– Круто!.. Ленивый же!.. – Следующее, непечатное, слово было произнесено хозяйкой, действительно, только для их – слов! – связки.

Александр извинительно улыбнулся в мою сторону, я понимающе кивнул в ответ старшему помощнику торгового флота: мои матросские палубы никогда не были устланы ковровыми дорожками.

– А ты куда? – навострилась уже на разнос, наблюдая шустрые мои сборы инструмента в кучку, хозяйка.

Спокойно, Светлана, ситуация под контролем! Фундамент залит, пусть до завтра, хотя бы, постоит: по технологии – Александр подтвердит! – так надо. Поэтому: «Покедова, до завтрева, пошкандыбал я!»

Но как, спрашивается, я буду отсюда на танцы срываться? Впрочем, пару раз ведь только выкрутиться и придётся.

Шагая к остановке я вспомнил, как утром потряхивался на заднем сиденье пустой от идей головой, неверной спросонок рукой пытаясь вывести на листе что-то (уж не до «нечто» было). Не получалось же ничего – полный примитив. И всё же девочка-подросток, почти в открытую изучавшая мои каракули, наконец спросила открыто и строго:

– Вы – архитектор?

– Нет, – честно ответил я, – каменщик. – И, видя, что мне не поверили, попытался пояснить: – Каждый хороший каменщик должен быть чуточку архитектором, верно?

О, если бы этот эпизодишко случился с лучшими моими «друзьями» по улице Ушакова – Костиком с Олежкой, уж они бы раззвонили, они бы растрезвонили на весь белый свет о таком своём триумфе! Уж эти бы всем в ушаковской округе, включая Жучку соседскую, все уши о себе, великих, прожужжали!

А я сразу уже и забыл почти – скромняга.

Но как, всё-таки, здорово, что двух этих персонажей в моей жизни не будет больше никогда!

«Sin prisa, pero sin paosa», как говаривают на Канарах (не спеша, но без остановки), в понедельник наша доменная печь начала подниматься неукротимо, углом изгибаясь в «хребте» – сплошной задней стенке – и показывая три свои лапы – лицевые столбики под сам, собственно, очаг с дровником внизу, и разделочную столешницу сбоку. Чудовище стадное! Кирпич был дивный – облицовочный, высококачественный, «ллойдовский».

Безупречными своими гранями такой подчеркнёт малейшую небрежность каменщика, вмиг выставив ляп на всеобщее порицание. Так что приходилось выкладывать каждый по уровню – во всех трёх плоскостях. Возводя при этом безликое изделие, каких, в общем-то, тысячи. Гаврила, впрочем, такого безобразия терпеть не стал (тем более, что один «косяк» он уже сходу запорол – как раз таки на углу в одном кирпиче просчитался: «Ай, ладно – потом чего-нибудь, по ходу, придумаем!») – сообразил хаотично разбросанные ниши из морской гальки.

– Получается, кирпичный массив разбавится камнем, отчего – ниши-то располагать будем вдоль! – исчезнет его громоздкость. А камешки наши, искусно подобранные, станут изюминкой. Фишкой! Эксклюзив же ваяем! Ну, пусть полдня работы добавится – так вы же всю жизнь смотреть будете.

Насобачился клиентов «залечивать», шельмец! Хотя в данном случае всё по делу было.

– Заплатили тебе деньги оттуда? – не преминула спросить сердобольная хозяйка.

– Да нет пока. Заплатят – куда денутся?

– Уб-била бы, гадов! Говорю же – здесь надо было выкладывать кирпичи особенно ровно!

Светлана, по случаю важного такого дела, как постройка барбекю на дачном участке, взяла на работе отгулы.

– Ща-а, забабахаем! – подбадривал её я. – А в среду – мы с Седым договорились уже – станок привезём. Водяной! Ещё быстрее дело пойдёт.

– А зачем тебе станок?

– Кирпичи резать. Лучше, и без пыли – на цветы лететь не будет.

Я бил в сердце хозяйки наверняка.

Дача моего по жизни друга Вити была тут же – через несколько улиц. В дружеских же отношениях «Седой» был и со Светланой с Александром, а уж с Аллой и вовсе в законном браке состоял. Станок же, закончив ушаковские мытарства и «бортанув» сколь многочисленных, столь и недостойных на него претендентов, я безвозмездно (фляжечку коньячка ведь только и выцыганил) даровал Вите в вечное пользование. Теперь, спустя две недели, арендовал обратно.

