Настанет день, настанет час, придёт Земле конец,
И нам придётся всё вернуть, что дал нам в долг Творец.
Но если мы, Его кляня, поднимем шум и вой.
Он только усмехнётся, качая головой.
Курт Воннегут «Колыбель для кошки»
Поднимаясь высоко в горы, я увидел небо. Мы взбирались по крутой тропинке, пролегающей между скалами. Монахи несколько ушли вперёд, мы же с отцом Гонгэ шли позади. Отца Гонгэ никак не оставляли воспоминания о его волнистых попугайчиках. Он говорил мне тихо:
– Вот смотрю на моих учеников Хотокэ и Мосэ, которых я люблю нисколько не меньше моих птичек, и думаю. Человеческое сердце всегда должно быть сострадательным к нашим младшим собратьям на земле: к птицам, животным и насекомым, именно потому, что часто причиной их гибели являемся мы, люди. Мои ученики тоже жалеют птиц и животных. Птиц и людей связывает Небо. Птицы могут подниматься в небо физически, мы же постоянно поднимаемся туда мысленно. Мои ученики тоже частенько воспаряют в небо подобно птицам. Может быть, они и были в своих прошлых перерождениях птицами? Особо их образованием я не занимаюсь, да они и сами впитывают все знания в себя как губка. Поэтому я предоставляю им всегда полную свободу выбора, не понуждая их к учениям никакого из буддийских направлений. Они берт всего понемногу от школ Тайдай, Сингон, Кэгон и Дзэн, которые, так или иначе, изучали Небо. Я думаю, что сейчас они более начитанные, чем многие настоятели храмом – мои знакомые. Но главное их преимущество – это их духовная чистота. На свете нет безгрешных людей, но я считаю их святыми.
Через какое-то время мы, наконец, добрались до храма, стоящего на вершине горы. Позднее я сделал о нём даже несколько записей в своём дневнике. Вот они:
«Во дворе храма Роккакудзи в тени огромного дерева кэяки из породы ильмовых приютилась скромная хижина двух буддийских братьев монахов Хотокэ и Мосэ. Даже в жаркий полдень тень от дерева, которому по приданию было более полторы тысячи лет, хранила прохладу в самой хижине и вокруг неё в радиусе семи метров. Ходила легенда, что это дерево было посажено монахом, прибывшим с островов индонезийского архипелага, когда там ещё блистали в своём величии буддийские храмы, подобные Бободуру. Об исламе в тех местах ещё ничего не было слышно. По той же легенде прах этого монаха после смерти был погребён под корнями дерева. Крона дерева поднималась высоко в небо, и у людей, вспоминающих эту легенду, часто возникала странная ассоциация. Им приходило в голову, что тот самый монах, лежащий под деревом, простирает свои многочисленные руки вверх, чтобы из-под земли прикоснуться к небесной святыне и достичь, наконец, того, чего жаждала его благочестивая душа во время всей его подвижнической жизни. Местные крестьяне говорили даже, что буддизм стал проникать в Японию с появлением в их краях этого монаха. Но имени этого монаха никто не помнил.
Когда ветер шевелил ветви, то братьям монахам, вслушивающимся в шелест листвы, казалось, что до них доносится шепот монаха. Слов они не могли разобрать. Как будто он вещал из небытия некую сокровенную тайну. Иногда Мосэ пытался постичь это откровение, слушая шелест листвы, но, увы, он был не в силах понять, о чём шептало дерево.
Позднее, осенью, когда наступали холода и листья кэяки начинали облетать, братья монахи с проникновенной грустью подолгу взирали на листопад и думали о скоротечности мира, о том, что сменилось много обитателей храма, опав, подобно этим листьям, но это дерево продолжало стоять, связывая всех живущих с далёким прошлым.
