Я не претендую на звание великого пророка. Я никогда не верил в грядущую погибель. Да, я был оптимистом в те дни, я искал подтверждения собственной веры в цивилизацию. И найти их было довольно легко. Я верил, что, если люди доброй воли объединятся, справедливость в итоге одержит победу. Волна гедонизма, накатившая на Запад, непременно схлынет, когда люди позабудут о войне. Неужели могло быть иначе? Откуда я мог знать о разветвленном, сложном заговоре, главной целью которого было не что иное, как полное порабощение белой расы? Конечно, кое–кто уже обо всем догадался. Я читал статьи о растущей силе Рыцарей Огненного Креста. Меня увлекли их романтичные костюмы и ритуалы, но я предположил, что все общество — легенда времен Реконструкции, которую Гриффит использовал, чтобы оживить и наполнить смыслом свою изумительную аллегорию. Новость о том, что общество до сих пор существует, воспламенила мое воображение. В Вашингтоне немногие открыто разделяли мой энтузиазм, но немало людей в конфиденциальных беседах поддерживали клан. Эти политики, сидевшие в башнях из слоновой кости, с готовностью позволяли другим мужчинам облачаться в боевые одежды, садиться на коней и отправляться на битву. Но они только что предоставили право голоса женщинам (как всем известно, существам близоруким и терпимым) и теперь не желали высказываться публично. Они боялись потерять голоса и, как следствие, лишиться прав на безбедную жизнь в коридорах власти.
Тем временем, впечатленный энтузиазмом своих молодых друзей, я решил использовать радиоволны на определенных частотах для управления аэропланами с центральной станции. Если направлять электрические импульсы к двигателям, запас энергии будет практически безграничным. Не нуждаясь в дозаправке, самолеты могли легко преодолевать расстояние от Нью–Йорка до Лос–Анджелеса, не приземляясь и перевозя более сотни пассажиров за один рейс. Возможно, самолет мог бы даже облететь весь мир без единой остановки!
Когда вечерами мы расставались с компаньонами, я работал в своем гостиничном номере до двух часов ночи. Иногда я почти не спал, постоянно поддерживая силы кокаином и другими стимуляторами. Я не чуждался женского общества — нужно было как–то справиться с ужасным ощущением утраты, которое возникало всякий раз, когда я вспоминал об Эсме. Пока я не получил ни единого ответа из Парижа. Я думаю, что это и заставляло меня так усиленно работать. Мои мемфисские друзья, по их словам, делали успехи, добиваясь поддержки конгресса и частных вкладчиков. Приходилось дергать за ниточки и давать «на лапы», но они вскоре надеялись добиться желаемого результата. Кроме того, если мне станет скучно в Вашингтоне, я могу переехать в Мемфис. Они постоянно путешествовали туда–обратно. Я, однако, хотел остаться в столице. Джимми и Люциус повстречали политических деятелей, которым нравилось играть в карты, так что они тоже решили задержаться. Они всегда с готовностью знакомили меня с молодыми женщинами из офисов и магазинов, скучающими замужними дамами и восхитительными проститутками. У меня появилось множество непристойных партнерш, готовых на самые необычные сексуальные излишества. Я узнал, что в пуританской стране личное удовольствие прямо пропорционально общественной нравственности. Например, я провел Рождество в небольшом отеле близ Арлингтона совершенно голым в обществе шестерых других мужчин и более чем дюжины молодых женщин, две из них были квартеронками. К тому времени мои патенты подтвердили и зарегистрировали (но из Министерства внутренних дел пришел только вежливый ответ, а от министра торговли я не получил ничего). Чтобы хватило денег на особые расходы, которых не обеспечивали мои покровители, я продал коммерческие права на одно из своих мелких изобретений, беспроводной генератор для лечения ревматизма. Он достался бизнесмену–северянину, который позднее вывел мою машину на рынок и нажил состояние. Впрочем, я уехал из Америки к тому времени, когда появились его рекламные объявления. (Я случайно их увидел потом в старом журнале.)
На следующий день после Рождества я отправился с Люциусом и Джимми на шоу Зигфельда[194]. Их беспокоило то, что я был слишком нетерпеливым, так как события развивались медленно. Я постарался переубедить своих друзей. Я уже научился ждать. В глубине души я считал, что авиакомпания — первый шаг на пути к тому, чтобы занять место Эдисона в пантеоне самых знаменитых и успешных изобретателей Америки. Джимми спросил, удобный ли у меня номер и обеспечен ли я всем необходимым.
