В ночь на девятнадцатое сентября сорокалетняя Гвен Колби занялась уборкой. Она спустилась в подвал собственного дома, подмела пол, отправила в машинку грязное белье, которое в этот раз пришлось разделить на две стирки. Ее сын обзавелся дурной привычкой менять футболки по четыре раза на дню, но уж лучше так, думала Гвен, чем если бы одиннадцатилетний Майкл, гроза всех кошек на Раймонд-стрит, пристрастился таскать в зубах сигарету.

Как порядочная домохозяйка, Гвен вытерла пыль с каждой полки старого шкафа, отполировала кубки за победу на соревнованиях по легкой атлетике, – Тесса унесла свои трофеи в подвал полгода назад и запретила даже думать о том, чтобы расставить их в гостиной, – затем опустилась на ковер. Мыльный раствор в ведре был ледяной, но Гвен, увлеченная уборкой, заметила это, только когда руки стали красными, как сырое мясо.

Пятна сходили с трудом. Она не чистила ковер уже целую вечность, и, по правде говоря, если бы не бессонница, добралась бы до него не раньше второго пришествия. Снотворное Гвен не принимала. Вместо этого готовила или, как сегодня, наводила в доме порядок. Часам к трем, после чашки травяного чая и горячей ванны, она плелась к кровати и забывалась сном. Гвен была довольна своей тихой размеренной жизнью, ценила и охраняла ее всеми силами. Так что бессонница, поймите правильно, никогда бы не заставила ее всерьез забеспокоиться.

Гораздо больше Гвен волновали въевшиеся в жесткий ворс пятна. То ли от чернил, то ли от моторного масла. Гвен поджала губы и, макнув щетку в мыльную воду, смочила похожее на кляксу пятно. Она приступила к уборке, как только Майкл лег в постель. На часах было без пяти десять, Гвен закрыла окно в спальне сына и спустилась на первый этаж, чтобы проверить мобильник. Она ждала, что муж перезвонит, как только доберется до отеля, но тот, видимо, уснул. Или, подозревала Гвен, намеренно не взял трубку.

Стиральная машинка, стоящая в углу, затихла, на панели управления замигала красная лампочка. Гвен поднялась на ноги, размяла затекшую шею и неспешно прошла к зеркалу. Поправив старую позолоченную раму с облупившейся в нескольких местах краской, она взглянула на свое отражение и нахмурилась. Выглядела Гвен уставшей и чувствовала себя ровно так же. Даже волосы, собранные на макушке, растрепались, и когда-то аккуратный пучок бессильно повалился набок. Гвен заправила за ухо выбившуюся прядь и пригладила топорщащиеся волоски.

«Так-то лучше…»

Ей хватило одного случайно брошенного взгляда на старый ковер, чтобы понять: с уборкой на сегодня покончено. В глазах на секунду задвоилось, и пятен стало еще больше. Гвен устало вздохнула и подняла руки вверх, признавая поражение:

– Твоя взяла. Оставайся немытым поросенком!

Поднявшись на второй этаж, Гвен убедилась, что дверь в спальню сына плотно закрыта, и щелкнула выключателем. Сон у Майкла был очень чуткий, разбудить его могла любая мелочь, так что она на цыпочках прокралась мимо детской спальни и заперлась в ванной.

Всего час или два назад – Гвен редко следила за временем, когда была чем-то увлечена, – она отполировала все здесь до блеска. Четыре зубные щетки в белоснежном стаканчике смотрели строго в одном направлении, чистые полотенца, сложенные в три ровные стопки, ютились на полках встроенного шкафа. Она даже потрудилась разделить их по цветам – настолько ей хотелось сделать уютным их быт. Ни Мэтту, ни Тессе, ни тем более Майклу, которого заботили только компьютерные игры, не было дела до таких мелочей, и Гвен взяла их на себя. Но даже это у нее хотели отнять…

Конечно, она не думала, что муж пользовался услугами девочек по вызову или чем-то подобным. На самом деле Гвен подозревала, что девица у Мэтта была одна. Особенная. И от этого было еще хуже.

«Но врага надо знать в лицо, верно, Гвенни?» – спросила она себя голосом покойной миссис Макклауд и тут же кивнула. Мама была права.