За четырёхсотлетнюю историю храма Роккакудзи не одно поколение бонз отдыхало в этом дворике. Монахи здесь медитировали, вели споры, шутили и смеялись, придавались молитвам и мечтам, уносились в своих фантазиях в заоблачные выси, страдали от холода в зимнее время или прятались в тени дерева от полуденной жары, укрепляя дух чтением сутр, вдыхали запах коры и листьев, слушали шелест листвы. Сколько мыслей посещало умы этих просвещённых монахов, и сколько взоров было устремлено в небо, туда, куда тянулись ветви этого огромного дерева. Как бы там ни было, но все приходили к единодушному мнению, что в этом дереве что-то есть. Рядом с ним хорошо думалось. И ещё, ствол дерева напоминал торс огромного молчаливого великана. Многие монахи, прикасаясь к нему, набирались силы.
Впрочем, сам храм являлся молчаливой тайной, как бы выпадающей из японской действительности. Уже в самом его названии таилась загадка. Роккакудзи – Храм шести углов. Какие углы? Почему шесть углов? Шесть углов не могли представлять углы света, потому как их всегда было не шесть, в восемь. В княжестве Кага князь Маэда четыре сотни лет назад создал «Парк шести сочетаний» – Кэнрокуэн, но и это название не давало объяснения, не подходило к толкованию этих шести углов, так как те сочетания относились к эстетическому восприятию природы.
На фронтоне буддистского храма выделялась шестиконечная звезда, та самая звезда Давида, являющаяся символом древнего народа, живущего на другом конце материка в своей Земле Обетованной».
Первым делом, как только я попал в храм отца Гонгэ, я поинтересовался учением этого храма.
Отец Гонгэ мне рассказал:
– «Учение шести углов» – это учение о шести пределах, где взяты четыре стороны света, а также низ и верх. В нём сравниваются эти шесть пределов во Вселенной при помощи метода экстенсивного толкования с образом «ящика», как приём вспомогательного образного положения.
– Но почему Вселенную вы представляете в форме ящика? – удивился я.
– Почему? – переспросил меня Гонгэ. – Почему я говорю, что во Вселенной существует только единое первоначальное «ки» (энергия)? Это нельзя объяснить простыми словами. Позволю себе это пояснить примером! Вот если мы, соединив шесть досок, построили ящик и плотно закрыли его крышку сверху, то «ки» – воздух и энергия сами по себе наполняют его, и сама по себе рождается белая плесень. А коль скоро появилась плесень, то само собой также зарождаются черви. Это – «ри» (закон) самой естественности. Можно сказать, что Вселенная – это один большой ящик; все предметы – это плесень и черви. Вот что такое «ки». Нет места, где бы оно ни заводилось, нет также места, откуда бы оно пришло сюда. Есть ящик, есть и «ки», нет его, нет и «ки». Поэтому-то мы знаем, что во Вселенной существует единое первоначальное «ки», и только оно! Из этого можно видеть, что нет такого, чтобы сначала было «ри» (закон), а затем рождалось «ки»? То, что называют «ри», напротив, есть только производное от «ки. Ведь все предметы основываются на пяти элементах и на «ин» (покое) и «ё» (движении). Но если доискиваться далее, что же представляет собой основа «ин» и «ё», то мы неизбежно вернёмся к «ри». В этом случае процесс элементарного познания таков, что он не может не породить идеи и воззрения, дойдя до этого момента. Поэтому сунские конфуцианцы и создали свою теорию о беспредельном Великом пределе. Если же рассматривать это в свете вышеприведённого примера, то «ри» весьма ясно до очевидности! Различные теории большинства сунских конфуцианцев о том, что имеется «ри», а уже затем появляется «ки», вплоть до того, что ещё до появления Вселенной раньше всего существовало это «ри», – всё это вымыслы! Рисуя змею и добавляя к ней ноги, устанавливают ещё голову, чего в действительности нет. Всё это изложил более трёхсот лет назад Ито Дзинсай в своём трактате «Точное толкование смысла «Лунь Юя» и «Мэн-цзы».
В первый же день я познакомился с двумя монахами и стал проводить с ними больше времени, чем с отцом Гонгэ. Имея определённую цель, я первым делом спросил у них, как звезда Давида стала гербом их храма.
Сидя в тени дерева и лениво борясь со сном, размягчённые жарой Хотокэ и Мосэ задумались об этом необычном символе под стрекот сверчков. Мосэ, развалившийся на циновке на веранде хижины, смахнув рукавом выступающие на лбу капельки пота, спросил брата Хотокэ:
