И, правда, уже в конце декабря Лоховы жили-обустраивались в своей однокомнатной квартире, в огромном кирпичном доме на Интернациональной, в самом центре города.
Татьяна работала в горисполкоме.
* * *
Нет, не надо было им соглашаться на эту квартиру.
Это Лохов потом, уже после катастрофы, анализируя цепь событий, их связь между собой, убедительно для себя понял. Ну, пожили бы в коммуналке у него ещё немного. Ведь дали бы им, дали законное жильё - тогда ещё очередь молодых специалистов-льготников существовала, Иван в первых рядах её числился... Эх, надо было бежать от Татьяны Ильиничны и её тягостных благодеяний решительно и подальше. Ведь не соглашалась же ни в какую Аня одна на квартиру, снимала угол у бабуси и, можно быть уверенным, продолжала бы жить в чужом углу и дальше, если б не встретила Ивана. Ей ведь там лишь ночевать приходилось, а дни и вечера проводила она, по существу - жила, в мастерской или на пленэре.
Уговорила-убедила Лоховых Татьяна стать её соседями, напугала не столько долгодлинной, хотя и льготной очередью, сколько мрачной перспективой очутиться новосёлами где-нибудь в районе автовокзала - у чёрта на куличках. А что Иван, что Анна жизни себе не представляли без Набережной, без близости реки, вдоль которой и раскинулся старинный церковно-особнячковый центр города...
Таким образом, через квартирный вопрос, который, конечно, не одних москвичей испортил, молодожёны Лоховы как бы и попали сразу в должники Татьяне Ильиничне. В то время она жила ещё с первым мужем - то ли сербом, то ли словаком Яном, с которым познакомилась-встретилась в Московской сельхозакадемии - училась там на сельского экономиста. У них подрастала дочка с чудным для девочки именем - Ивашка. Серб или словак работал почти по специальности - агрономом в городском зеленхозе, а Татьяна сразу пошла-попёрла по комсомольско-общественной стезе: сначала в райкоме комсомола, потом в горкоме, перебралась в советскую власть - в горисполком... Между прочим, она любила, просто чрезвычайно ценила свою фамилию и при знакомстве или при любом другом удобном случае подчёркнуто произносила-представлялась: Е-ли-за-ро-ва!
Лохов знал от Ани, что её сестра ещё с отрочества попрекала родителей: зачем, дескать, они дали своим двум дочерям имена совсем наоборот. Эх, если бы она, Татьяна, была Анной Ильиничной - уж она бы это обыгрывала на полную катушку. Татьяна пыталась хотя бы отыскать себе мужа по фамилии Ульянов, дабы стать-писаться Злизаровой-Ульяновой. И ей даже чуть было это не удалось: как раз Аня и познакомила младшую сестру с молодым художником Игорем Ульяновым. Однако ж бедный Игорёк в чём-то уж совсем не удовлетворил Татьяну, не сложилась у них любовь-женитьба, и Татьяне так и не суждено было стать полной однофамилицей сестры великого вождя пролетарской революции. Что совсем не добавляло мягкости её характеру - отнюдь. Вообще Иван просто поражался разнице натур двух сестёр: Татьяна была его ровесницей, на пять лет моложе Анны, но по умению жить годилась ей в наставницы и говорила с ней командным тоном. Право, матушка сестёр явно согрешила на стороне, зачав Анну, настолько та пошла не в их - не в светлоглазую елизаровскую - породу.
Итак, к тому моменту, когда Лохов стал родственником Татьяны, ее уже перестал удовлетворять иностранец Ян - они подали заявление на развод. Словацкий Ян-Иван готовился к уезду на родину, а в их квартиру между тем уже наведывался и даже оставался ночевать новый претендент на руку Татьяны некий Борис. Фамилию он имел какую-то не запоминающуюся, во всяком случае не Годунов, не Ельцин и не Березовский. Впрочем, фамилия его никого в округе и не интересовала: во-первых, он, как выражаются-говорят в народе, вышел замуж - то есть пришёл жить в дом жены; а во-вторых, Татьяна, разумеется, и на этот раз свою ещё знаменательно-историческую в те времена фамилию менять-обменивать не собиралась, так что и Бориса этого, вечно насупленного и молчаливого, все стали называть-считать Елизаровым.
