Эйкинэ коснулась моей руки.

– Лучше бы это был ливень, правда? – сказала она. – Бедная моя голова. Похоже, это надолго. Давай я отведу тебя к твоим?

Если бы не эти слова, я бы решила, что природный катаклизм стал хорошим поводом отменить заведенные порядки. Но нет. Идти недалеко: плоская вершина невелика.

Безмолвные сестры ютились с самого краю. Дети и их матери (и избранницы Анкхарата) оставались позади. Если бы не Эйкинэ, я бы наверное так и простояла весь день, оцепенело глядя на них.

Вершину поделили между собой все обитатели острова. Мужчины, бывшие жрицы Домов Наслаждений, матери и их дети, старухи и Безмолвные сестры. Только рабов не было, может быть, они не рискнули присоединиться к беженцам, может быть, нашли себе другую гору Арарат, чтобы переждать наводнение.

Дети первыми вернулись к прежней жизни. Они со смехом носились в центре и иногда кто-то из них случайно подбегал к нашему обрыву. Их тут же окликали матери или те, кто следил за ними.

Безмолвные сестры отводили глаза в сторону – ни одна из них так и не посмотрела в сторону детей, я следила.

Старшая сестра тут же раздала поручения – прежде всего, нужно было заняться убежищем. Каким оно станет, зависело только от нас самих. Вместе с другими я спускалась вниз по холму, обламывала ветви и листья у торчащих из воды папоротников. Не было ни единого шанса высушить одежду. Я поднималась с новой охапкой, отдавала собранное и спускалась снова. Мокрая глина покрывал одежду ровным слоем. Холод проел до костей. Тонкие и острые, как бумага, листья папоротника резали руки. Кожаных лент, которые защищали от смертельно опасных стручков, на всех не хватило.

До сих пор было неизвестно, кто отдал приказ океану и не почудился ли мне крик орла…

Я несла к лагерю охапку сорванных папоротников, когда земля под ногами затряслась. Устоять не удалось. Я выронила из рук мокрые листья и упала. Мелкая галька подпрыгивала в воздухе – такой силы были подземные толчки. Внизу ревел океан, а я холодела от одной только мысли о сокрушительных волнах, которые устремятся к нашей невысокой горе, если толчки с каждым разом будут становиться только сильнее.

Боги, а потопа было недостаточно?…

– Тебе страшно? – вдруг услышала я. – Все так кричат.

Я подняла глаза. Передо мной сидела девчушка – та самая, с пепельными косами, заплетенными вокруг головы. Она переводила золотисто-янтарные глаза – глаза Анкхарата – с одного взрослого на другого.

– Не бойся… – выдавила я.

– Я и не боюсь, – девочка пожала плечиками. – Я искала Чори. Она опять сбежала.

– Кого?

Она разжала ладонь. Там сидел птенчик. Казалось, нерадивый повар взялся за это несчастное создание, но, ощипав тонкую шейку, решил, что бульон из этой твари выйдет так себе, и отпустил на волю. Птичка не растерялась и одолжила недостающие перья у попугая и канарейки: под облезлой лысой шейкой топорщились желтые перья, а хохолок был дерзкого синевато-зеленого цвета.

Редкая вещь могла заставить меня улыбнуться в этот миг.

Облезлый птенец, прохаживающийся вдоль детской ладони с важностью павлина оказался одной из них.

– Ее зовут Чори, – повторила девочка. – Правда, чудо?

– О да… А как зовут тебя?

– Катта… ой! – она зажала рот второй рукой и покачала головой. – Я забыла, мне нельзя с тобой говорить, – сказала она, не отнимая ладони ото рта. Вышло неразборчиво.

Я снова улыбнулась.

– Никто и не заметил, как мы говорили. Беги к маме.

Толчки унялись. Катта сжала птенца обеими ладонями и побежала к детским шалашам. Я принялась собирать разбросанные листья.

Хотела ли я детей от Анкхарата?

О, я могла сколько угодно говорить «нет», пока он был рядом. Пока это было возможным. А сейчас эта красивая девчушка, – действительно красивая, как ни крути, – принадлежит ему и какой-то другой женщине. Не мне.

