— Просишь меня? О чем, м? — его слова звучали колко, а тон был грубым. Он так никогда не разговаривал со мной. Это было впервые.

После его слов, мои растворились на языке. Словно почву выбили из-под ног. Он смотрел на меня с лёгкой, почти незаметной ухмылкой. Но я смог разглядеть на его губах эту самую непроглядную ехидную улыбку, которая никак не отражала его положительного отношения ко мне. Он выглядел совершенно иначе, что-то определённо поменялось в его поведении. Те же светлые густые волосы, яркие, как ясный день, глаза, немного пухлые губы, но все же кое-что отличались. Возможно, взгляд стал холодным и отчужденным. В нем можно было разглядеть целый спектр чувств, которые он испытывает ко мне. Но это был набор не самых лучших эмоций.

— Нам нужно поговорить, — я через силу выдавливал из себя слова.

— Нам?! Тебе нужно, не нам, — он все так же смело и непривычно смотрел на меня, таким взглядом, словно ненавидел меня всю свою жизнь.

— Но мы ведь так и не выяснили с тобой все до конца.

— Почему же. Мне и так все понятно, — сказав это он резко отвернулся, словно ему было в тягость смотреть на меня.

— Всё не так, как ты думаешь, — я дотянулся до его руки и слегка дёрнул за край рукава.

Его реакция не заставила себя ждать. Он подскочил, как ошпаренный, со своего места, словно я коснулся его раскалённым железом, и мигом выбежал из класса. Я тут же встал и последовал за ним, словно этот шанс поговорить с ним был последний. Я, как и он, выбежал в школьный двор и свернул за угол, который не проглядывался ни через одно окно в школе. Это то место, где всегда собирались курящие школьники, чтобы оставаться в тени и избежать лишних проблем. Когда я подошёл к нему, он между сомкнутых губ держал сигарету и делал медленные затяжки. Сложилось впечатление, что делал он это впервые. Он сильно кашлял, но продолжал жадно затягиваться снова и снова.

— В твоём состоянии разве можно курить? — осторожно спросил я, остановившись в паре метров от парня.

— Какого черта тебе от меня нужно? — я слегка ошибся, подумав, что его поведение изменилось. Он был все так же резок, как и раньше.

— Пока мы с тобой все не обсудим, я не отстану, — поставил перед фактом одноклассника.

— Я не буду с тобой ни о чем говорить.

— А придётся, — твёрдо настоял я и подошёл к нему ближе.

Но он не позволил даже стоять рядом с ним и сделал несколько шагов назад. Я не прекращал сокращать расстояние между нами и делал это до тех пор, пока он не упёрся в каменную стену.

— Оставь меня в покое! — он выставил руку вперёд, устанавливая допустимое расстояние.

— Выслушай меня! Я так долго ждал тебя, хотя бы сейчас не убегай.

— Ты ждал меня?! Что ты несёшь?! За целый месяц ты ни разу не явился ко мне. И не говори мне об ожидании, — его злость была более, чем уместна. Я сам себя ненавидел за это.

— Я был там. Каждый день был с тобой. Мне не передать, что я чувствовал тогда, глядя на тебя, — я убрал преграду в виде руки и крепко сжал её в своей ладони. Этот холод, исходящий от него никуда не делся. Его руки были по прежнему ледяные.

— Ты лишь смотрел на меня издалека. Но когда мне действительно нужна была поддержка, тебя не было рядом. Ты трус, Алекс. Даже трусливее тех, кто сделал это со мной. Ты говоришь мне о своих чувствах, но ты даже не представляешь, что испытал я, — его злость в глазах перемешалась с обидой и невыносимой болью. Я лишь внимательно слушал его и не мог ничего сказать. — Ты даже не представляешь, какая это чертовская боль. Я чувствовал все, что они со мной делали, пока полностью не потерял сознание. В тот момент я успел осознать, что, возможно, умру.

Его слова цепляли меня за живое. И тот факт, что это все произошло с ним из-за меня, делал мне ещё хуже. Возможно, я действительно струсил, когда не мог переступить порог больничной палаты, однако сейчас все иначе. В моих глазах не было больше страха, но осталось и останется навсегда глубокое сожаление. Никогда прежде я не испытывал такого. Все самое плохое и хорошее во мне разбудил именно он. И за это я ему должен быть бесконечно благодарен.

— Прости меня за все. Прошу тебя, прости, — я склонил перед ним свою голову и сжал пальцами слезящиеся глаза, чтобы ни в коем случае не показать ему эту свою слабую, не лучшую мою сторону.

— Я уже слышал это, и как видишь, ничего не меняется. Твоим словам не справиться с моей болью. И я сейчас говорю не только о физической её стороне, — немного придя в порядок, я все же взглянул на него. Его суровый взгляд был устремлен прямо на меня. Меня им словно пробивало насквозь. — Если ты действительно хочешь, чтобы я простил тебя, тогда хватит повторять это снова и снова. Просто покажи мне, насколько сильно ты сожалеешь.

— Но что я могу сделать для тебя? — меня весь разговор не покидало чувство, что он пытается отплатить мне той же монетой.

— Верни то, что принадлежит мне. То что отобрали у меня в той драке, — Максим протянул левое запястье и оттянул рукав кофты.