Время шло-катилось. Лохов писал-сочинял стихи, мечтал о новом сборнике и учил детей. Аня писала-рисовала элегические пейзажи и натюрморты, мечтала о персональной выставке и варила щи. Их родственники Елизаровы между тем создали-родили вместо новой Ивашки какой-то торговый кооператив, обкатывали машину-иномарку, обустраивали дачу, заложили в пригороде особняк двухэтажный... И вот когда после кровавой осени 93-го Россия окончательно размежевалась-поделилась на бедных и богатых, вдруг и выяснилось, что Елизаровы - преуспевающие буржуины, а Лоховы - самая что ни на есть распозорная голь-нищета.
Оно бы ничего: бедность, как говорится, не порок. Однако ж порой и вшивой гнилой интеллигенции кушать хотца. Зарплату издевательскую в школе напрочь зажимать-задерживать стали, пейзажи-натюрморты почти вовсе перестали покупать... Один раз Анна у сестры перехватила деньжонок, другой раз в долг попросила, третий раз подзаняла... Пошла к Елизаровым - а куда ж денешься? и опять, и снова...
Ну и, разумеется, рано или поздно, а ультимативно-деловой семейно-родственный разговор-совет должен был состояться. И он состоялся. Впрочем, говорила-выступала на этом семейном совете одна Татьяна Ильинична Боря по традиции молча угрюмо сопел в две дырочки, Иван с Аней подавленно, без возражений, внимали по сути не советам, а приказам: всё, хватит бездельничать - пора бабки заколачивать, отдавать долги и начинать самим жить по-людски. Это ж надо, даже видак до сих пор купить не могут, не говоря уж о тачке или дачном домике. Они, Елизаровы, открывают новую торговую точку с круглосуточным режимом работы и им как раз нужны-требуются два продавца. Возражения есть? Возражений нет!..
Так Иван с Аней стали торгашами.
* * *
Ух, и корчило поначалу Лохова.
Ну, ладно бы ещё - книгами торговать. А то - пиво, водка, сигареты, жвачка... Но постепенно, со временем Иван чуть уравновесился-смирился. Магазинчик-павильон с претенциозным названием "Елизаровский" стоял на бойком месте, на перекрёстке Мичуринской и Карла Маркса, неподалёку от центра. Рядом - "Детский мир", ледовый Дворец спорта, больница, микрорайон новых высоток. Народу, особенно днём, заглядывало много: скучать не приходилось, да и выручка-прибыль, а с ней и зарплатная доля скапливалась бойко глядишь, вскоре и весь долг милым родственничкам можно будет возвернуть, выкупиться на свободу. А в ночные смены и вовсе благодать - сиди, книжки хорошие читай-почитывай или стихи вволю сочиняй.
Были-случались, конечно, и всякие неприятности - в торговом бизнесе без них разве ж обойдёшься? Подсунули раза три-четыре Лохову фальшивые купюры прежде чем он научился их распознавать, да попытались как-то раз ограбить "Елизаровский" комок ночные гости незваные. Слава Богу, попались пацаны неопытные: Иван лишь только им пистолет показал, не предупредив, как учила Татьяна, что он газовый, - как те и дали стрекача... Одним словом, пустяки всё, мелочи жизни.
Вот и та катастрофа, круто изменившая жизнь-судьбу Лохова в 1996-м, опять в году Крысы, началась тихо, подкралась незаметно, произошла буквально средь бела дня и на глазах у многочисленных свидетелей...
Прилюдно!
3
Он так и сказал, словно подсмеиваясь над Иосифом Давидовичем:
- Я имею до вас интерес, чтобы вы стали моим компаньоном...
Старый еврей машинально стянул с головы парик и вытер платком мокрую лысину.
- Коль раз вы меня спрашиваете, то я бы хотел услышать подробностей.
Иосиф Давидович приладил на место парик, постарался взять себя в руки, построжеть, дабы в случае нелепого розыгрыша сохранить полное достоинство. Впрочем, чутьё всё сильнее и определённее сигнализировало Иосифу Давидовичу - дело явно пахнет деньгами. Это только нищета позорная, не умеющая жить, лохи всякие уверены-считают, будто денежки не пахнут. 0-го-го, ещё как сильно пахнут! Как вкусно, как сладко пахнут - слаще желанной женщины! Особенно - когда их много и они твои...
Парень тоже построжел, отставил напёрсток с коньяком в сторону, перестал прикладывать руку к груди, заговорил делово:
