- А помнишь, я говорила: когда они дачу покупали, соседи их в суд потащили. Родственники. Дом, мол, раньше поделен был несправедливо и они не согласны. И суд был, мама свидетелем ходила. Что-то соседи эти отсудили, метры какие-то квадратные, печку газовую. Но они весь верхний этаж хотели оттяпать... Станишевским пришлось новую печку ставить, на новом месте. Морока жуткая...
- А верхний этаж?
- Не знаю, надо у мамы спросить.
- Ну, я на месте Станишевского точно бы этих соседей всех к черту поубивал... Это же надо - чужую печку отсудили, да ещё чего-то хотят.
- Ты просто не знаешь дачников, - рассудительно сказала Лиза, - Ничего тут нет особенного. Из-за меньшего в топоры идут, случается и убивают. Брат на брата, отец на сына. Дача - это частная собственность. Тут вон в каждой хибаре кровные враги под одной крышей.
- Ладно, Лизок, только причем тут печка?
- А при том, что у Станишевских с соседями отношения так себе. И ты пришел выяснить, не эти ли соседи Тамаре Геннадьевне отомстили. Судилась-то она, муженек выше этого, сам понимаешь...
- Убить из-за газовой печки? Они же её, говоришь, у Станишевских отсудили...
- А верхний этаж? Вообще - тебе истина нужна или предлог, чтобы на чужую дачу заявиться? Не нравится - сам что-нибудь придумай...
- Не нравится, - сознался Павел, - Предлог дурацкий, но за неимением гербовой пишем на простой. Я пошел. Объясни, как пройти...
Он оторвал себя от пледа, поднялся неохотно, морщась.
- Только обратно возвращайся потом, - сказала суровая помощница, растолковав, как проще пройти из Удельной в Малаховку и найти там нужную дачу, - Возвращайся, а то я от любопытства не засну.
- Обязательно вернусь, - пообещал Павел. - И заснуть не дам. - Но последние слова произнес только мысленно, да и то не слишком уверенно.
Дачная жизнь была Юрию Анатольевичу в новинку. Всего три года назад приобретенная недвижимость с самого начала была вотчиной Тамары. Прежде всегда дачу снимали, а тут вдруг ей захотелось иметь хоть хибарку какую-нибудь, да свою, надоело зависеть от хозяйских капризов. Юрий Анатольевич помнил, как появились в московской квартире увесистые выпуски целые тома объявлений: "Из рук в руки", "Все для вас", ещё какие-то чрезвычайно полезные издания, в которых убористым до нельзя шрифтом печатались предложения купить все на свете. Он и сам листал их из любопытства, Тамара же взялась за дело основательно.
Как в старом анекдоте - желания не совпадали с возможностями. То, что по деньгам, не годилось. Хотелось чего-нибудь поближе к Москве, и сад желательно, а не голый так называемый садовый участок, где деревья, если их посадить, порадуют разве что внуков, которых у четы Станишевских не намечалось, поскольку не было детей. Мы уже не в том возрасте, чтобы яблони сажать, - говорила Тамара.
И газ магистральный необходим, и электричество не вот-вот ("столбы уже завезли"). Знаем мы это "вот-вот" - растягивается на годы... Тамара рассуждала здраво, трезво, но Юрия Анатольевича именно эта трезвость бесила: денег от этого не прибавлялось, в долги влезать - немыслимое дело. Стеснять же себя в своих личных расходах страсть как не хотелось, а именно на это намекала жена, зачитывая вслух объявления о предлагаемых к продаже коттеджах со всеми удобствами.
Умела она это - уязвить косвенно...
Словом, когда Юрий Анатольевич попросил Лизу Маренко разузнать, не продает ли кто чего у них в Удельной или по соседству и она назавтра же принесла благую весть, что в Малаховке продается выморочный дом (полдома, как впоследствии оказалось) и её, Лизина мать знакома с наследниками, и наследники дорожиться никак не станут, поскольку живут за границей, а именно в Эстонии и им бы только поскорее сбыть с рук развалившееся владение - Тамара на следующий же день помчалась в Малаховку.
Потом и его, мужа своего - для представительства, что ли - потащила, чтобы окончательно договориться. Наследница - худенькая блондинка, типичная эстонка, однако русская - жаловалась на трудности тамошней жизни и до смерти боялась родственников покойной свекрови, занимавших вторую половину дома и норовивших прибрать к рукам недоставшееся наследство. Чтобы продать, требовалось их согласие, они, естественно, этого согласия не давали и чинили всевозможные юридические препятствия, заодно уж лишая объект продажи остатков привлекательности: забор повалили, стенку внутри порушили.
