—Да, Ваша честь. И я настаиваю, чтобы суд конфисковал и сохранил этот сейф, камеру, пленку и все связанные с ними материалы.

— Если мои братья не возражают... — он даже не взглянул на своих коллег. — Так решено.

Когда Дофера вывели в главный зал, Годвин обратился к верховному судье. В этот момент он был перевоплощением, слиянием и голосом всех великих судей, которые в прошлые десятилетия направляли поток американской юридической мысли. Он был великим Маршалом, он был Тани, он был Хьюзом. Он был бессмертным Холмсом. — Я приношу извинения моему брату Берку за то, что прервал его, и другим членам этого суда, и особенно моему брату Пендлтону за излишнюю самонадеянность. Но теперь он немного постоял, молча, оглядывая большую комнату, задумчивый, ищущий. Его тело немного наклонилось, и он положил руку на скамью, стараясь удержаться на ногах. Когда он заговорил снова, немногочисленным репортерам, оставшимся в первом ряду, пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его. — Благослови Господь это место... этих, моих братьев ... Он посмотрел на Пендлтона. — С разрешения суда я прошу разрешения уйти.

Пендлтон кивнул клерку. — Объявляю заседание закрытым.

Репортеры, настроенные на поколения прибывающих и отбывающих из Вашингтона, сразу это поняли. — Это по-настоящему. Он имеет в виду не просто уход, он имеет в виду — отставку. Годвин наконец-то уходит на пенсию! Они бросились к телефонам как раз в тот момент, когда чиновник нараспев произносил: — Всем встать…

* * *

«Я думаю, не исключено, что человек, подобен личинке, которая готовит полость для крылатого существа, которого она никогда не видела, но которому суждено быть. Что человек может иметь космические судьбы, которых он не осмысливает».

— Судья Оливер Уэдделл Холмс

* * *

— Спасибо всем, что пришли, — сказал главный судья Пендлтон собравшимся судьям. — После событий прошедшего полудня я решил, что будет лучше провести последнее, в высшей степени неофициальное заседание, чтобы свести концы с концами по делу Тайсона. Вы видели вечерние газеты? Он раздал копии по кругу. — По-видимому, существуют всевозможные предположения. «Ивнинг Стар» думает, что компаньоны Дофера каким-то образом забрали фотографию, положили ее в сейф и предали его. «Дейли Ньюс» рассматривает это как заговор с целью убийства Верховного судьи. Они требуют расследования в Конгрессе с полным освещением на телевидении и в прессе. Только «Пост», кажется, заметила, что мы освободили Тайсона и одновременно сохранили конституционные права Дофера. Они тоже не аплодируют. Но, по крайней мере, нам не нужно больше беспокоиться о Дофере. Он был экстрадирован и находится на пути в Нью-Йорк.

— И он вернет этот же самый вопрос прямо сюда, я имею в виду доказательства, полученные ясновидением, — сказал Мур.

— Не обязательно, — охотно ответил Пендлтон. — Я думаю, что каждый член этого суда автоматически дисквалифицируется для участия в любом будущем деле «Дофер против Нью-Йорка». Мы все оказались свидетелями. Если мы когда-нибудь получим петицию на истребование дела, нам придется отказать.

— Значит, Нью-Йорку придется справляться с этим самому, — задумчиво произнесла Хелен Норд. — На этот раз, с признанием в открытом суде, перед несколькими сотнями свидетелей, как Уинтерс может проиграть?

— Особенно если ему не придется беспокоиться об апелляции в этот суд, — пробормотал Блэндфорд.

— Зачем мы здесь, мистер Пендлтон?— спросил Роланд Берк.

— Ну, я подумал, что мы могли бы провести окончательное обсуждение. И когда мы закончим, я бы хотел, чтобы вы поставили свои подписи на сувенире для Оливера Годвина. Его отставка вступила в силу после закрытия суда сегодня днем.

— Давно пора, — выдохнул Берк.

Пендлтон пристально посмотрел на него и откашлялся. — В этом деле произошло много такого, чего некоторые из нас не понимают. Как по волшебству появилась фотография. Вообще-то, две фотографии.

Берк резко сел. — Две фотографии?

