не ноет. – Горло не стонет. – Темно и не видно! – Неситесь резвее! – Твари вы старые, что же вы сели? – Резвее бежать мы не умеем. – Темно и не видно! – Можешь одна ты кричать до рассвета. – Больше бежать мы не умеем. – Буду кричать я до конца света: Доченька! Дочка! Доченька! Дочка! – Надо домой возвращаться. – Так страшно. Чем мы внуков накормим кричащих? – Надо домой возвращаться. – Разотрем свои старые груди. Может, они не поймут. – О грудном молоке позабудут. – Что говорит она, старая дура? – Как растереть их? – Ржавчину снять как? – Надо домой возвращаться. – Хоть топором её обрубите, хоть тесаком морщины снимите. – Доченька! Дочка! – Да не шуми ты! – Пойдемте, подруги. – Хоть обманулись бы все наши внуки. – Доченька! Дочка! – Глупая баба, чтоб ты пропала! – Доченька! Дочка! – Мы возвращаемся. – Не слушают ноги, не слушают руки. – Как дойти нам до дома? – Мы возвращаемся. – Ползите, подруги. – Ползите резвее, внуки там плачут. – Ползите, как змеи. Ползите, как гады. – Может, успеем. – Ползите, так надо! – Доченька! Дочка! – Меня подтолкните. – Какие мы старые. – Пока ползёте, влажной листвою груди трите. – Меня подтолкните. – В ночной траве сухую грудь размягчайте. – Доченька! Дочка! – Боже! Проклятье!