В самый неудачный, как он всегда умел подгадать, момент (руки были по локоть в растворе) позвонил Слава.

– Здорово, Алексейка – полней налей-ка! Как дела, где сейчас трудишься?.. Понятно… Да мы вот в Мамоново, с чёрным строителем – учеником твоим, Серёгой, с трубой мучимся. Хотя, больше с ним… Да, через балку уже прошли – на крышу вылезли… Вадим чего? Орёт, конечно – чего ещё? Видишь, был бы ты – он бы и на крышу не полез, а так… Ладно, будем сами как-нибудь справляться. Деньги-то тебе с Ушакова отдали? А сколько, по твоим подсчётам, должны ещё?.. Двадцать пять тысяч – какие это копейки? Деньги! Слушай, ну не должны они, вроде, кинуть! Хочешь, давай я Грише позвоню, поговорю?

Нет, посредники мне больше не требовались! Ни где бы то ни было, а уж по такому, да с теми людьми, вопросу – и вовсе. Тем более, что в глаза тому же Грише говорил не единожды: «Когда бы мне здесь сказали: «Шуруй-ка ты уже на…» («шуруй» – опять же блеклая замена), – то через минуту бы меня уже во-он за тем перекрёстком не увидели: и инструмент бы позабыл!» Так что – сказано! Отвечай теперь за слова, Гаврила!

Работа свернулась наступающей темнотой. В спасении дела жёлтым фонарём беседки нужды пока не было. Уже впотьмах, разбавляемых порой едва уловимыми проблесками месяца из-за гонимых ветром туч, топал я к остановке, сползая от встречных машин в грязь и лужи. И небо осени было всё так же тревожно, и воздух холодил грудь какой-то неведомой и неотвратимой развязкой так, что меня внезапно пронзило: а ведь почти день в день…

– По до-алинам и по взгорьям!..

Тупоносые сапоги (Нахимовы не могли тогда, в двухтысячном году, позволить себе гнаться за модой) были в водяных разводах и прилично запачканы глиной: в первых числах октября темнело уже рано, фонари на улицах горели выборочно, а грязные лужи по козьим тропам разбитых тротуаров лежали сплошь.

– Шла диви-изия вперёд! – Выходя, как та дивизия, с честью из положения, Люба застёгивала молнию на сапоге. Четырёхлетний Серёжа, сидя на самодельной подставке для обуви, терпеливо дожидался мать – ещё предстоял длинный путь домой через весь город. Я же стоял провожающим в дверях пристроенного на лестничной клетке тамбура, нетерпеливо дожидаясь, когда замкну дверь и нырну назад – в тепло квартиры и уют семьи. Любаша после работы забегала повидаться с Татьяной, и на Семёна поглядеть – в первый год жизни малыши меняются стремительно.

– Боже, Лёша! – Перехватив напоследок мой взгляд, Люба принялась на ходу поправлять кудряшки причёски. – Ты на меня смотришь, как на ископаемое!

Мы попрощались под моё искреннее разуверение. Ухватив за руку главное своё сокровище, она ушла – в непогоду и тьму. А я остался.

Козёл!

Вторник нудил обложным, хоть и на фоне порой светлеющего горизонта, дождиком.

– Сегодня и завтра до обеда – дождь, – сообщил интернетом продвинутый Александр, – а потом до выходных – ясно. Так что нам надо успеть закончить.

Закончим, Саня, о чём разговор? Лично мне же надо было сейчас позвонить, в надежде на форс-мажорные обстоятельства, отнюдь не кисейной барышне.

– …Пойду, обязательно!.. Нет, погода меня не напугает – абсолютно… Нет, если ты не сможешь – в любом случае, я и одна пойду… Хорошо. Помнишь, где это находится – я тебе рассказывала… Если меня ещё не будет – заходи сам, я подбегу.

Вот подписался! «Я и одна пойду», – теперь не бросишь!

Пришлось собираться. Благо, погода выручала: «Кирпич уже влагой напитался, раствор вот-вот потечёт – всю работу попортим… Что? Тент, может, купить? Так под ним видно ничего толком не будет… А плёнку – плёнку ветрами здешними в момент сорвёт: парусность-то какая! Не вариант… Да чего вы, в самом деле, переживаете – завтра будет ясно. Александр же по интернету смотрел».

Было два часа дня, а я уже ехал в автобусе домой. Давненько не выдвигался с работы в такую рань. Давно не дышал воздухом свободы!