Навеки мы запомним дату 22 июня 1941 года. Всегда и везде будут отмечать ее люди, как начало конца невиданного в истории бедствия. Но для наших отцов и дедов это было началом невероятно жестоких испытаний. Через много лет Константин Симонов напишет об этом дне:
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года:
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы...
Для Лягина не было вопроса, что делать дальше. Он сделал выбор задолго до того рокового воскресного утра. О неотвратимом приближении грозы Виктор знал гораздо раньше других. Потому, вероятно, и спешил в Москву. На фронт, только на фронт! Без раздумий, решительно я бесповоротно ступил Виктор Лягин на путь смертельной борьбы с фашизмом лицом к лицу.
«14 июля 1941 года.
Мои дорогие мама, Аня и Татка!
С большой горечью я сознаю невозможность нашей встречи после долгой разлуки, тем более что нас ждет новая, столь же продолжительная... Знаю, как вам хотелось увидеть меня, поверьте, и у меня болит душа. Но сейчас, когда советскую землю оскверняют фашистские варвары, я не могу быть в стороне от великой войны, на которую поднялся весь народ. Сегодня я выезжаю на фронт. Бесконечно счастлив, что буду лично участвовать в священной борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины. Тысячи проклятий Гитлеру! Отольются ему наши слезы, сторицей заплатит он за кровь и страдания народа...»
Виктору Александровичу удалось перед отъездом отправить жену с сыном в глубокий тыл. Вслед им полетело письмо, в котором Лягин спешил досказать то, что не успел в короткие часы расставания.
«Дорогая Зиночка!
Сегодня я выезжаю. Настроение приподнятое, все мои помыслы только об одном — как лучше выполнить порученное мне задание. Не волнуйся, пока как будто все идет хорошо. Помни, о чем я тебя просил при расставании: береги и расти сына здоровым; целуй его от моего имени каждый день; обязательно помогай Татке; находи силы переносить трудности военного времени; не тревожься, если будут перерывы в нашей переписке...
Как вы добрались, я уже не спрашиваю. Знаю, что было тяжело, что устроились не так хорошо, как хотелось бы. Но ничего не поделаешь — время такое. Многим, очень многим приходится гораздо хуже...
Сына не балуй, закаляй его физически. Ты знаешь мое здоровье, мою выносливость. Пусть он будет еще крепче. Таточка остается с Аней и бабушкой. Если тебе будет особенно трудно, можешь им доверить и Витика. Правда, где наши ленинградцы, я еще не знаю. Но я просил их списаться с тобой, — может быть, вы и встретитесь...»
Лягин вместе с группой товарищей выехал в Николаев. Уже скоро они оказались в районе боевых действий. Еще была возможность переписки, поэтому буквально через несколько дней после предыдущего письма Виктор отправил Зине второе. Не желая тревожить близких, Лягин явно смягчал свои впечатления от примет начавшейся войны;
«19 июля 1941 года.
Здравствуйте, дорогие сыночек и Зиночка!
Надеюсь, что вы уже получили мое первое письмо и знаете о моем отъезде. Кое-как мы добрались до Киева. Ехали на грузовой машине через мои родные места — Жуковку, Ржанище, Бежицу, Алсуфьевку, Брянск. Будете писать маме — напишите об этом. Несколько раз мы попадали в бомбежку. Не скажу, чтобы было очень страшно. Впечатление такое, что немецкие летчики бомбить не умеют. Например, из нескольких десятков бомб, сброшенных немцами под Брянском, только четыре попали в цель. От этих бомбежек больше паники, чем действительного урона. То же самое в Киеве. Город бомбили несколько раз — с хитростью и без хитрости, с целью разрушить мосты, соединяющие Киев с левым берегом, и просто для того, чтобы попугать жителей. А в результате были разрушены только три дома и одна постройка...
