- Разрешите, господин? Не побеспокою?
Ускользнул было из памяти учтивый незнакомец, а тут - на тебе! отчетливо всплыло перед глазами бледное, помятое лицо. Одет чисто, а то бы в закусочную не пустили - бомжи за порогом остаются. Ворот клетчатой рубахи распахнут, цепочка не с крестом - с ладанкой какой-то, беседовали - а о чем? Кажется, не надолго отключился, а разлепил глаза - мутный свет в окне, утро. Напротив за столиком никого, бумажник пуст, а накануне изрядно денег было. Привычный ко всему малый за стойкой все претензии отвел сходу:
- Мы не при чем, вы там вдвоем сидели, мирно беседовали, приятель ваш под утро домой пошел, просил за вами присмотреть.
Этот ли малый бумажник опустошил, тот ли вчерашний знакомец - какая разница? Из того утра память сохранила только скрип и стон лифта, когда поднимался Юрий Анатольевич к себе домой, и сострадание в опухших глазах жены, открывшей на его звонок так скоро, будто стояла под дверью... Может, всю ночь провела в том самом кресле в прихожей, где сидит сейчас он сам и стонет от рвущих душу и сердце воспоминаний.
Убегая от тоски, поднялся Юрий Анатольевич, так и не зайдя в комнаты, перешагнул через брошенные на пол сумки и отправился к соседке. Не совсем ещё он осиротел, есть живые существа, которых он любит и которые любят его...
Однако тут подстерегал его ещё один удар - будто мало ему досталось.
- А беленькая-то сбежала! - сообщила старуха из нижней квартиры (баба Таня за лучшее сочла соврать насчет исчезновения Мариетты. Подумаешь, кошка - невелик грех). - Как я к себе их несла, она из корзинки скок да на чердак. А вам вот тут повестка из милиции к следователю. Лично велел передать.
Юрий Анатольевич машинально взял протянутую бумагу.
- Ой, горе-то какое! - опомнившись (совсем приличия забыла, старая!), запричитала было баба Таня, но жилец слушать не стал, стиснул зубы так, что желваки на щеках выступили, забрал оставшуюся кошку и, не поблагодарив, ушел. Закрыв за ним дверь, старуха перекрестилась.
А неблагодарный жилец, вернувшись к себе, повалился на диван, завыл, зарыдал - доконала его последняя соломинка, пропажа Майки - Мариетты, выросшей на его глазах из жалкого помоечного заморыша в опрятную, складную, хоть и не из самых красивых киску: белую с черным хвостом, и на голове между ушами черное пятно, будто бант... И плача, все пытался взять на руки, прижать к себе Топси, но сиамская красавица, соскучившись по дому, побежала осматривать свои законные владения, рассчитывая отыскать пропавших невесть куда хозяйку и подружку Мариетту, потому что где ж им ещё быть, как не здесь?
После двух-трех бесед с дядей Митей молодой, не слишком ещё искушенный в профессии следователь Пальников утвердился в мысли, что муж погибшей гражданки Станишевской Т. Г. может иметь к её смерти непосредственное отношение, несмотря на неопровержимое алиби. Уж больно выгодна ему - и только ему - эта смерть. Принесла желанную свободу и некоторые даже материальные блага: на имя жены записана приобретенная четыре года назад за бесценок выморочная развалюшка в Малаховке, превращенная стараниями Тамары Геннадьевны в уютную, со всеми удобствами дачку. И сад красивый, и место престижное, и, главное, цены на недвижимость за последнее время взмыли вверх. Муж - единственный, по справедливости, наследник. Так что мотивы просматриваются, и заказное убийство, о котором твердит дядя Митя, вполне возможно.
Однако в ту самую минуту, как отворилась дверь следовательского кабинета (одного на троих, но двое "сокамерников", как они себя называли, по счастью отсутствовали) - в ту самую минуту, как приглашенный повесткой Станишевский Ю. А. неуверенно ступил на порог, держа в руке эту самую повестку, все логические построения, подсказанные Паше отставным суперсыщиком, разом рухнули. Такой человек на убийство просто не способен. Ни на заказное, ни на какое другое. Интеллигент чеховского толка - так определил его Паша. Высокий, сутуловатый, седой. Глаза за толстыми стеклами очков грустные - похож на большую, добрую собаку, на сенбернара, что ли... Немедленно вспомнив, что у сенбернара только что убили жену - ну, изменял он ей, однако все же двадцать с лишним лет прожили вместе и смерть эта не может не быть для него утратой, - следователь поднялся навстречу посетителю, пододвинул стул, и голос его, когда он заговорил, звучал участливо:
- Припомните, Юрий Анатольевич, были у вашей супруги недоброжелатели? Враги, может быть? Угрожал ей кто-нибудь?
- Недоброжелатели пожалуй, - у кого их нет? А врагов настоящих, опасных... Помилуйте, откуда им взяться? И не угрожал никто и никогда, Тамара бы мне сказала, я уверен.
- Может быть, отомстить кто-то хотел?
- За что? - вдовец только плечами пожал, посмотрел беспомощно: Боюсь, никакого проку от меня. Бывает же, что просто так подойдут и убьют...
- Бывает, Юрий Анатольевич. Не слишком часто, но бывает. Но похоже, жену вашу выслеживали. Подозреваемого ещё раньше во дворе замечали. Старухи, что на лавочках сидят, - они приметливые, чужих сразу определяют... Он появился за несколько дней до... - Паша деликатно замолчал, не решаясь произнести страшное слово "убийство", заменил его нейтральным "до происшествия". - Околачивался во дворе, бабки говорят, и дворничиха его гоняла даже...
- Почему?
- Да тут вокзал, сами знаете. Подозрительного люду хватает. Стянет чего-нибудь, ещё как-нибудь напакостит - и на электричку. Ищи ветра в поле...
"Как с маленьким разговариваю, - поймал сам себя Павел, - Как будто уж если интеллигентный человек, так обязательно несколько не от мира сего, все равно что ребенок. А на самом-то деле он, может, лучше тебя все понимает. Особенно если причина есть что-то скрыть".
- Простите, а как выглядел этот... вор?
- Среднего роста, среднего телосложения, - прочитал следователь из протокола, им же самим составленного, - Возраст предположительно около сорока, одет в клетчатую рубашку-ковбойку, черные брюки... А почему вы решили, что он вор?
- Да вы же сказали!
- Я только к примеру. Внешность такая вам знакома?
Тот смотрел растерянно, будто не понимая, Паше пришлось повторить вопрос.
- Ах нет, нет, - испуганно отмахнулся рукой Юрий Анатольевич, - Может, и встречал, описание у вас, простите, не очень выразительное... Но в чем я сомневаться никак не могу - среди моих знакомых такого нет.
- Еще бы, и быть не может, - мысленно согласился следователь Пальников, - вы-то хорошо воспитаны, элегантны. Пиджак вот твидовый, рубашка с маленькими пуговичками, пристегивающими уголки воротника, Паша только недавно узнал, что такой фасон называется "баттн-даун", галстук расписной, но неярких тонов... Паша бы и сам от такого прикида не отказался, однако для этого в Лондон, скорее всего, пришлось бы сгонять. Хотя, говорят, и здесь все есть, были бы деньги. И время по магазинам побегать. Ни того, ни другого у молодого следователя не было, и обходился он джинсами, свитерами и куртками...
Отбросив суетные мысли, он сказал:
- Давайте я вам пропуск подпишу.
Когда за посетителем закрылась дверь, Паша рассеяно полистал протокол. В самом деле, какая связь между рубашкой "баттн-даун" и серо-синей ковбойкой? Да никакой связи - разве что точечный контакт, случайно встретились и тут же разошлись, на улице кто угодно с кем угодно может столкнуться. Или в метро, или в подземном переходе, или даже в магазине, или даже за стойкой - в закусочные по вечерам заглядывает разный люд, может, и такой вот лощеный господин выпить рюмку водки и тут же уйти, перемолвясь парой слов с соседом в ковбойке. А следствием точечного контакта может явиться ещё один контакт, совсем уж краткий - взмах ножа, акт бессмысленный, необъяснимый, если не предшествовала ему какая-то встреча, какой-то разговор...
"Совсем уж я стал подозрительный, как дядя Митя, - прервал сам себя Паша, - Впрочем, пошли мне Бог его удачливость - распутывал старик самые безнадежные дела. Но в данном случае, пожалуй, зацепки нет. Вот если бы доказать, что встречался Станишевский с бродяжкой, замеченным дворовыми сплетницами, события обрели бы смысл, а так все домыслы... Надо к старшей по подъезду заглянуть, может, попался ей где-нибудь снова на глаза мужик в ковбойке. Хотя и против него доказательств нету...".