Неказисто, надо сказать выглядела эта вожделенная недвижимость: шагнешь на порог - нога проваливается, дыра в стене ведет в соседскую кухню, чрезвычайно грязную. Сад, ввиду отсутствия забора, освоили уличные собаки, сварливо облаивают каждого, кто осмелится подойти к дому...
Как уж рассмотрела Тамара в том неприглядстве и безобразии нынешнюю красоту? Юрия Анатольевича тогда прямо-таки напугали черные, корявые, насильственно перекрученные стволы - будто кто остановил зловещий шаманский танец неведомых деревьев. Из-под грязного подтаявшего снега лезли банки-склянки, разные пластиковые пакеты, битая посуда - видно, после смерти хозяев соседи сносили сюда мусор... Потом-то, когда имение перешло в Тамарины руки, соседей этих только пожалеть следовало, не знали, бедолаги, что их ждет. Тамара как танк на них пошла, на их согласие наплевала, заставила эстонскую гостью оформить на неё дарственную - и та отбыла восвояси, получив деньги, а новая владелица ринулась сходу в бой. Сама подала в суд на раздел давно поделенной дачи, что-то там соседям все-таки причиталось, какие-то квадратные метры, остальное же перешло в твердые Тамарины руки и со временем, после долгого ремонта, превратилось в небольшое, но уютное и, главное, не по-дачному комфортабельное жилье. Все удобства в доме, и даже горячая вода в любой момент, внизу две комнатки с кухней и наверху одна, летняя, неотапливаемая. Юрию Анатольевичу эта больше всего и нравилась, потому что с самого начала задумана была как рабочий кабинет: стол под большим, во всю стену окном, выходящим в сад.
Работал он, впрочем, внизу, поленился тащить наверх тяжеленную, с большой кареткой неуклюжую Тамарину машинку.
Здесь, на даче, Тамара ощущалась живой, здесь все было с ней связано так или иначе. Взять хоть новенькую газовую печку. Иногда он включал её под утро, когда из окон тянуло сыростью, и сырость отступала, от печки разливалось живое тепло, и он с благодарностью вспоминал жену. Ушла, не простившись, но позаботилась напоследок о нем. Посмеивалась раньше иногда: "Ты как кот, любишь, чтобы тепло было". Вот и позаботилась...
В саду цвели её цветы и её трава - Тамара беспощадно истребила грядки во имя английского газона. Одни цветы отцвели, но распустились другие и в свой черед уступили место новым. Это вселяло в душу странное умиротворение: смерти как бы и нет, что-то уходит, но не насовсем, все возвращается... Он не ждал, конечно, возвращения умершей и похороненной жены, но было чувство, будто им предстоит ещё где-то и когда-то свидеться, мысли о жизни после смерти постоянно посещали его и он готовился держать ответ перед Тамарой, но совесть его не грызла, это все произошло случайно, она и сама виновата и непременно должна это признать. К чему было скандалить, кричать, оскорблять и унижать его? Он же предлагал решить все проблемы миром, как водится между интеллигентными людьми...
На самом деле, он не очень хорошо помнил, что было и чего не было, дачные дни с долгими светлыми утрами, со сном где-то после полудня (никогда он прежде не ложился среди дня, считая это делом бессмысленным, все равно не уснешь - а теперь вот засыпал благополучно, да и по ночам спал), с предзакатным чаем на веранде - сама эта жизнь располагала к забвенью, к чтению - вернее, к перечитыванию давно знакомого, к размышлению о прочитанном, даже к работе - он на час-другой каждый день садился за машинку - но уж никак ни к терзаниям, сомнениям, к мучительному выбору. Поэтому, наверно, Тамара так и полюбила эту дачу...
Как она уцепилась тогда за эту возможность! Другой, считала, не будет, тех денег, что остались от приличных гонораров, полученных Юрием Анатольевичем за год до того в Германии (просто повезло, нашелся щедрый понимающий издатель) хватило как раз на эту хибару. Ремонтировали уже на текущие поступления - Тамара набрала работы сверх головы и начала проявлять повышенное внимание к его доходам и расходам, чего прежде себе не позволяла... Потом этот суд. Родственники, вернее, родственницы наследницы - три немолодые, интеллигентные с виду дамы, обремененные кучей детей разного возраста - не разберешь, дети это на самом деле или уже внуки сдались не сразу, подавали какие-то встречные иски и протесты. Юрий Анатольевич не вникал, Тамара и сама справилась.
