Из-под колес фонтаном бьет щебень. Большие камни откатываются и замирают, с недоумением «взирая» вслед мчащейся машине. «Темпы» и раньше тревожили скальные обломы, но этот не похож ни на один из прежних. Пылевой шлейф вперемешку с выхлопом мажет серо-рыжей ретушью стремительный силуэт.

Очередной поворот. Рука дергает фюзель. Ось переламывается, широкие с глубоким протектором колеса забирают на градус атаки. Темп швыряет влево. Стальной отбойник со скрежетом гребет породу. Преодолевая центростремительную силу, пилот давит корпусом в воронку.

Большой валун коварно ныряет под днище. Ударом машину подбрасывает, клонит вправо. Донце возмущенно визжит по камню, забирая на память блестящий шрам. Тяга до упора выворачивает отбойник. Металлическая грань врезается в рыхляк, предотвращает опрокидывание. Темп встает на катки, подпрыгивает и снова несется под гору, разметывая крошево.

Следом мчится вторая машина. Ступица скользит на оси, выбирая катком меж камней. Стойки упруго дрожат, пропуская через себя и гася энергию многочисленных ударов. Двигло работает громко, натужно. Дым с копотью вьется рваной накидкой.

Один за другим темпы несутся вниз. Второй сокращает дистанцию. Кажется, еще немного – и они сорвутся в пропасть. Что за приз ждет победителя?

Аутсайдер уже совсем близко. Его двигло завывает, пилот уравнивает машины. Выставляет руку, хватается за прутья колпака первой машины, закладывает рулежным вправо. Тянет абордажный темп за собой. Первый пилот не понимает, в чем дело. Его швыряет влево, он больно бьется плечом о страховочную перекладину, едва удерживает рычаги. Видит вторую машину. Пытается оторваться. Выворачивает катки. От каменной дроби по стальному подкрылку пробегает судорога. Тормозные крюки второго темпа вгрызаются в породу. Скрежещут, оставляют глубокие борозды. Пройдя юзом сотню метров, машины замирают на пологом выступе. Облако из пыли и выхлопа накрывает их.

Купол первого темпа откидывается. Из машины выпрыгивает пилот в сером комбинезоне с защитными накладками на локтях и коленях, с яркими шевронами на груди, в черном шлеме и высоких ботах.

Его обидчик в запыленных мотоциклетных очках, с всклокоченными волосами, в кожаной поношенной безрукавке, в вислых штанах, в сбитых берцах не спеша выбирается наружу.

Перед ним вырастает тот, что в черном шлеме, и орет:

– Идиот! Мы могли разбиться!

– Мы вряд ли, а вот ты – точно, – говорит второй, стягивая очки. На его пыльном лице вокруг глаз остаются светлые круги. Первому пилоту он кажется знакомым.

– Посмотри туда, – кивком головы второй указывает на обрыв. Скалу словно срезало гигантской алебардой.

– Что?! – не успокаивается тот, что в черном шлеме, подается вперед, сжимает кулаки.

– Туда, туда, – невозмутимо говорит второй и снова кивает на обрыв.

До первого, наконец, доходит. Он поворачивается и долго смотрит на каменную вертикаль. Его спина постепенно выпрямляется, а кулаки разжимаются. Он не может поверить, что не заметил такую каверзу. Готов дать руку на отсечение, что дорога была верная. Мистика? Или дело в однородности ландшафта, тряске и угле зрения? Поворачивается ко второму. Теперь его лицо другое. От свирепости не остается и следа. Он растерянно моргает, но быстро берет себя в руки:

– Ну и что? Не мог сказать, крикнуть или как-то показать? Мы ведь чуть не кувыркнулись.

Он скользит отчаянным взглядом из-под черных бровей по темпам, снова оборачивается на склон. Затем – к подножию, где торчат среди булыг игрушечное рулежное и часть кабины.

– Ты бы услышал? А показать, как я мог показать? – второй хмыкает, и кривая усмешка трогает его губы.

Первый не находит ответа. Смотрит на загорелое обветренное лицо, в спокойные голубые глаза, на щетину, подчеркивающую линию мужественных скул: «От девок, наверное, отбоя нет». Шеврон над нагрудным карманом указывает на клан токарей.

– Ладно, – наконец говорит он, стягивает шлем и идет к машине. Откидывает крышку ремонтного ящика, копается в недрах, – где-то же здесь валялись, – цедит сквозь зубы, раздвигая гайки с болтами. Из угла выковыривает два плоских гвоздя с насечками. Идет обратно, вытирает их пальцами.

