С отцом омеги он познакомился чуть позже и интуиции своей был благодарен - Джон Стилински оказался строгим и настороженным родителем.

- Да брось, - шептал Стайлз Дереку на очередном их свидании, - он очень добрый на самом деле, и вовсе не против, ну…

Дерек поспорил бы. И тормозил себя не столько из-за тяжелых взглядов папы Джона, а потому что вдруг понял - впервые он теряется, не зная, что делать с омегой. С неправильным мальчиком-инвалидом, классически, по-книжному наивным, который к двадцати годам не научился даже раздвигать свои тощие ножки. Просто потому, что они физически, блять, не раздвигались. Дерек проверил это накануне, когда Стайлз залез к нему на коленки в темном парке. Скамейка больно впивалась Дереку в спину, а он боялся поменять положение - так была приятна бедрам невесомая тяжесть хрупкого тела. Они целовались, целовались, и Дерек, забывшись, полез руками между ног омеги, настойчиво разводя ляжки в стороны. На что Стайлз отреагировал странно - захныкал от боли, надо полагать, не от стыда - и дернулся из сильного хвата рук оборотня, будто его насилуют.

- Больно, - сказал, подтверждая догадку Дерека, одним словом обозначая положение вещей: он искалечен природой и это не шутка.

Он хрупок, изломан, он рушит законы геометрии своей неправильной конструкцией тела и оттого нуждается в излишней, добавочной нежности.

Дерек отдернул руки от съежившегося Стайлза, как от огня. И с самого того свидания перестал забываться - с кем он. Решил, что смешной, доверчивый омежка заслуживает его альфийского уважения больше, чем похотливых поползновений опытных рук.

Стайлз был наивен в своих простых желаниях и так открыт с самого начала, что поступить Дерек неправильно с ним не мог. Не мог ошибиться, не мог не исполнить желаний и очень детских, будто застрял Стайлз где-то в районе двенадцати, омежьих чаяний.

- Вообще-то, я рано замуж выходить никогда не планировал, - с дурашливой непосредственностью вещал Стилински альфе, а Дерека тут же брала тоска.

Божечки! Омега решил, будто Хейл на нём женится!

Альфа фыркал. Точнее фыркала его самцово-похотливая половина, которая не очень-то мечтала о скорой женитьбе.

Но другая - влюбленная, пропащая - лишь обреченно соглашалась со всем: “Конечно, рановато, детка, в твои-то двадцать, но если все так сложилось - придется”.

И Дерек понимал - а женится ведь!

Задушив возмущенные вопли своего не желающего брачных оков самца.

Только вот мотивы уступок искушенного, взрослого альфы маленькому больному омеге были слишком очевидны. А Дерек не очень-то хотел впутывать изъян Стайлза в их отношения. Он не хотел, чтобы жалость - пусть малая её толика - но все же руководила им. Из-за неё желание, явно чувствующееся между ними напряженной струной, готовой вот-вот лопнуть, могло застыть в жилах робостью, так незнакомой волку. Но ничего поделать с собой Дерек не мог, понимая - Стайлз невинен, Стайлз болен. Ничто в мире не могло сравниться с этим убойным сочетанием, которое до жути эффективно душило природную волчью похоть, призванную обеспечить нужный накал в сексе, скрыв проблески сочувствия в красивых глазах.

Но Стайлз, становясь с каждой встречей и желаннее, и неприкосновеннее для Дерека, будто специально разубеждал альфу в явной своей невинности незамысловатыми откровениями.

Миновав этап поцелуев и чересчур робких прикосновений волка к соскам омеги (ниже - ни-ни, Дерек!), Стайлз стал откровеннее и пошлее, измучив Хейла нескончаемой болтовней, в которой правда и вполне очевидная выдумка мешались в неизвестных пропорциях.

Оказалось, больные дети тоже мечтают о любви, а точнее - о жарком трахе. И тоже… дрочат.

- А в интернате у нас были огромные душевые, не спрячешься, поэтому играть с собой, когда эхо от каждого вздоха гремит - ужасно сложно! - Стайлз брал многозначительную паузу, обозначая ею, что дальше Дереку будет выдана очередная омежья тайна, и продолжал: - Мы иногда делали это наперегонки. Ну, кто быстрее, понимаешь? Весело было…

Интернат…

Дерек, услышав в первый раз про сие заведение, недоверчиво и с некоторой подозрительностью косился в сторону Джона Стилински, который смог отдать сына к жутчайшее по меркам оборотня место - серый неказистый приют для покалеченных болезнями детей. Но выяснив детали, успокоился: правда жизни была такова - посещение обычной школы Стайлзу Стилински не светило ни при каких условиях.