Напоследок я мельком обернулась на детские шалаши, чтобы найти взглядом Катту. Вместо привычной суматохи и беготни увидела, что матери, прижав к себе детей, схлынули единой волной, совсем как подчиняющийся магии океан, к краю горы. И все, как одна, напряженно вглядывались в небо.

Я тоже подняла взгляд – белоснежный орел стремительно снижался.

Уже можно было разглядеть двух всадников, и ни один из них не носил красной одежды.

Орел в последний раз ударил крыльями, гася скорость, и вот его лапы коснулись мокрой земли в десяти шагах от меня. Вытянув шею, птица издала протяжный крик, и с недовольным видом опустилась грудью и пузом в грязь, позволяя всадникам спрыгнуть на землю.

Оба мужчины были блондинами. Один из них сильно хромал. А еще у него не хватало нескольких пальцев. И было много шрамов на лице. Мой взгляд выхватывал детали, словно не в силах составить общей картины.

Когда этот мужчина, сильно хромая, приблизился ко мне, я все еще глядела на него, при этом совершенно не видя его лица.

– Айя? – спросил он чужим голосом.

Что-то оборвалось внутри меня. Последняя надежда? Наверное.

После того вечера, когда я обозналась и вместо Анкхарата обняла Асгейрра, я часто просила Зурию описать внешность остальных Сыновей Бога, чтобы в будущем не повторять ошибок. На скачках я подметила, что данные Зурией характеристики были верны.

В свое время Сына Бога, который сейчас стоял передо мной, Зурия описывала, как красивого мужчину с темными глазами и светлыми волосами, у которого, единственного из десяти, был широкий нос с горбинкой, что делало его профиль похожим на орлиный.

Сейчас на меня смотрел мужчина, лишь отдаленно подходящий под описание Зурии. Больше похожий на бледную тень того, кем он был до Церемонии Очищения огнем.

Его хваленный орлиный нос явно ломали. И не один раз. Уверена, если бы мне хватило мужества и наглости провести пальцем по его переносице, я бы ощутила выпирающие из-под кожи неправильно сросшиеся хрящи. Его губы расчертили белые полосы шрамов, словно кто-то пытался зашить ему рот. Один из таких шрамов от верхней губы уходил по левой щеке в сторону уха. Самого уха не было.

Только на острове я встретила тех, чья внешность была далека от идеальной, кого покалечили и изуродовали годы, болезни, несчастные случаи или дикие звери. Им не было места в Нуатле, которым правили десять мужчин, чья внешность была идеальной. Сыновья Бога не могли выглядеть иначе.

Я хорошо понимала это теперь, хотя, увидев десять Сыновей впервые, приняла их стать, как должное. В моем веке красивые люди не были редкостью, идеальные лица смотрели с обложек журналов, рекламных баннеров и телеэкранов. Но здесь, за двенадцать тысяч лет до изобретения фотошопа, пластической хирургии, стоматологии и декоративной косметики, внешняя красота была престижной редкостью.

– Адан? – прошептала я.

Он криво усмехнулся:

– Скорее то, что от него осталось.

Второй мужчина, бледный, как моль, стоял возле орла, сцепив на груди скрытые широкими рукавами голубоватой туники руки. Он не был одним из Сыновей Бога.

– Это Кадмар, жрец океана, – объяснил Адан, скользнув взглядом по сбившимся на краю утеса женщинам, по мужчинам, побросавшим изготовление навеса, и пробормотал:

– Где она?

– Ты первый из Сыновей Бога, которого я вижу с того дня на пристани, – быстро заговорила я. – Вижу, что тебе пришлось нелегко. Но я до сих пор не знаю ничего об Анкхарате. Скажи мне…

Мне не дали договорить. Таша

Таша взлетела на гору, держа наготове черные каменные клинки в обеих руках.

– А вот и хозяйка острова, – констатировал Адан.

В тот же миг нас окружили вооруженные женщины. Как и Таша, они были облачены в кожаные штаны и крепкую плетёную тунику. В руках у них были обожженные копья. Короткие кинжалы были только у Таши.

Следом за воинственным отрядом на гору поднялся Шейззакс. Он замер при виде Адана. На его руках лежала седая женщина.

– У тебя плохая память, Адан, – процедила Таша.

– Если бы это было правдой, я бы уже забыл о пытках.

– Не пытайся разжалобить меня.