– Вот держи, – протягивает спасителю.

Тот смотрит некоторое время на «твердую валюту», переводит взгляд на белое узкое лицо, на припухлые губы, карие глаза, черные брови, на чистые, зачесанные назад волосы. «Как пить дать, из механиков», – думает он. Медлит еще мгновение, затем сплевывает, поворачивается и идет к темпу.

– Что, мало?! – вопрошает ему в спину первый и хмурит свои выразительные брови. – При встрече еще тройку накину, сейчас нет больше!

– Да пошел ты, – бросает через плечо второй и намеревается забраться в кабину.

И тут первый замечает на кожаной безрукавке затертый трафарет белой краской – большая шестерня и три длинных болта сходятся к центру, напоминая знак пацифика. Ну как же… Он вспоминает, где видел это лицо.

– Постой! – первый отбрасывает кобальты, и те, черные, с матовым блеском, быстро теряются в щебне. Он подбегает ко второму. Тот оборачивается. – Извини, – с заискивающей улыбкой заглядывает в голубые глаза с ледяной крошкой, – веду себя, как плешивый кайлак, – досадно хмыкает и пожимает плечами. – Конечно же, я должен поблагодарить тебя за свое спасение. Я не видел обрыва, – он поворачивается и мельком взглядывает на скалу, снова смотрит на чемпиона. – Предлагаю завалиться в «Холодный паровоз», отметить мое воскрешение и наше знакомство. Угощаю я. Кстати, как тебя звать? – он протягивает руку и искренне улыбается. – Я Шпиль.

Чемпион медлит. Открытая ладонь неприлично долго висит в воздухе. Шпиль готов ужу опустить руку, но чемпион пожимает ее:

– Слава.

– Рад знакомству, – Шпиль подтягивает сникшую было улыбку.

Под палящими лучами Ранга они съехали с горы. По пыльной песчаной дороге обогнули рыжую баржу с прогнившим бортом, до ватерлинии потонувшую в песке. Черные точки вдали росли и скоро превратились в лачуги, склепанные из кусков обшивки сейнеров и прочего железного хлама. Они напоминали рубки древних броненосцев. С той лишь разницей, что стенки у жилищ двойные, а на узких окнах стальные жалюзи.

Царящее вокруг умиротворение и бездвиженье зыбко. Ощущение, что Ранг расплавил песок и тот слипся в стеклянную корку, обманчиво. Стоит дунуть Трабану, и мельчайшие частицы тут же взовьются, словно гигантские стаи «цапаков», и затмят звезду. Тогда с лязгом сдвинутся жалюзи, захлопнутся двери. В воцарившейся темноте глава семейства встряхнет банку со светляками. В восходящем голубоватом свечении пересчитает, все ли домочадцы на месте, еще раз обойдет жилище. Подоткнет уплотнитель между косяком и дверью, вместе с остальными сядет на скамью, прислушиваясь к завываниям снаружи, шелесту песка о металл. И будет ждать, когда закончится вакханалия.

Рано или поздно буря успокоится. Останется лишь смахнуть желтую пудру со стола, отряхнуть одежду, протереть посуду, глаза, сплюнуть и вымести за порог просочившийся песок.

Для «крылаток» ветер в радость. Они, знай себе, вертятся и качают компрессию. Сжатый воздух из огромных подземных ресиверов по питающим магистралям разойдется по Городу, заставляя вращаться роторы и редукторы. Он наполнит компрессорные цилиндры, оживит поршни, столкнет рабочие бойки, закрутит колеса…

Жилища тянулись и тянулись, постепенно вырастали этажностью, складывались в улицы. Гонщики прокатили по «Торсионной», свернули на «Лудильную» и через сто метров въехали на парковку, огороженную ацетиленовыми баллонами. Под колесами черного «Касла» расхаживали и выискивали в песке проволочника длинноногие поджарые куры. Огромный паровоз с двухметровыми колесами и прицепным пассажирским вагоном застыл на обрубке железной дороги в пятьдесят метров. К распахнутой вагонной двери вела чугунная лестница.

В закусочной было пусто и сумрачно. Официант в грубых башмаках, бесформенных брюках, обнаженный по пояс, с грязным спонсом на шее сидел за крайним столиком у расшторенного окошка. В полумраке его потное тело жирно лоснилось.