Врожденный дефект требовал постоянной реабилитации, постоянного контроля, специальных условий содержания, и бедный Джон, потерявший жену в одночасье, принял непростое, но верное решение - отдал сына туда, где ему могли обеспечить нужный уход. Он навещал его каждые выходные, в будни работая, как проклятый: занятия на тренажерах стоили дорого…

- И что же, вы даже в старших классах к альфам на половину не бегали? - строго спрашивал Дерек разволновавшегося от легкомысленной беседы омегу.

Девственник его делал большие несимметричные глаза. Один начинал жутко косить. И сообщал жуткую правду:

- Ты что, Дер, за нами знаешь, как следили?

Дерек знал.

Он чуял в омежке нетронутость; пахнущую облаками и небом чистоту. Он так устал дрочить на этот образ, что всячески в последнее время пытался спровоцировать Стайлза на откровения еще бОльшие.

- Ну, кто-то же наверно у тебя был?

- Ну, был…

Рассказ о кривом Дэне из параллельного Дерека не впечатлил абсолютно: они со Стайлзом даже не целовались.

- Ну, слава богу, - выдыхал он, изображая ревнивца. И пораженно констатировал правду, которую и так знал давно: - Значит, я первый. Первый тебя целовал.

- Первый, - признавался Стилински вслух, автоматически признавая себя в свои двадцать совершеннейшим девственником.

И с этим была сложность. У Дерека даже член падал, когда он думал, как будет ебать своего невинного да изломанного. А думать приходилось все чаще и чаще, потому что тянуть больше было нельзя. Неприлично просто.

Третье свидание давно миновало, а Дерек все не осмеливался пригласить Стайлза к себе, посмотреть, так сказать, коллекцию марок.

Омега распорядился этим сам.

- Пойдем к тебе, - сказал запросто, после привычных поцелуев в машине.

Пончики остывали, положенные на торпеду. Свой телефон Дерек уронил под сиденье уже давно, когда разрешил Стайлзу хватать себя за задницу в процессе. Но сам держал лапы при себе. Поэтому и домой к нему было решено им ехать не трахаться, а пить кофе.

Он судорожно вспоминал - не смята ли постель после утренней дрочки, не кинуты ли носки с трусами посреди комнат, и что там вообще на кухне творится - есть ли злополучный кофе в шкафу или нет.

Кофе был. Они долго пили его под какой-то музыкальный канал, транслирующий клипы, а когда пришла пора Стайлзу уходить, он сказал:

- А можно, я останусь?

- Конечно, оставайся, - ответил Дерек фальшиво радостно.

- С ночевкой, - планомерно добил его последовательный Стайлз, спокойно интересуясь: - Где ванная?

- Там, - сцепив клыки, махнул в сторону душевой Хейл, наблюдая, как решительно Стайлз скачет туда раненым кузнечиком и очень, очень, очень долго намывается.

Но потом раздался незапланированный грохот, и именно с этого и начался их первый тесный, голый, физический контакт. Их первый секс.

- Господи, детка!

Дерек ворвался в душевую, пронаблюдав распластанного на полу скрюченного Стайлза и понимая - он, блять, ведь даже не подумал, что скользкий кафель пола для Стилински, словно лед смертельный. Что с этим его иксом ему не выстоять против царства хрома, глянца и влажности. Как не выстоять и ему, Дереку, альфе с уже готовым от волнения узлом перед лежащим под ногами голым омежкой, который как ни старался, никак не мог собрать с пола руки-ноги.

Дерек подхватил его, обнаженного, сорвал на ходу с крючка полотенце, и так, на руках, понес в гостиную. Он чувствовал, как скрипит под его пальцами влажная кожа, отмытая до фарфорового блеска. Он понимал - так готовятся к сексу. Но рвущая грудь жалость к проявляющимся на глазах синякам Стайлза, она каким-то магическим образом влияла на эрекцию. Плохо влияла.