Я не хотел демонстрировать свой восторг:
— О, все в полном порядке. Я — человек простых вкусов.
— И, разумеется, у вас нет никаких финансовых проблем.
Люциус рассмеялся:
— Это должно беспокоить Макса меньше всего!
Я был благодарен им за гостеприимство и не спешил разуверять в том, что обладаю собственными средствами. Даже с самым благодушным бизнесменом легче иметь дело, если производишь впечатление обеспеченного человека. Нехватку средств я объяснял весьма туманно, упоминая о проблемах с обналичиванием чеков, выписанных на иностранные банки. Из этого мои друзья сделали вывод, что я держу свои деньги в основном в Швейцарии. Я не стал их разочаровывать. Эти сведения, несомненно, дошли до мемфисских партнеров. Когда настанет время обсуждать доход и распределение акций, я буду в выигрышном положении. Все слышали историю металлургической компании, которую владельцы решили продать Дж. П. Моргану за пять миллионов, захотели сначала запросить десять, а затем услышали, что он даст им двадцать, прежде чем успели открыть рты. В Вашингтоне мне пришлось изучить основы бизнеса. Нужно было приноровиться к новому окружению, и поэтому не следовало забывать об условностях и правилах. Отцы–пилигримы приравняли набожность к материальному богатству. Сказать янки, что ты беден, почти так же плохо, как признаться отлученному от Церкви, что ты католик. Вдобавок почти все считают, что богатый иностранец существенно отличается от бедного. Возможно, благодаря моей осторожности и сообразительности, а также любезности Роффи и Гилпина я не испытал затруднений, когда понадобилось продлить мою визу.
Канун Нового года и мой день рождения стали одной непрерывной вечеринкой где–то в Мэриленде. Меня окружали известные светские люди, политики и военные. Я мало что могу вспомнить, за исключением того, что занимался любовью с одной леди, в синем кружевном платье, за диваном и с другой, в желтом платье, на ковре в библиотеке. После недавнего радиовыступления президента Хардинга с Арлингтонского кладбища все заинтересовались моими идеями насчет радио. Потом началось что–то вроде протеста против воздушных путешествий — все началось с катастрофы «ZR‑2»! в Англии, когда судно рухнуло и в огне сгорели, помимо прочих, шестнадцать американцев. Люди заговорили [195] о том, что коммерческие перелеты — дело далекого будущего. В настоящее время они слишком опасны. Я возражал. Мои проекты были настолько передовыми, что подобные несчастные случаи попросту исключались. Радиоуправление позволило бы повысить уровень безопасности моего самолета. В те недели, на рубеже 1922 года, я рассказывал о принципах действия радиоволн десяткам выдающихся людей. Я приобрел известность в Вашингтоне, меня часто приглашали на вечеринки или тихие обеды, чтобы поговорить о науке и ее будущем. Меня упоминали в светской хронике как Макса Питерсона. Меня считали авторитетом и цитировали во многих статьях о будущем, подобные которым, кажется, всегда появляются в газетах в начале года. Обычно меня описывали как профессора Макса Питерсона, известного французского летчика и изобретателя. У меня до сих пор хранятся эти статьи из «Джексон экзаминер», «Вашингтон уорлд», «Делавэр диспатч», «Ист–Тексес дефендер» и многих других ведущих журналов. Цитаты не всегда были точными, мое имя иногда писали с орфографическими ошибками, но это доказывало и мне, и другим, что я добился определенного положения в Америке. Чарли Роффи и Дик Гилпин порадовались моей растущей известности, когда вернулись из Мемфиса в конце месяца. Это могло им помочь. Они также пострадали после крушения «ZR‑2». Но полет Стинсона и Берто1 на моноплане и рекорд непрерывного пребывания в воздухе (более двадцати шести часов) существенно улучшили положение, как и новый рекорд высоты. Мы теперь с огромной скоростью приближались к финалу, сказал Роффи. В любой момент из Капитолия мог поступить сигнал. Мне следовало серьезно подумать о том, чтобы собрать вещи и переехать в Мемфис.