Я сразу понял, что он имел в виду, но не мог понять с какой целью у него забрали эту вещь. Из-за стоимости — возможно. Так наверняка можно было бы утверждать, если бы я не знал о том, кто это все сделал. Зачем Саше понадобились его часы, ума не приложу.

— Ты уверен, что часы сняли именно те люди? — спросил очевидное.

— Абсолютно. Теперь ты знаешь, что тебе делать. А до этого момента я буду считать, что мы никто друг для друга, — сказав это он ушёл.

Напоследок он посмотрел на меня с презрением. Этот взгляд я мог бы стерпеть от кого угодно, только не от него. И я сделаю все, чтобы изменить это раз и навсегда.

========== Глава 39 ==========

POV Максима

Насколько люди были бы безрассудны, не испытывая боли. Возможно, именно она останавливает нас на пути к ошибочным поступкам. Иногда заставляет задуматься о своих действиях, подавляет гнев и сдерживает нас. Но многие были бы намного счастливее, живя без боли, верно? Но все же это одно из тех незаменимых чувств, которые помогают ощущать себя живыми. До определённого момента…

То, что я почувствовал в ту минуту, сложно описать словами. Об этом обычно предпочитают не говорить, а все воспоминания стараются похоронить глубоко в сердце. Мне казалось, что я умираю — та единственная спонтанная мысль, проскользнувшая в моей голове. Тот раздирающий страх, возможно, превышал боль от ударов, которые я получал. Я не задумывался на тот момент, чем я заслужил это. Возможно, это была просто случайность, и я оказался не в то время и не в том месте. Размышлять было некогда, я просто изо всех сил старался оставаться в сознании. Мои глаза обжигала алая жидкость, которая неугомонно сочилась из макушки головы. Именно туда пришёлся первый удар, самый сильный удар. А после я просто захлебывался собственной кровью. Дальнейшие ощущения были такие же яркие, но с каждой секундой они меркли, пока вовсе не исчезли. Мне показалось, что я засыпаю, поэтому я не стал сопротивляться. Сон — глубокий, странный, непривычно долгий и единственный способ успокоения для моего тела. Я не видел свет в конце туннеля, к которому стремительно пытался добраться. И не нависал над своим бессознательным телом, видя со стороны все, что происходит вокруг. Я не успел повстречать усопших родственников, которые пытались сказать то, что не успели при жизни. Нет, ничего из этого. Лишь какое-то неопределённое мгновение, которое длилось немного больше и достаточно мало для одного лишь мгновения. Мне казалось, что я всем телом ощущаю темноту вокруг себя. Она приятно обволакивала моё тело, словно сродни его же температуре. Темнота, которая была не жёсткой, но и не мягкой. Не отвратительной и не приятной. Сумрак, который я смог почувствовать, но не смог понять, какой он на ощупь. В этой альтернативной реальности я мог двигаться, но притом меня все же что-то сковывало. Я мог идти вперёд, оставаясь на месте. Временами я отрывочно слышал приглушённый голос, как из динамика, плотно закрытый ладонью. Я мог слышать слова, но не мог расшифровать их, или же понимал, кто и что говорил, но при этом мгновенно забывал услышанное. В таком состоянии сложно что-либо понять или разобрать. Но несмотря на полное отсутствие чувствительности, я точно знал, в какой части тела находились мои раны. Я ощущал небольшое жжение в зоне живота, но не смог видеть, что вызывало его. Только с каждой секундой, которая могла поместиться в это мгновение полного забвения, я понимал, что боль становится все сильнее. И когда настал её пик, я просто вынырнул из темноты, которая пожирала меня и держала, словно в клетке. Я смутно помню, как стерлась эта самая грань между забвением и реальностью, сном и пробуждением. Словно я родился заново, но оно было настолько мучительно, что хотелось снова умереть и в этот раз окончательно. Когда я открыл глаза, то увидел белый туман. Такое непривычное зрелище после бесконечной черноты. Неприятно резало глаза, и от этого у меня текли слезы. Жутко хотелось пить, но не хватало сил сказать об этом. Я попытался сжать руку, но реакции никакой не было. Совершенно не чувствовал свое тело. С другой стороны мне казалось, что все оно состоит из одной большой открытой раны. Было больно даже дышать, словно я вдыхаю невероятно горячий воздух. От волос на голове до кончиков пальцев на ногах — саднило все. Первый человек, которого я увидел, был пожилой мужчина в белом халате и с маской на лице. Он пытался говорить со мной, спрашивал что-то, только ответов не следовало. Я лишь безуспешно шевелил сухими губами. Через какое-то время перед глазами замельтешили ещё люди, мне мгновенно поставили капельницу и убрали кислородную маску с моего лица, но позже вернули её на место. С ней было намного легче дышать. Точнее только с ней первое время я и мог поглощать необходимый кислород. Самостоятельно я смог сделать это лишь через несколько дней, так же как и сделать небольшие попытки пошевелить конечностями. Это единственное, что давалось мне с большим трудом вплоть до окончания реабилитации. Но врачи упорно ставили меня на ноги и обхаживали так, словно я какой-то влиятельный человек. Каждый мой шаг был словно первый. Мышцы на ногах могли выдержать нагрузку лишь в несколько минут в день, а после я просто лежал без малейшего движения.