Я живу в Киеве второй день, а почти не вижу каких-то особых изменений, вызванных войной. Правда, на улицах много военных, некоторые из них «крепко» вооружены: с двумя, тремя пистолетами на поясе, с лентами через плечо, набитыми патронами, гранатами. Недалеко от Киева небольшая группа войск противника. Но главные силы врага далеко, и их с успехом сдерживает Красная Армия... Был я также в Рославле и под Смоленском — там дела посерьсзнее. Но успех противника в этих местах объясняется не столько его силой, сколько нашей неопытностью в боевых действиях.
Мы часто встречались с местными жителями. В разговорах с ними у меня порой комок к горлу подступал. Такая горячая любовь к Родине у людей и такая лютая ненависть к врагу! Одна старушка нашла во мне большое сходство с ее сыном Федей. С плачем она обнимала меня и пожимала руки...
Видели мы наши необозримые поля и нивы. До чего везде богатый урожай! Сердце кровью обливается, когда подумаешь, что основная часть этого богатства должна погибнуть. Наши люди идут на жертвы с полным пониманием их необходимости. Колхозники жгут свои хаты, хлеба, уничтожают скот. Конечно, это стоит больших усилий, но все в один голос говорят: «Ничего, наживем новое — лишь бы Гитлера разбить!»
Наверное, сегодня поедем дальше. С места моего нового назначения напишу вам еще...»
Почти десять дней добирался Лягин со своими товарищами от Киева до Николаева. Немного освоившись на новом месте, он с головой окунулся в подготовку своей будущей подпольной деятельности.
Шли дни. Обстановка на подступах к Николаеву все более накалялась. У Виктора Лягина, да и у всех, кто еще находился в городе, не оставалось сомнений в приближающемся вторжении немецко-фашистских захватчиков. Вероятно, впервые за минувшие недели Лягин с особой остротой почувствовал неотвратимость своей опасной миссии и неизбежность наиболее тяжелой и мрачной разновидности разлуки с близкими — разлуки без переписки. Невозможно без волнения читать последние слова Лягина, обращенные к жене и сыну. Это короткая записка в несколько строк. Не было времени написать больше.
«10 августа 1941 года.
Дорогие Зиночка и сыночек!
Наступает момент нашего разрыва в почтовой связи. Друзья уже на машинах и ждут, пока я напишу вам эти прощальные строки...
Люблю вас бесконечно! Всегда только с вами!
Зина! Береги Викторчика и воспитай его верным сыном нашей великой партии большевиков.
Прости меня за многое — ведь в главном, в моей любви к тебе ты никогда не сомневалась...
Жди меня два года. Не вернусь, значит...
Крепко тебя целую. Целуй от меня Витьку, Татку и всех наших».
Фашисты вошли в Николаев 16 августа 1941 года. Лягин погиб 17 июля 1943 года. Почти через два года, как и писал в своей последней записке Зине. Это, конечно, случайное совпадение. Но не случайна восемнадцатимесячная легендарная эпопея борьбы героя на виду у самых изощренных гестаповских ищеек. В этом проявилось подлинное искусство, высокое профессиональное мастерство и неукротимая воля к победе героя-разведчика.
Вечная, ему память и слава!
Диверсионно-разведывательная группа Лягина — Корнева установила связи с местными патриотами, главным образом на промышленных предприятиях и на военных объектах, и начала создание подпольных групп. Под руководством Лягина проводились диверсии в Николаеве, Херсоне и других городах области, на железнодорожном транспорте и в сельском хозяйстве. Подпольщики освобождали советских военнопленных из концлагерей, оберегали молодых людей от угона в Германию, печатали и распространяли листовки. Наиболее крупные диверсии выполняла группа Лягина — Корнева под его руководством или при его личном участии.
Громадная заслуга чекистов-разведчиков заключалась в том, что они обучали местных патриотов основам конспирации и приемам саботажа, навыкам в изготовлении самодельных мин и в их использовании, щедро снабжали подпольщиков оружием и взрывчаткой.