Сильнее измен Гвен расстраивало то, что Мэтт уехал именно сейчас. В момент, когда пустой дом давил на нее особенно сильно, а редкие часы беспокойного сна почти всегда заканчивались ночным кошмаром. Ее мать – какой бы она ни была при жизни, мир праху ее, – мертва. Кроме Мэтта и детей у Гвен никого не осталось. И будь она проклята, если не заслужила хотя бы капельки заботы со стороны своего, пусть и неверного, мужа.

Спрятав под шапочкой каштановые кудри, Гвен забралась в ванну и только сейчас поняла, насколько сильно устала. Заныли мышцы, и даже ранки на руках – днем она работала в саду – решили о себе напомнить. Глубоко вздохнув, Гвен подложила под голову надувную подушечку, прикрыла глаза, и теплый пар точно пуховое одеяло накрыл ее с головой.

Терять родителей непросто в любом возрасте. Что семнадцать лет назад, что сейчас Гвен чувствовала себя раздавленной и несчастной. Ее переполняла скорбь и мучила совесть: она нечасто возвращалась в отчий дом, а после гибели отца старалась там вообще не появляться. Смерть матери подкосила Гвен, но вместо теплых объятий Мэтт решил помочь безутешной жене таблетками. Люк Чонси, хороший друг ее мужа, выписал Гвен лекарства, но они делали только хуже. Превращали ее в вялый овощ, который весь день проводил в постели, а на ноги вставал только из-за страха обмочиться. Гвен давно поняла: таблетки, что выписывает Чонси – зло. Это из-за них потерпел крушение Титаник, и это они загонят ее в могилу, если Гвен будет принимать их в таких количествах. Но она и не собиралась. Пила только обезболивающее, и то в крайних случаях. Остальную отраву, даже не пробуя, прятала в горшках с растениями или хоронила в саду. Так что трудно сказать, сколько бы таблеток нашел Мэтт, если бы однажды решил пересадить старый фикус.

Пока Гвен мыла ванну и расставляла все по местам, прошло примерно десять минут. Тогда она еще не волновалась за дочь и даже не думала звонить ей, чтобы напомнить: ровно в двенадцать пятничная вечеринка по случаю победы школьной волейбольной команды для Тессы Колби – шестнадцатилетней модницы со слегка оттопыренными ушами, прячущимися под копной обесцвеченных волос, – окончена. Гвен, по правде говоря, даже не взглянула на часы, когда проверяла мобильник. Все мысли были заняты Мэттом, развлекающимся в номере «Иль-Плазы», и она думала, что время у нее под контролем. До того, как в спальне сына отчетливо раздался чей-то голос, Гвен считала, что все идет своим чередом…

Это не был Майкл. Голос, который она услышала – с характерной для взрослого хрипотцой, – не мог принадлежать одиннадцатилетнему мальчику, и Гвен словно очнулась: сначала вздрогнула, потом, прислушиваясь, застыла.

Тишина.

По спине пробежал холодок. Гвен уставилась на закрытую дверь, – с виду толстую, но сейчас как будто не плотнее картона, – сделала неуверенный шаг и наклонилась к замочной скважине. В спальне было тихо.

Ей хотелось думать, что это Майкл. Что он не спит, а дурачится с друзьями. Другого объяснения не было. Двери и окна заперты; никто, кроме Тессы, не мог попасть в дом так, чтобы она этого не заметила. Гвен обернулась: открытая настежь дверь, обклеенная постерами, тому подтверждение. Домой дочь не возвращалась.

«Чертовщина какая-то…» – она выпрямилась и застыла у порога, не решаясь войти. Страх сковал ее, и Гвен стоило огромных усилий приоткрыть дверь, чтобы как следует оглядеться.

Сын лежал в постели. Кроме него в комнате никого не было, но и Майкл не выглядел так, словно только что с кем-то разговаривал. Не светился экран его старенького смартфона, впопыхах спрятанного под одеялом, и за все то время, что она стояла на пороге, на мобильник с характерным звуком не пришло ни единого оповещения. Это было странно.

«Тебе не показалось!» – твердил ей внутренний голос или то, что зовется интуицией. Гвен нахмурилась и тихонько вошла в комнату.

Хруст.

Она беззвучно охнула и отпрянула назад. Под ногами – настоящий кавардак. Испуг сменился легким раздражением. Гвен поджала губы, разглядывая раздавленное драже «M&M’s».