Пендлтон неопределенно посмотрел на него. — Да, две. Я перейду к этому позже. Я не знаю, что все это значит. Либо мы сталкиваемся с самым колоссальным мошенничеством в нашей карьере, мошенничеством, в котором участвует множество людей с хорошей репутацией, либо... мы только что испытали воздействие «пси», как в «цирке с тремя аренами». В Годвина выстрелили в упор. Но пуля, если она вообще была, исчезла в воздухе. Да, кажется, вокруг меня происходит много такого, о чем я не знаю и, возможно, не пойму, если узнаю. Я хочу оставить это в покое. Я не буду расспрашивать дальше. Ничто из этого не должно мешать и не имеет отношения к продолжению работы этого суда. И поэтому в заключение позвольте заверить вас, что я никого не порицаю. Совсем наоборот. Я думаю, что мы все в большом долгу перед кем-то, или, возможно, перед несколькими. Наконец, я очень рад, что мы все живы.

Господин судья Берк был в недоумении. — Вы хотите сказать, что это конец этого дела? Что мы прошли через все это, и до сих пор ничего не решили? Что это за логика? Разве мы не должны отказаться от своего мнения, отложить все это дело для повторного слушания и что-то решить?

— И что же мы решим?— сказал Пендлтон. — Должны ли мы принять судебное извещение, что «пси» существует?

— Конечно, нет. Вы все переворачиваете. Все, что я имею в виду, мы не можем уклоняться от этого вечно. Это только первый случай. В следующей судебной сессии будет полдюжины.

— А что, по-вашему, мы должны делать, брат?— спросил Блэндфорд.

— Понятия не имею. Я знаю, что вы все против меня. Он встал. — Я хотел бы быть освобожденным от участия в этом заседании.

— Еще одно, мистер Берк. Пендлтон застенчиво повернулся и взял с тележки, стоявшей за его стулом, папку с изображениями. Он передал ее судье. — Это маленький прощальный сувенир, о котором я упоминал ранее для Оливера Годвина. Мы хотели устроить ему банкет и подходящий подарок, но он категорически отказывается. Это фотография с подписью на внутренней стороне. Мы все, планируем ее подписать. Поскольку вы теперь старший помощник судьи, мы подумали, что вы могли бы быть первым.

— Конечно. Очень вдумчиво. Он открыл крышку переплета... и уставился. — Что за дела! Руки? Фотография кого-то, держащихся за руки? Он достал авторучку, отвинтил колпачок и посмотрел на Пендлтона. — Эта рука старика в черном шелковом рукаве. Это Годвин, в мантии, не так ли?

— Да.

Берк снова посмотрел на портрет. — Другая рука. Она принадлежит молодой женщине. Браслет выглядит ... знакомым. Странно. Кто она? Он беспокойно оглядел сидящих за столом людей. — Где вы это взяли?

— С негатива в камере Тайсона. Возможно, вы помните, я упоминал две фотографии. ФБР проявило всю пленку. Эта тоже была на ней. Бен Эдмондс увеличил фотографию.

— Кто она?— прошептал Берк. Он посмотрел на запястье Хелен Норд. — Это не вы. Вы не носите такой браслет... из лавра... листья? Пока он размышлял над этим, сомнение начало подтачивать сомнения и, наконец, оставило его на краю какой-то ужасной ментальной пропасти, неуравновешенного и цепляющегося за возвращение в свой теплый, предсказуемый, трехмерный континуум. — Нет! — ахнул он. — Не может быть. И даже если это так, я не верю!

Главный судья Пендлтон посмотрел на серое лицо. Он сказал успокаивающе: — Конечно, нет, мистер Берк. В этой стране и на этом суде никто ничему не должен верить.

И теперь Роланду Берку показалось, что эта веселая компания была освещена вспышкой молнии, что он впервые видит их лица, и они были чужими, знающими, могущественными, а он был беспомощным и невинным среди них. В этом было что-то пугающее. Ничто уже не будет прежним.

Бен Эдмондс знал, что должно было происходить в мозгу Берка: «пси» существует. Это была живая сущность, без границ времени, пространства, жизни или смерти. Она не подчинялась законам логики и никаким законам, созданным человеком. Она была без вероятной причины.